Журнал «Вокруг Света» №11 за 1986 год

Слушая Мбепу, я понял, почему согласно статистике больше половины всех африканских детей в Намибии не доживают до десяти лет, а коренные жители бушмены говорят про свою родину: «Богом во гневе сотворена эта земля».

Отца Мбепа видел мало. В те годы в стране действовала система «принудительной контрактации». Старшине деревни приходил приказ отобрать определенное число мужчин для работы за пределами резервации. Выделенных делили на три категории: самых сильных — на шахты и рудники; кто послабее — на стройки; остальных — на фермы белых. Затем их сажали в фургоны для перевозки скота и отправляли за десятки и сотни километров от дома. На шее у каждого завербованного была бирка, где, как на багаже, значилось место назначения и фамилия хозяина. Им предстояло отработать полтора-два года, не имея права навещать семью, менять место работы или хозяина. По истечении срока контракта людей отправляли обратно в резервацию, а на смену привозили новых невольников.

— Когда мне исполнилось восемь лет, нам повезло: отца направили работать кочегаром на электростанцию в Виндхук (Административный центр Намибии.). Поселился он в пригородном гетто Катутуре и выписал нас к себе,— рассказывает Мбепа.— Потом, через много лет, я понял, что отца убил Россинг (Крупнейшее в мире месторождение урана в пустыне недалеко от города Свакопмунда.) и его просто отослали умирать в Катутуре, чтобы не тратиться на похороны. Но тогда я был по-настоящему счастлив: из затерянной на краю света глуши, где в самой большой деревне не набралось бы и сотни хижин, я вдруг очутился в прекрасном, как мне казалось, городе. Кругом дома, дома, дома, а не кусты с колючками, которые норовят исцарапать всего тебя до крови. И у нас тоже был настоящий дом: стены из досок, крыша железная — никакой ливень не страшен. Ну а то, что спали мы все семеро — отец с матерью, четверо сестер и я — вповалку на полу единственной комнаты-каморки, мне представлялось вполне нормальным. В Катутуре я пошел в школу. Жаль только, проучился недолго. На третий год умер отец. Пришлось сменить школу не гараж — взяли мойщиком машин. Потом удалось устроиться разносчиком в магазин. Вот тогда-то у меня и раскрылись глаза. Оказалось, Катутуре просто пыльная трущоба за колючей проволокой, что-то вроде концлагеря для черных. А белые хозяева в Виндхуке живут совсем в другом мире, ничуть не похожем на наш...

Мбепа да и другие намибийские мальчишки, как говорится, с молоком матери впитывают чувство ответственности. Конечно, ребята сумели бы обмануть охранников и тайком удрать из Катутуре. Только они знали: если их задержат за пределами гетто, не миновать беды. Всю семью могут выслать обратно в резервацию. Да и что им было делать в Виндхуке, чужом и непонятном мире белых?

Административный центр Намибии, где начал постигать несправедливый и жестокий мир Мбепа, не похож ни на один из африканских городов. Большинство домов выстроено в старогерманском стиле. Административные здания украшены башенками, напоминающими прусские каски. В многочисленных пивных на главной улице Кайзерштрассе завсегдатаи распевают немецкие песни, отбивая такт по столу высокими кружками. Вторая центральная улица, Герингштрассе, названа в честь бывшего имперского комиссара Юго-Западной Африки, отца фашистского преступника, осужденного в Нюрнберге. А 20 апреля, в день рождения «фюрера», на многих домах вывешиваются флаги со свастикой. Да это и не удивительно, поскольку каждая вторая фамилия в телефонной книге немецкая. В свое время комиссар ООН по Намибии Шон Макбрайд с горечью заметил: «Немцы здесь — самые отъявленные расисты во всей Африке. Они все еще ведут себя как колонизаторы и орут: «Германия превыше всего!»

Первый урок, не побоюсь громких слов, политической сознательности Мбепа получил 13 декабря 1971 года, когда в Намибии разразилась всеобщая забастовка. Начали ее жившие в Катутуре овамбо, потребовавшие отменить систему принудительных «трудовых контрактов». К рабочим Виндхука присоединились горняки, строители, рыбаки из других городов и поселков. Вскоре вся страна оказалась парализованной. Из ЮАР в Намибию были срочно посланы воинские и полицейские подкрепления. Над Виндхуком и Катутуре висели вертолеты, улицы круглосуточно патрулировались армейскими джипами. Для работы на транспорте и в учреждениях мобилизовали белых студентов. Из Лесото и Свазиленда привезли тысячи штрейкбрехеров. Но бастующие не сдавались. Чтобы сломить их, власти выслали более десяти тысяч африканцев в резервации. Так семья Мбепы вновь оказалась в Овамболенде.

В родной деревне время, казалось, остановилось. Возле хижин копошились малыши с раздутыми животами и тоненькими ножками. Молоденькие девушки с выбритыми над лбом волосами и спадавшими бахромой на плечи тоненькими косичками щеголяли замысловатой татуировкой, которой знахари изгоняли злых духов, насылающих болезни. Тяжелыми обрезками древесных стволов женщины толкли зерно в ступах. В центре крааля вождя Шиконго все так же горел «омулило гвошилонго» — «священный огонь», символизирующий его мудрую опеку над соплеменниками. Только эта опека не шла им на пользу. Люди по-прежнему бедствовали.

— У себя на родине я за каких-то три года, можно сказать, окончил школу второй ступени,— говорит Мбепа.— Только в ней не было ни классов, ни учебников. Просто я вступил в Молодежную лигу СВАПО, стал читать умные книги, которые тайно доставляли из-за границы, бывать на собраниях, где выступали старшие товарищи. И постепенно многое понял. Пока ты маленький, все вокруг кажется в порядке вещей. И голод, и болезни, и то, что отца угнали куда-то на работу. Белые далеко, и тебе до них нет дела. С годами узнаешь, что они господа, которым ты должен повиноваться. У них все, у африканцев — ничего.

В СВАПО мне объяснили, что выход есть: нужно бороться. В это время в Овамболенде уже вовсю действовали партизаны. Нападали на полицейские посты, ставили мины на дорогах, по которым в «мятежные» деревни направлялись каратели. Просился в партизанский отряд и я, но не взяли: слишком мал. Сказали, что работа, которую ведут наши молодежные ячейки, тоже очень важна...

Молодежной лиге СВАПО было поручено ответственное задание. Правительство ЮАР провозгласило независимость Свамболенда, крупнейшего бантустана, где проживает половина населения страны. Чтобы придать видимость законности этой уловке, Претория объявила о проведении выборов в марионеточное «законодательное собрание». Руководство СВАПО решило бойкотировать их. Сотни активистов лиги, среди них и Мбепа, отправились в самые отдаленные селения. Их внимательно слушали, а главное — верили. Фарс с выборами провалился: голосовать пришло всего два с половиной процента избирателей, да и те почти поголовно оказались государственными служащими. После этого полиция арестовала многих молодых активистов. А поскольку в тюрьмах для всех не хватало места, их быстренько передали в «племенные суды», которые выносили стандартные приговоры — публичная порка.

Это означало утонченную пытку. Приговоренного раздевают, кладут на стол, крепко привязывают. Затем за дело принимается палач с бичом из сыромятной кожи. Уже после десятого удара жертва теряет сознание. По окончании позорной процедуры, за которой наблюдают сотни специально согнанных людей, родственники уносят окровавленное тело. Даже если человек будет умирать, в больницу обращаться бесполезно: осужденному запрещено оказывать медицинскую помощь.

Оказался за решеткой и Мбепа. К месту экзекуции арестованных доставляли из тюрьмы в Рехоботе на грузовиках с высокими бортами, на которых обычно перевозят скот. На крыше кабины и у заднего борта по два охранника с автоматами. Однако Мбепа твердо решил: «Лучше смерть, чем позор».

Вот грузовик свернул с шоссе и затрясся по грунтовой дороге между бурых холмов с обугленными зноем скелетами кустов. В лицо бил горячий ветер, с белесого неба нещадно палило солнце. Чтобы не обжечь руки, разморенные жарой охранники зажали автоматы между колен. «Пора»,— подумал Мбепа, когда грузовик покатился по склону к высохшему руслу. Он ухватился за край борта, рванулся вверх, и его тело, подброшенное руками товарищей, вылетело из кузова.

От удара о землю потемнело в глазах. Показалось, будто внутри что-то оборвалось и он не сможет пошевелить ни рукой, ни ногой. Но Мбепа заставил себя встать на четвереньки и, срывая ногти, в кровь обдирая ладони и колени, стал карабкаться по каменистому склону в чащу колючих кустов. Сзади неслись крики, трещали автоматные очереди. Мбепа сжался в комок — пули свистели над головой. Преследовать беглеца охранники не решились, опасаясь, как бы не разбежались остальные.

К вечеру он добрался до одинокого крааля, где скрывался целую неделю. Затем верные люди показали дорогу к партизанам.

— В отряде все оказалось совсем не так, как я представлял. Неожиданности начались в первый же день. Помню, только вечером уснул, кто-то трясет за плечо: «Вставай! Вставай! Луна вот-вот взойдет!» Что случилось? Спросонья ничего не понимаю. «Надо идти дальше. Ночь — партизанский день...»

Через полчаса выступили. Задерживаться на одном месте нельзя. Иначе днем налетят вертолеты, а то и реактивные «миражи», и начнут на манер американцев «ковровую бомбежку». Конечно, с прицельной ее сравнить нельзя, но когда всю округу — и заросли, и поля, и деревни — засыпают сотнями осколочных бомб, потерь не миновать.

Переходы обычно делали небольшие, километров по пятнадцать-двадцать. Но идти нужно было аккуратно, след в след, чтобы не натаптывать заметных тропинок. А так пружинистая трава потом поднимется и все скроет. С рассветом останавливались на дневку и тщательно маскировались. Тут партизаны мастера. Например, высокую траву, не срывая, связывают посредине маленькими шалашиками. Верхушки с метелками стоят прямо. Пройдешь в пяти шагах и никого не обнаружишь.

Не подумайте, что мы постоянно находились в движении, потому что убегали от карателей,— продолжает Мбепа.— Это делалось для того, чтобы контролировать возможно большую территорию. Хотя юаровцы в несколько раз превосходили по численности наш отряд, фактически они все время были в окружении, предпочитая отсиживаться в укрепленных постах под защитой колючей проволоки. А партизаны минировали дороги, перехватывали небольшие конвои, обстреливали их базы.