Журнал «Вокруг Света» №11 за 1989 год
Шрифт:
— А-а, выдумки,— небрежно бросил Альберт.— Это обезьяны. Гориллы. Они живут в Африке. Здесь они не водятся.
— Обезьяна — эйп. Эйп-каньон,— индеец закивал головой.— Обезьянье ущелье. Да, там — он повел затылком в ту сторону, куда двигалась лодка.— Может, мало их осталось, но они есть.
— Легенды,— Альберт повернулся к нему и пояснил, возможно непонятное старику индейцу, слово.— Легенды — это сказки. Чепуха.
Индеец промолчал и больше не сказал ни одного слова.
Альберт вздохнул полной грудью, выпрямил спину и зорко вгляделся в крутой берег.
— Сюда приезжай за мной через две недели.
После года работы по рубке леса Альберт заслужил отпуск.
Место для отдыха он выбрал поглуше — там, где, по слухам, еще можно было добыть золотишко.
Все так и началось. Безмятежным покоем потянулись дни Альберта. Убил оленя — мясо девать некуда! Костер развести, за водой к ручью спуститься, сварить оленину, добавить приправу, все довольствие, что с собой привез, в аккуратности держать, чтобы под рукой — об этом только и забота. Базовый лагерь — лучше не придумать: ручей рядом, а над головой — крона могучего дуба. На ветви повесил плащ, теплый свитер. В небольшое дупло поместились промывальные лотки. С питанием — полная обеспеченность, кругом она — пища — бегает, летает, по земле ходит, да и с собой немало набрал консервов. Стал похаживать по окрестным холмам — место предгорное. Где-то здесь раньше добывали золото. Может, что и осталось?
Шесть дней безмятежного жития! На седьмой, проснувшись утром, он вылез из спального мешка, потянулся, хотел снять с ветки брюки, а они валяются на земле. Ветром сдуло? А почему так скомканы? И вокруг что-то не так. Консервные банки вечером стояли стопкой: кофе, тушенка, две коробки нюхательного табака — он устанавливал их, как на витрине магазина — пирамидой. А сейчас все развалено. Да и кострище разворочено. Кто-то явно здесь похозяйничал. Альберт почему-то заподозрил дикобраза. А ведь грызун мог запросто сжевать его ботинки — толстокожие бутсы. Нет, этого допустить нельзя. И уже в эту ночь ложась спать, Альберт положил их на дно спальника. Ружье, винчестер с полной магазинной коробкой — на всякий случай! — под край спального мешка. Все консервные банки, пакеты и коробки — в рюкзак. Рюкзак же повесил повыше над землей, чтобы ни одна четвероногая скотинка его не достала.
Спал он крепко, как всегда. Проснувшись, увидел странную картину: все кругом было беспорядочно разбросано. Подвешенный рюкзак остался висеть на лямках, но вывернут наизнанку. И все содержимое рассыпано по земле.
Он спустился к ручью освежиться. В холодном горном потоке была им оставлена оленья туша — он привязал ее к камню. Остмен с трудом верил своим глазам: ни туши, ни обрывка веревки, ни даже камня. Может, забыл место? Нет, именно здесь...
Вернувшись, Альберт стал укладывать продукты обратно в рюкзак. Кажется, ничего не пропало. Кто же он, его ночной гость? Медведь? Нет, тот натворил бы бед побольше. А вот пакет с черносливом, он ополовинен. И никаких следов на каменистой почве. Кое-где он заметил, правда, не следы, а так — вмятины, которые сохранил песок. Но они были похожи на отпечатки... мокасин. Не тот ли старый индеец? Искал золото? Нет! Чушь. Ерунда. Да и не следы это вовсе. Мало ли вмятин на почве? Альберт успокоился и не стал менять место базового лагеря. Все-таки оно удобное: есть вода в ручье, густая крона как крыша, и стена с северной стороны — гористый склон.
Погода испортилась, небо затягивали тучи. Альберт упрятал в рюкзак все, что туда влезло, и засунул его в спальник, потом снял ботинки и тоже положил их на дно. Ружье засунул внутрь, все патроны при себе, и охотничий нож в новеньком кожаном футляре. И тут же решил в эту ночь не спать, а посмотреть — кто же он, его ночной посетитель? Остмен залез в мешок в брюках и куртке, устроился поудобней, насколько позволяла ширина мешка, забитого скарбом. Первая робкая капля упала на лоб. Он потуже затянул тесемки мешка, накинул на лицо клапан, выставил наружу только нос. «Нет, спать не буду»...— успел подумать Альберт и — почувствовал вдруг, что просыпается. От сильного толчка, встряски. Но он уже не лежит, а висит внутри своего спальника и как будто бы едет. На ком-то или на чем-то. Остмен проснулся окончательно. Его потряхивало, будто он был привязан
к седлу лошади, и все, что вокруг него: жесткие ребра консервных банок, ствол ружья — все вибрирует и бьет его железными углами. А темнота — абсолютная!Вот сейчас тот, кто его тащит, поднимается круто вверх: слышно его дыхание — утяжеленное. А временами, совсем как человеческое, покряхтывание. Неужели — горный гигант, дикий волосатый человек, дух подземного царства — тот самый, о ком бормотал индеец? Выхватить нож, прорезать в спальнике дырку, чтобы выскочить с ружьем? Но он сдавлен со всех сторон, стиснут, невозможно даже пошевелиться. Хорошо еще, что мешок сверху не полностью сдавлен, можно дышать. А то бы в духоте да на корточках, при тряске и в полной темноте. Экая беспомощность! А вооружен до зубов. Ни шевельнуться, ни поменять положение ног, он спеленут собственным спальником. И не подвинешься ни на полдюйма, ноги судорогой свело. Да, но если хотели убить, давно бы это сделали — приходили же по ночам в гости, в продуктах шуровали. Значит, в плен попал. Ну, ладно, ружья он из рук не выпустит.
В это время тот, кто его нес, перестал пыхтеть и стал, очевидно, спускаться вниз. Спальник Альберта коснулся земли, и он изловчился сдвинуть ноги, потом сумел повернуться — и банки в рюкзаке чуть-чуть сместились. Альберт удовлетворенно вздохнул. Не так страшен черт, как его малюют.
Но вот его начали поднимать вверх. Потом спальник резко перевернулся вокруг оси на сто восемьдесят градусов, и его стали опускать как на лифте вертикально вниз. От нервного напряжения Альберт перестал чувствовать боль. То, что Остмен понял, было пострашнее боли. Он висит над пропастью, и тот, кто держит, спускает его (вместе с собой?) как ведро в колодец. Альберт похолодел.
И тут спальник ударился о твердую почву, зажатое отверстие мешка раскрылось. Альберт выкатился безжизненной чуркой, словно его вытряхнули на землю, и сделал глоток воздуха — сырого, предрассветного. Живой...
Сведенные судорогой ноги никак не выпрямлялись, а хотелось скорее их оживить и обуться. Ружья он из рук не выпускал. Остмен начал массировать ноги, хотя слышал, как рядом кто-то стоит и дышит. Но было еще совсем темно, и он не видел — кто. Дыхание высоко над ним, выходит, роста приличного. Когда Альберт размял ноги настолько, что сумел их обуть, посветлело, или глаза присмотрелись — он увидел силуэты. Впереди, ближе к нему, стоял, очевидно, похититель. Что-то очень большое и почти квадратное. Но когда Альберт встал и, сделав неуверенный шаг, огляделся, то различил уже четверых.
Остмен хрипло кашлянул и произнес:
— Ну, что?
В ответ смутное бормотание, не злобное, как бы индюшачье, но поглуше и басовитей.
— Ребята, я вам на что нужен? — спросил Альберт, впервые в жизни не зная, как себя вести.
Опять бормотание. Силуэты неподвижны. Ближе к нему — внушительное существо, словно буйвола захотели превратить в человека, да бросили работу, не закончив. Весь в шерсти, сверху донизу. А глазки маленькие, красноватые. Случись, он увидел бы такое неожиданно, может, и напала бы на него оторопь.
Однако Остмен был не из тех, кто позволял безрассудному страху жить у себя больше секунды. Ведь убить его не хотят, разглядывают как в зоопарке. Не выпуская из рук ружья, он подтянул к себе спальник и сел. Это, надо полагать, семья. Тот самый горный гигант, саскватч, о котором говорил индеец ростом будет метра два с половиной. Не то очень сутулый, не то просто горбатый. Поодаль — трое, ростом поменьше. Старая леди — это можно понять по мешкам, что висели у нее впереди,— тоже вся в меху. Молодая мисс — меховые мешки свисают чуть-чуть. И парень — ростом ее повыше.
Теперь, когда совсем рассвело, Альберт заметил, что эти трое скованы шоком. Старая леди грозно подрыкивает. Похититель, мистер саскватч-старший, отвернулся от Альберта, на которого смотрел с неотрывным любопытством, подошел к тем троим и стал издавать звуки — как если бы глухонемой пытался говорить, гортанно выкрикивая. Саскватч нелепо махал в воздухе огромными ручищами — очевидно, объяснял цель своего странного приобретения. Как понял Альберт, мадам его явно не одобряла, произошла семейная перебранка.