Журнал «Вокруг Света» №12 за 1978 год

— Завтра наступило, пошли, пошли. Молодые, а поздно...

Подвальная дверь, коридорчик, потом — коридор побольше, где в углу покоится огромный семисотлитровый карас — мастер собирается вкопать его в пол, — а над головой нависают... «сталактиты». Перевернутый лес, опрокинутый горный массив, хаотическое нагромождение пластмассовых сосулек с оплывшими натеками. Кое-где выступают проволочки каркаса.

— Что это, Варпет-джан?!

— Так... Баловство. С пластмассой вожусь иногда. Красиво получается вроде, а?

И в мастерской — высоко, под потолком — развешаны полиэтиленовые же гигантские грибы, створчатые раковины, кактусы и опять — тыквы.

— Смешно, конечно, но красиво, а?

Я сразу вспоминаю очень похожую, но настоящую тыкву в музее и вновь ощущаю, что Красота, которую видят в природе Варпеты, — совсем особенная. Нужно смотреть на мир так, будто смотришь на него всегда утром, воспринимать изначальную, естественную суть предметов и форм, взрослеть с годами разумом, но не сердцем, и тогда только мастерство превращается из ремесла в игру — непредсказуемую, совершенную игру души, открытой для фантазии. Тогда можно, будучи уже признанным Варпетом, отвлечься от хитроумной чеканки и сформовать из бросового никчемного полиэтилена обыкновенный плод земли — гриб, или чужеземный кактус, и с ребячьей горделивостью укрепить его на видном месте на стене, и чувствовать прилив вдохновения от одной лишь мысли, что тебе подвластен любой материал и удается любой замысел.

...В мастерской было тесно от инструментов и металла. Коксовая печь с тягой, уходящей к небу через весь дом — на пять этажей вверх. И кругом заготовки, «полуфабрикаты»: гипсовые формы, бронзовые формы — кокили: все те же тигры, змеи, буйволы, пока еще безрогие и беззубые. А ближе к печи — модели из формовочного песка, готовые уже опоки в сборе: плавь металл и заливай.

Объясняя мне сложный процесс литья — как с песчаного барельефа снимается металлический «негатив»-кокиль, который потом станет формой для многоразовой конечной отливки, — Павлик нечаянно касается пальцем влажной песчаной морды тигра, смазывает краешек и испуганно оглядывается:

— Час работы Варпету добавил, ругаться будет...

— Ничего, ничего... — Мастер сегодня настроен благодушно. — Поправлю потом...

— Вот, смотрите, — Павлик показывает на корзину, где свален всякий бронзовый и латунный лом. — Арцрун собирает это на свалках, добавляет отходы собственного литья, потом плавит, мудрит, и получается — без всяких измерений и пропорций! — нужный сплав, именно такой, какой он хотел. ЕГО сплав. Законы промышленного литья здесь бессильны: какое-то шестое, десятое чувство, мистика...

— Ну уж, мистика... Скажешь тоже... Вообще ценные металлы я получаю от комбината Художественного фонда. А вот бронза — другое дело: сплав. Так... Кручу, кручу... На глаз, на запах. В этом графитовом тигле все и варится. Его, тигель-то, тоже сам делал...

«Если не мистика, то уж, по крайней мере, волшебство», — думаю я, снова и снова разглядывая Варпета — колдовского человека, который варит в тигле бронзу, как варит хозяйка в кастрюле суп.

Так графитовый тигель и полиэтиленовые кактусы открыли мне еще одну тайну Варпетов: «Умей делать с материалом ВСЕ!»

Никогда не стой на месте

О Саакяне мне рассказывал Генрих, а днем позже, в музее народного искусства, я видел глиняные фигурки сельских типажей: торговки, мясника, сплетниц. И глиняных мудрых стариков — «Наших дедов». И отлитых в бронзе музыкантов. И монументальную скульптуру, которая изображала легендарных женщин из города Муш, спасших ценнейшую рукопись — «Торжественник», хранящуюся ныне в Матенадаране. Автор был всюду один и тот же — изменчивый в своих творениях, как мифический Протей, Саак Саакян.

И я пошел к Протею в гости. В своем повседневном обличье это был худой долговязый и подвижный человек с густой черной бородой и блестящими горячими глазами. Сорок семь лет ему не дашь никак, выглядит на тридцать пять, не более. И как говорил мне Генрих, он всю жизнь примеривал профессии, и все они оказались ему впору: скульптор, живописец, литейщик, чеканщик, гончар, декоратор, специалист по национальным костюмам. И плюс ко всему — природный артист: рассказывая о своих любимых героях, воплощенных уже с необыкновенной выразительностью в глине, он преображается то в Моллу Насреддина, то в Храброго Назара, то в Швейка или же в несчастного обжору Балоуна — с наслаждением «играет» их.

Мастерская для Варпета — это дом. А дом — это вещи, но здесь — вот что самое главное! — иных вещей, кроме вышедших из рук самого мастера, — нет. И Варпет Саак, извинившись за беспорядок, начинает:

— Я тут печь для обжига кладу, так что грязновато. Мастерскую получил недавно: вот пол настелил, потолок оштукатурил, обжился кое-как, теперь за печкой очередь. Что сказать о себе? Уже немолодой — дедушка я: три дочери, один сын пять внуков, скоро появится шестой. Но о старости не думаю: сил еще много. Как художник работаю уже двадцать лет, ни в каких художественных школах не учился, до всего самому пришлось доходить.

Возьмем хотя бы «зембилы». Это та штуковина, на которой вы сидите. В детстве еще, когда мне рассказывали сказки, слышал: зембил да зембил — что-то древнее и позабытое, некий предмет обихода. А как выглядит — ни отец, ни мать не знали. Вот несколько лет назад ездил по деревням — и нашел-таки! Оказалось — деревенский «пуфик», сплетенный из толстой веревки, — похож, как вы видите, на бухту каната. Очень удобно и гигиенично: чтобы не сидеть на холодных камнях во время беседы, чтобы корову доить сидя. Старушка одна подсказала, что веревку плели из травы «чилхот» — буквально «гибкая трава», — на болотах растет. Та же старушка сама смастерила несколько зембилов, я тоже попробовал: получилось. Теперь у меня стол и стулья веревочные.

По деревням я вот почему ездил: мы с Оганесом Шарамбеяном — он теперь директор нового Музея народного искусства — старинные ковры искали. Сложилась гибельная ситуация: ковров мало осталось, да и те немногие постепенно исчезали. Мы и решили: надо спасать древние карпе-ты. Дом художественной самодеятельности и Дом народного творчества выписали командировки, дали автобус, Союз художников поддержал, и мы полгода мотались по республике. Четыреста ковров собрали — целое сокровище. До поры до времени они у меня дома хранились — в старой мастерской. Результат налицо: в июне 1973 года открылась у нас в Ереване первая выставка образцов старинных армянских ковров.

...Вот это все Швейк: тут — готовые фигуры из раскрашенной глины, тут — эскизы: в Чехословакию повезу, там экспозиция будет. Я вообще люблю работать по литературным произведениям. Например, «Давид Сасунский». Читали? Там же потрясающие возможности для фантазии: легендарные герои, сочный язык, народный юмор. Работа пока еще в самом начале: над сырой глиной голову ломаю. Потом — обжиг, потом — раскрашивать буду. Поймут, как думаете?

Вон — видите? — дурачок в короне. Это Кадж-Назар, Храбрый Назар. Смотрите, какой он трусливый и глупый! Стал нежданно-негаданно царем, а жена-крестьянка в конце концов сбросила его с трона. У вас говорят «повезло дураку», мы говорим — «счастье Назара».