Журнал «Вокруг Света» №12 за 1981 год
Шрифт:
...Мы привыкли воссоздавать в своей работе человека из остатков его деятельности, из орудий труда, из мест его обитания, из его охотничье) добычи. Бесплотный, угадываемый лишь внутренним зрением, этот человек двигался среди наших построений, чувствуя себя центром внимания хозяином положения. Но вдруг, бывает, когда меняешь фокусировку бинокля и прежнее изображение поле зрения расплывается, уступ; новому, четкому, расположенному гораздо дальше, я почувствовал, что человек не предел, не цель; он сам является «мерой всех вещей», масштабом для постижения тех грандиозны; явлений, которые мы учимся прослеживать в веках и тысячелетиях.
Андрей Никитин
Быстрые лодки Акинола
Когда-то здесь буйствовала многоярусная непроходимая гилея, сведенная ради ценной древесины колонизаторами, еще сравнительно недавно хозяйничавшими в Нигерии. Вторичный лес, поднявшийся на месте порубок, был не таким мощным, как его прародительница, но все же, по нашим меркам, вполне мог сойти за джунгли.
Измучившись и изодрав рубашку, я уже было решил отказаться от своей затеи, но тут лес начал редеть, удары топора стали слышнее. На светлой полянке, куда я выбрался, красовался чудом уцелевший лесной колосс — кап-махагони. Он прочно уперся в землю выступающими от пяты корнями, которые походили на массивные доски, поставленные ребром. От этих корней-распорок на высоте примерно в три человеческих роста начинался гладкий, без единого сучка, неохватный ствол, который метрах в тридцати от земли словно бритвой был срезан молнией.
Над корнями повис зыбкий помост из тонких жердей, стоя на котором два нигерийца в такт ожесточенно долбили топорами толстенную колонну. Звук был такой, будто били не по древесине, а по прочной кирпичной кладке, причем каждый удар оставлял лишь небольшую зазубрину.
Я окликнул дровосеков. Они разом опустили топоры и недоуменно уставились на меня: откуда, мол, взялся здесь «ойинбо» — белый человек...
— Тяжело идет,— посочувствовал я моим новым знакомым — рослому Нвеке Аджа и невысокому крепышу Омо Умару, кивнув на кап-великан.
— Еще как. Двадцать лет в лесу работаем, сколько деревьев повалили, а такое кремневое первый раз попалось. Сухое больно, все руки отбили. Если бы не одна задумка, ни за что бы за него не взялись,— сказал Нвеке Аджа.
— Какая же, если не секрет?
— Новую лодку нужно справить. Старая отяжелела, подтекать начала. Для гонок уже не годится, не с чем в Лагос появиться. Знаете, наверное, что там каждый год самые быстрые лодки со всей страны собираются?
Я кивнул в знак согласия. О ежегодной осенней регате я действительно слышал много, хотя видеть ее еще не приходилось.
— Было время, и мы первые приходили, а теперь каждый раз обставляют нас,— продолжал Нвеке Аджа.— Все одни и те же. Проворные...
— Откуда, кто такие?
— Нашлись одни... А-а,— рубщик махнул рукой и досадливо поморщился.
Через две недели я опять проезжал по этой дороге. Остановился у примеченного места. Но в шелесте леса уже не услышал барабана лесорубов. Неужели убедились, что дерево не по зубам, и ушли ни с чем?
Подстегиваемый любопытством, я раздвинул придорожные кусты и стал пробираться сквозь зеленые дебри. На знакомой полянке торчал здоровенный пень, а ствол исчез. О нем напоминала лишь ровная вдавленная ложбинка, уходящая в глубь леса, да буйволиные следы по обе стороны. Километра через два ложбинка вывела меня к рыбацкой деревеньке. У околицы
след бревна неожиданно оборвался, словно какие-то фантастические существа, обладающие циклопической силой, подняли его и куда-то унесли по воздуху. Поскольку в джиннов я не верил, то решил продолжить поиски.
Деревенька спряталась под пальмами. Как в большинстве нигерийских селений, затерявшихся в глубинке, улиц в ней не было. Глинобитные хижины на четыре угла с островерхими камышовыми крышами стояли вразброс: каждая семья строила свое жилище, придерживаясь одного правила— не мешать соседям. Мое появление вызвало настоящий переполох. Через несколько минут я был в окружении, наверное, всех жителей деревеньки. Сквозь толпу протиснулся пожилой нигериец с завитушками седых волос, одетый в потертый коричневый костюм, который, видимо, должен был свидетельствовать о его высокой должности деревенского чифа. Этот местный вождь Росиджи Модипе взял меня под свою опеку. Он учился когда-то в школе и неплохо изъяснялся по-английски.
Узнав о цели моего прихода, Модипе охотно вызвался показать «исчезнувшее» бревно, на ходу рассказывая о деревеньке и ее жителях.
Односельчане чифа во многом унаследовали уклад своих предков. В деревеньке насчитывается около пятисот человек, причем вся их жизнь зависит от того, каким выдастся улов. Мужчины промышляют рыбу в основном в лагуне и лишь иногда выходят в открытое море. Местные рыбаки, разумеется, наслышаны о моторных лодках и баркасах. Конечно, пара, тройка таких суденышек была бы очень кстати, но негде взять денег на покупку. К тому же нет своего механика, надо нанимать человека со стороны. Да и бензин стоит недешево...
Так за разговором мы незаметно вышли к деревенской «судоверфи», где вовсю кипела работа. Бревно уже заострили с обоих концов, наметив нос и корму. Пятеро нигерийцев, среди которых я сразу узнал Нвеке Аджа и Омо Умару, были настолько заняты делом, что не обратили никакого внимания на наше появление. От носа до середины лодки был разложен сверху костер. Нвеке Аджа расхаживал с палкой вдоль бревна и следил, чтобы огонь горел равномерно. Омо Умару по указанию товарища подкладывал в то или иное место заранее приготовленный хворост. На другой половине бревна, уже выжженной, три мастера теслами выбирали изнутри древесину. Главное тут — не пробить ненароком борта или днище, не сделать их слишком тонкими. Ладят мастера лодку на глазок, без каких-либо измерительных приборов. Интуитивно рассчитывают конструкцию так, чтобы она при плавании не зарывалась носом, не оседала на корму, выдерживала бортовую качку.
— На эту лодку у нас особые надежды...— задумчиво сказал вождь. — Мы уже были победителями. И не раз. И вот на тебе: уже какой год на корму других смотрим...
После посещения рыбацкой деревеньки я полгода с нетерпением ждал очередной регаты.
Наконец этот день наступил.
Нигерийскую столицу нередко называют «африканской Венецией». В Лагосе, правда, нет многочисленных каналов, заменяющих улицы, но расположен он тоже на островах. Два из них — Лагос и Икойи — отделены друг от друга так называемым каналом Макгрегора. Этот канал выходит южной частью в широкую протоку Пяти ракушек, откуда стартуют гонки.
Десятки ярко раскрашенных лодок уткнулись в берег. Около каждой шумными кучками толпятся гребцы, одетые в ярко-красные, ослепительные белые, темно-синие агадбы — похожие на балахоны национальные одежды свободного покроя. Поскольку начало регаты назначено на десять часов, когда стихает бриз и в бухте уже не гуляет упругая накатистая волна, зрителей еще нет.
Мое внимание привлек высокий широкоплечий нигериец, который подходил то к одной, то к другой команде, что-то спрашивал, давал какие-то указания. Это был ответственный организатор регаты Акпан Ковале, о чем извещал большой, как блюдце, жетон на правом лацкане пиджака. Представившись, я попросил ввести меня в курс дела, поскольку, мол, собираюсь дать информацию о предстоящем празднике. К счастью, Акпан Ковале оказался весьма словоохотливым человеком и свой рассказ повел издалека...