Журнал «Вокруг Света» №12 за 1981 год

Почему Орельяна не вернулся и бросил в беде начальника? Скорее всего он не нашел продуктов в достатке и, кроме того, понял, что против течения его корабль подняться не сможет. Путешествие вниз по большой реке длилось восемь месяцев и закончилось на побережье Атлантического океана. Там, думается, конкистадор и осознал всю важность сделанного открытия. Плывя вдоль берегов Южной Америки, он добрался до Антильских островов и, дождавшись оказии, немедленно от плыл к королю.

Приняли его в Испании как героя и пожаловали в управление все открытые земли. В рассказах о своем походе Франсиско, как это часто случалось с конкистадорами, для пущей убедительности сочинил встречу с амазонками, и реку назвали Амазонкой. Так одна легенда позвала в дорогу, а другая дала название реке.

Но что же случилось с Гонсало Писарро оставленным в джунглях? Не дождавшись возвращения Орельяны с продуктами для отряда, он решил, не смотря на все трудности, возвращаться в Кито. Больные, изможденные, оборванные они пересекли непроходимые леса, одолели снежные перевалы и все-таки вернулись в Кито.

Чтобы никто не думал, что так просто организовать хорошую экспедицию на Амазонку даже в наше время, замечу, что верховья двух основных притоков Великой Реки — Мараньона и Укаяли — были изучены перуанскими учеными только в 1955 году.

Вот в этот район мне и предстояло отправиться.

Моя поездка стала возможной в связи с открытием на Амазонке, в перуанском департаменте Лорето, нефти. Нефть обещала большие изменения в экономике и, следовательно, социальной жизни страны, и потому ознакомиться с разработкой месторождения было необходимо.

Я собирался пройти часть водного пути от Пукальпы по Укаяли до Икитоса на Амазонке, используя какое-нибудь не очень дорогое плавательное средство, а уж потом переместиться в нефтеносный район, где бурили в то время скважины, расчищали сельву.

Я взял билет на самолет и отправился в Пукальпу

В большом дощатом, похожем на сарай здании пароходной компании Пукальпы я с трудом нашел полусонного дежурного матроса, который посоветовал поторапливаться в порт, поскольку «ланча» «Уальяга» отправляется через полчаса. Следующий рейс ожидался лишь через десять дней. В считанные минуты я добрался до места, которое называлось портом, у крутого глинисто го берега стояли большие и малые каноэ с подвесными моторами, несколько плотов и выглядевшая среди них гигантом «ланча» — двухпалубный речной трамвай «Уальяга» Нижняя палуба его возвышалась над водой на десять сантиметров

Потом я узнал, что трамвайчик был построен11 в Великобритании, в Глазго, в 1906 году, и все гадал, каким же образом его доставили через океан на Амазонку.

Деловито стуча дизелем, «Уальяга» двинулась по течению мимо почти не обитаемых берегов

Шестидесятилетний капитан Энеи нас, похожий на старого грифа в очках, узнав о том, что я журналист, сообщил мне все, что, по его мнению, было не обходимо знать о судне пассажиру Ход «Уальяги» — 9 узлов, скорость течения от 5 до 6 узлов, так что двигаться будем со средней скоростью 10—12 узлов От Пукальпы до Икитоса чистого времени при такой скорости 58 часов, но сейчас, в сухой период, реки мелеют, идти в темноте опасно, поэтому ночами будем отстаиваться у берега, в Икитос придем на седьмые-восьмые сутки.

— Согласны? — осведомился он, как будто у меня мог быть выбор.

Мели на Укаяли были разные, на любой вкус. С одних можно сняться своим ходом, с других — с помощью буксира с красивым названием «Ларейна де Амазонас» — «Королева Амазонки», с третьих — никогда. Корабль засасывал песок.

Сложность плавания заключалась и в том, что никакой навигационной службы на реке не было, и едва ли не единственным ориентиром для капитана были воронки на поверхности воды. Там, где воронок больше, должны быть глубокие омуты. Но эта примета не всегда срабатывала. Нужно было еще принимать в расчет очертания берегов, знать, как они изменились за последние недели, откуда река могла забрать грунт, где его отложила образовав новую мель. «Уальяга» совершала три рейса в два месяца, и капитан все это время должен был следить за изменениями реки, запоминать. А если что то пропускал, то самым тщательным образом выспрашивал у коллег обстановку на речном театре действий. Посадить корабль (так он называл трамвайчик) на мель — позор.

Мы шли по Укаяли дотемна. Ночевали у берега, неподалеку от поселка Сан Педро де Типиска. Тронулись в путь с первыми лучами солнца. Около полудня остановились у Паукочи — небольшой индейской деревушки на крутом берегу. Мы еще не успели причалить, а на берегу уже возникли несколько молодых девиц и женщин с детьми на руках. Они пришли к трамвайчику с товарами — бусами из крашеных зерен, фруктами в корзинках, принесли несколько десятков яиц. Три молодые женщины — как выяснилось, сестры — смущенно улыбались под взглядами пассажиров, а с кручи за ними наблюдала мать. Она то и дело кричала дочкам, чтобы не заходили на палубу, чтобы торговали с мостков, чтобы были осторожны. Я спросил у пассажиров, почему мать так волнуется. Мне со смехом, без тени сочувствия к старой женщине, ответили, что, случается, таких вот девушек увозят с собой матросы. А девицы, мол, и сами не прочь сбежать из скучной деревни.

На этот раз обошлось без похищений, бусы, фрукты и яйца были проданы, а девушки остались на берегу. Провожать «ланчу» прибежала вся деревня Больше всего меня удивило, что некоторые из молодых женщин, довольно бедно одетых, улыбались пассажирам, сверкая золотыми зубами. И это — в за брошенной деревушке Паукочи? Я почувствовал себя Франсиско де Орелья ной, наконец-то нашедшим свое Эльдорадо? Неужели это и есть золотая страна? Интересно, где жители берут золото? И почему нет золотых браслетов, колец, серег — только зубы? Наверное, вода или пища здесь так плохи, что зубы портятся уже в молодости и приходится ставить коронки? Но откуда в Паукочи дантист? Я поделился своими соображениями с капитаном. Тот всплеснул руками.

— Дантист! Старатели индейцы здесь есть они знают места, моют золото и продают перекупщикам. Но вот зубного техника можно найти только в городе — за сотни километров. А что касается Эльдорадо. Это не вы нашли его, а вот эти девицы. Они тоже понемногу моют золото, с оказией едут в Икитос и, чтобы выделить себя, делают золотые коронки для шика. Зубы то у них здоровые.

Я размышлял о превратностях «золотой» страны, некогда искомой конкистадорами, а капитан продолжал ворчать.

— Зубы, видите ли! Лучше бы за здоровьем своим последили. Вон, посмотрите, как они пьют грязную воду из реки — И он показал на уходящий от нас берег.

В реке по колено стояла женщина и пила из кувшина только что набранную воду. На нашем трамвайчике категорически запрещалось пить забортную воду и даже чистить с ней зубы.

Каждый день мы отправлялись в путь на заре. Пока держались середины реки, ветер приносил прохладу, и путешествие напоминало прогулку по Волге, как ни странно, наши леса и перуанские джунгли с большого расстояния похожи, а вода — везде вода.

В большом поселке Контамане на борт поднялась стайка юных учительниц. После средней школы и трехмесячных курсов министерство просвещения направило их на работу в джунгли. Одна из них, Делисия Белькерс, говорила, что мечтает поступить на педагогический факультет университета, но учителей в сельве не хватает, и она решила сначала поработать здесь.

— Сельва меня не пугает,— рассказывала она,— я родилась здесь. Жаль только, что в большинстве школ образование лишь начальное. Дети научатся читать и писать, а дальше что? Знания остаются без применения. Если бы добавить к ним ремесло или профессию.

В нашем плавании самое трудное положение было у капитана. Кроме судовых забот, на нем лежала еще одна — добывать пропитание для пассажиров.

— В поселке две с половиной тысячи жителей,— сокрушался он,— а я смог купить только четырех уток и одну черепаху. Разве можно этим накормить людей? Но больше у крестьян ничего нет. Производят только самое необходимое для себя.