Журнал «Юность» №06/2020

В величии и ризе покаянья

Конечно, мы знаем, что, аналогично русской письменности, сербская созрела на почве хотя и схожей, но все-таки инославянской, именно благодаря книгам Священного Писания, переведенным с греческого языка святыми Кириллом и Мефодием, а также их последователями. Но это далекое прошлое, которое хорошо знают даже не все специалисты по данной тематике. Более того, несмотря на то что с Сербией у России были всегда особенные, братские отношения, современная сербская (югославская) литература в нашей стране известна плохо. Безусловно, мы знаем, что славу ведущего сербского поэта делит с Бранком Радичевичем его современник Петр Негош, последний черногорский «владыка». О Негоше знают даже те, кто, в сущности, никогда не интересовался искусством Балкан. Знают, поскольку за последние годы наши граждане постоянно посещают Черногорию и Сербию. Знают некоторых авторов, которые появились в XX веке сербской литературы. В первую очередь это Иво Андрич, который за книгу «Мост на Дрине» получил в 1961 году Нобелевскую премию. Знают замечательную поэтессу Десанку Максимович. Ей вообще повезло с русскими переводчиками, ее поэзию переводили такие разные и сильные авторы, как Леонид Мартынов, Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Белла Ахмадулина, Иосиф Бродский. В этом значительном списке числится и Анна Ахматова. Знатоки считают, что по адекватности передачи образов и смыслов лучшими являются ее переводы. Да и сама Максимович хорошо знала русскую и польскую поэзию, внесла свой вклад в переводческую работу.

И все-таки это «отдельные моменты любви…», которые не дают общей картины, особенно это касается современной сербской поэзии. А между тем поэтический ландшафт сербской поэзии далеко не беден. Это заметно по отдельным публикациям в нашей периодике, по антологии современной сербской поэзии, которую тщательно составил и выпустил в свет поэт и переводчиц Сергей Гловюк, где наряду с Радомиром Андричем, Брониславом Вельковичем, Адамом Пуслоичем соседствуют молодые авторы. В развернутой подборке известных сербских поэтов, которую предлагает читателям «Юность», ярко представлена поэзия значительного сербского поэта Владимира Ягличича. Он родился в 1961 году в Нрагуеваце, где живет и сегодня. Автор пятнадцати поэтических книг, а также четырех романов и одного сборника рассказов. С русского, английского и французского перевел много книг. Лауреат крупных литературных премий Сербии, премии «Имперская культура» имени Эдуарда Володина. Его поэтика ненавязчива и вместе с тем оригинальна, его голос хорошо вписывается в русскую поэзию, сочетая в себе современную метафоричность и точные смыслы между прошлым и будущим. А вот член Сербского философского общества, руководитель УНС (ассоциации писателей Сербии) Милован Витезович (род. в 1944-м) совсем другой автор. Был редактором литературных журналов и телеведущим на Белградском телевидении, является профессором Академии искусств. Пишет стихи, романы, драмы, телесценарии, книги для детей, эссе и афоризмы. Вышло около сорока его книг более чем в двухстах изданиях. В нашей подборке представлен свободными стихотворениями на вечные русские темы: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой… Белградец Данило Йоканович родился в 1956 году в Подгорице, работает главным редактором небольшого интеллектуального издательства «Граматик», которое пользуется популярностью у посетителей Белградской книжной ярмарки. Он автор ряда поэтических книг, перевел с русского на сербский дневник Михаила Булгакова «Под пятой». Лауреат российского литературного форума «Золотой витязь» 2019 года.

Будучи в прошлом году гостем и участником 56 белградских (наследие югославских времен) международных встреч писателей, мне довелось познакомиться и выступать со многими поэтами и прозаиками на самых разных площадках страны: с уже давним знакомым Александром Петровым (пишет на сербском и русском языках), который видит сны о том, как спит Красная площадь, с веселым печальником Мирюлько Вукадиновичем, с Братиславом Милановичем, у которого запросто живут в доме старые мифы и «сто лет не звонят телефоны…». Помню и серьезную, такими, кстати, оказались и ее оригинальные произведения (иногда ироничные), Мирьяну Булатович, а вот с Милошом Янковичем, у которого «небо на ангела стало богаче…», лично не знаком, но подборку его прочитал с неослабевающим вниманием.

Помимо перечисленных авторов, в этой публикации представлены и другие поэты, любезно рекомендованные переводчиками. Разумеется, это далеко не весь спектр нынешней сербской поэзии, но все-таки по некоторым ее рекам благодарный читатель может уверенно плыть.

Евгений Чигрин, Москва

Радомир Андрич

Под прицелом

Славомиру Гвозденовичу

Со всех сторон самые искусные стрелки,члены убойной команды целятсяв очи, в адамово яблоко, в горло,в родимое пятно на левой лопатке,в черную точку на краю светлой памяти,в кириллицу, в еще свежиераны на ладонях, не так давноприбитых к великому крестув Грачанице, в Печскую патриархию,в Богородицу Левицкую, в кельюТриединой троицы, в таинствокрещения, туда, где больнее всего,в светлое полотно, сотканноепрозрачными небесными нитямина языке предков.Погибнутьне может только Тот,кто не был рожден перед выходомна место расстрела,но и он умирает с нами,как живой.Кажется,и море расступилось,а мы дальше и дальше от рассветана берегу реки у домов, воздвигнутых во сне.Когда же, наконец,чьи-нибудь уши,Господи, вслед за мукамиТвоего Сынауловят безутешный плачиз наших христолюбивыхуст и он вольется в нихбез остатка.Со всех сторон наемники смертидержат нас под прицелом и спускаютиз адских пещербешеных псов,чтобы они наелись досыта этой святойземлею, на которой мы кровоточим,на которой ждем, что занашей высокой Голгофойупадет звезда огненнаяи ослепит очи полныебешенством и злобой.

Перевод Сергея Гловюка (Москва)

Иногда поутру

То, что и не смели мы до переселения никомусказать, теперь является на неизведанном путиголодом и жаждой молодых яблоневых побегов в садуродном, откуда и начался наш исход, когда связанныеобщей болью в черных одеждах, мы шли, не ведая,что мы уже немы, и только лишь иногдапоутру Грачаницкий колокол наполняет старыесоборные площади целебным звуком надежды.

Миловак Витезович

Александр Сергеевич Пушкин

Он красивых женщин любиллюбовью не чинной,и даже убит он былкрасивым мужчиной.Булат Окуджава

Время, потраченное не на любовьОн считал потеряннымПогружаясь в кутежиВстретил Пиковую дамуВ облике Натальи ГончаровойС полной уверенностьюЧто и ее сочинилУмирать ему не хотелосьНо исполняя долг честиВышел на дуэльВедь и поступки егоТоже должны былиЕго пережить

Михаил Юрьевич Лермонтов

В ПетербургеИдя по стопам отцаВыучился на офицераВыдержал несколько битвПрежде чем взялся за пероЗа стихи на смерть ПушкинаЗаработал изгнаниеКогда напеваяВерхом поскакал в вечностьПод ним вздыбливался Кавказ

Николай Васильевич Гоголь

Оживил Мертвых душСвоим духомИ умер живымГоголевская ШинельТеперь главный цензорОн отдал ее придворному закройщикуВывернуть и распоротьС тех пор из нееВыходят великие русские писатели

Лев Николаевич Толстой

Когда Лев ТолстойС чувством собственного достоинстваПовернулся к Богу спинойБог не мог оставаться равнодушнымРаздумывалПойти ли за нимСознавая свойИ его авторитет, решил:Подожду-ка его я в Астапово

Сергей Александрович Есенин

Сначала КонстантиновоБыло ему МосквойПосле МосквыНе мог оставаться в КонстантиновоПокинулИ Москву, и КонстантиновоУходяОстался вечным юношейЗа три десятилетия прожилТриста исключительно молодых летНикогда так и не понялЧто его притягивает вечность

Перевод Елены Буевич (Черкассы, Украина)

Владимир Ягличич

В музее Коки Янковича [1]

Из окна музея мне открылось поле,муравьев-рабочих много полуголых,на лесах, на стройке, свет играет вволю.В октябре медовом звонко кружат пчелы.Как тепло! Рубаху распахнул рабочий,от тепла и света поле зеленеет.Светлой пеленою мне накрыло очи,потерял я голос, все во мне немеет.Как меня накрыло поволокой странной?Может, неизвестность отняла дар речи,свет теперь повсюду, день молчит румяный,будто обнаженной дамы вижу плечи.Человек естествен, правильна природа.Здесь я – в этом мире? Он подобен раю.Даже решетом я набираю воду,а душистый воздух шляпой собираю.Весь внутри прострелен яркими лучами,будто каракатиц пальцы – я текуч,тьме назло всемирной, вопреки печали, —я и сам – луч.

1

Никола Кока Янкович – скульптор, академик, родился в Крагуевце. После его смерти в Крагуевце, на окраине города, был создан его мемориальный музей.

Перевод Аллы Козыревой (Москва)

Капуста

Неспешно выросший качан широколистый,готовый к сечке туготелый шар хрустящий,засола ждет, когда на бочку крест плечистыйположат сверху и пудовый камень – к вящейи пущей верности. Квашенье – род искусства(что лишь немногим знатокам сулит удачу).Пока что снята с гряд и сложена капустаи бочек ждет своих, покрепче, побогаче.И вот, посечена хозяйскими руками,в день остывания осеннего светила,умножась в сущности своей под тесаками,она несет в себе достоинство и силу,готовность к жертве без малейшей тени грусти —под бодрый стук, под золотистый отблеск кадки.Какая мудрость в этих головах капусты,все отдающих – ныне, здесь и без остатка!Все обретающих в осеннем онеменье,все то, что отдано без страха и сомненья.

Дары

Миловану Беконьи, скульптору

Когда проводишь друга – снова, снова! —в нездешний мир, в загадочную тишь,закрывшись в мастерской, не помня слова,с немым резцом опять заговоришь.Но все шумы, весь хаос многоликийв затворничество целятся твое —шаги влюбленных, фар вечерних блики,околичное, с лаем псов, жилье.Пусть гул толпы бахвалится победой.Но надо было с демоном сойтисьв единоборстве ради правды этой —искусства, светом полнящего жизнь.И пусть друг друга рвут они на части,ни разума не помня, ни стыда, —и те, кто рвутся к вожделенной власти,и те, кто должен уступить места.Ты знаешь: шум машин, надменно-сухозвучащий, страсти зов, поход во власть —все это – не от сути, не от Духа,и, как вселенский прах, должно отпастьперед смиренным обликом иконы.Все лжи слои осыпаться должныпред вечным, перед тем, что ждет исконнона самом дне духовной глубины.И только тот, кто наших слез достоин,кто прожил и ушел как человек,вернется в некий час, поэт и воин,чтоб с мастером вдвоем назвать свой векпо имени. Взгляни же миру в очи,ваятель, чтоб в резце себя нашланадежда, чтоб Судья небесный зорчевгляделся в штрих-пунктир добра и зла.Чтоб в дереве, металле или камнепрошли бы пред судом Его сединтысячелетья следом за веками —пешком, бегом ли, «формулой один».В счастливой силе дня ты и не вспомнишь,что слаб и наг, что на две трети сед.Лишь в мудрой одинокой думе полночьшепнет, что каждый свой оставит след.И этот след на вязком бездорожье —итог трудов резца и мук пера.Свой нежный дар Христу и плану Божьюнесут сквозь скудость мира мастера.Несут сквозь казнь бездушья и бездумьяотвагу и отзывчивость сердец,дабы, итожа счет жестокой сумме,простил хоть часть стадам своим Отец.

Таз

Во дворе, возле крана с водою, почти у забора,долгий век доживает посудина старого таза.Он служил еще бабушке, помнится, в прежнюю пору,а теперь в его чаше герань расцвела яркоглазо.В нем купали меня. И касались Господнего чадаИорданские воды в купели его допотопной.Потому нам доныне, за слабую веру награда,льются ливни с небес, над асфальтом, над грядкой укропной.И хоть мухи жужжат над отжившим железным сосудом,все искрится его оцинковка под солнцем средь зноя.И смирившись с кончиной своею, с часов самосудом,он и участи нашей крупицы уносит с собою.Он, кто первым узрел наготу нашу, Божью убогость,омовений родительских помнящий нежность и строгость.

Обоснование отсутствия

А мы с Борой Хорватом [2] отсутствовали как мертвые,пребывая в иных краях – посущественней, поважней.Не было с вами нас, лишь посмертные абрисы легкиена земле мы оставили. С ветром минувших дней,с ритмом его искали гармонию строки наши,чтобы не каждый понял слова, но голос любой узнал.Жить – тяжелей, но поется – все легче, все дальше.Вот и забудьте о страхе, вы, кто нас услыхал.

2

Бора Хорват – сербский поэт, умерший в Крагуевце.