Журнал «Юность» №07/2021

– Брось меня, – тихо выдохнул Джо и повторил, уже тверже: – Бросай меня, старик, и спасайся сам!

Лассо взвилось вверх затейливой виньеткой и обхватило его за талию.

– Черта с два, малец. – Билл с силой потянул на себя, упираясь в крупный валун. – Не дождешься! Веревка заскрипела от натуги, но Джо не тронулся и на четверть дюйма.

– Старый дурак! – взревел он. – Что толку, если мы оба здесь сгинем?

– Никто не сгинет сегодня, – отрезал Билл. – Нам ведь еще на поезд надо успеть, не забыл?

– Есть немного. – Джо скривился в горькой усмешке. – Моя память пещера, или как там?

– Твоя память – твой дом, – пыхтя и отдуваясь, поправил Билл.

Он нашел глазами койота. Топорща косматый подшерсток и скалясь, тот поминутно заходился лаем, будто силясь отпугнуть бурю.

– Он говорит, – Билл поднял бандану по самые глаза, защищаясь от поднявшейся в воздух пыли, и покрепче перехватил веревку, – он говорит: «Как твоя матутка не выбирает специального дня, чтоб запастись нужными в хозяйстве мелочами, а просто завсегда имеет в виду домашние хлопоты, и потому в разгар лета не пройдет мимо приглянувшегося рождественского подсвечника, и прихватит заодно моток ниток впрок, если пряжа добротная, и сверток твоих любимых леденцов в придачу, даже когда ты так далеко…» Казалось, сам горизонт встал на дыбы: туча подступила вплотную, и в ней стали различимы отдельные завихрения – схлестываясь друг с другом, клубясь, они бурлили и перекатывались уже совсем рядом, неся за собой прелый запах дегтя, сена, сырого войлока и кирпича. У Джо закружилась голова.

– Ты был отличным напарником, старик, – еле простонал он.

Не обращая внимания на его протесты, Билл продолжал вещать, перекрикивая налетевший ветер:

– «…Так и тебе следует быть начеку, чтоб ухватить навсегда этот день, и этот воздух, и все, что им дышит: из далекого птичьего крика, из запаха едва погасшей свечи, из еще нераспечатанного письма, из рыбьего взгляда случайного прохожего, из мороси и из изморози, и из ее волоса, из эха под мостом, из полуслова о том о сем, из блика в чужом окне и из виденного только во сне, из дверных звонков, из оторванных пуговиц, из опустевшей скамейки и водостока, из ветра – ты сложишь такой дом, в котором твой драгоценный паровоз уместится хоть весь целиком вместе со всем его золотом, красотками, кочегарами, дымом из трубы…»

Мощный шквал ударил свинцовой волной, и разом ощутимо стемнело.

* * *

Осязаемо-густая, безбрежная темнота мерно покачивалась, и обмякшее тело Джо дрейфовало в ней, то совсем растворяясь, то выныривая будто заново обретенной пяткой или локтем, и, кратко вздрогнув, окуналось обратно в сладкое забытье. Приглушенные звуки долетали как бы издалека и с запозданием наслаивались друг на друга под ровный метроном знакомых шагов, но и тот вскоре затерялся в общем топоте, скрежете, шипении и растущем монотонном стуке. Протяжный гул становился все ближе, а совсем рядом ему вторил хнычущий голосок: ммм-мам-ма-ма-мм…

– …М-мм, – перебил малец самого себя, выпрямляясь на грубой деревянной скамье, и смутился: с сиденья напротив на него пялился какой-то франт в цилиндре и клетчатом костюме.

В неверном свете мерцавших под потолком ламп вагон был полон дикого вида охотников и чумазых фермерских жен, сидевших верхом на своих тюках и уткнувших угрюмые обветренные лица в мохнатые воротники засаленных дубленых полушубков. Со всех щелей отчаянно сквозило, и печные патрубки под сиденьем напрасно тужились душным маслянистым жаром, не справляясь даже с грязной слякотью на полу. Зажатый в тесном углу у самого окна, малец зевнул, неловко потягивая затекшие конечности, и облачко пара из его рта растопило в заиндевевшем стекле крошечную неясную проталину. Сквозь нее в мельтешении бури проступили из мрака смутные очертания железнодорожного откоса и нескончаемая эстафета телеграфных столбов, кое-где завалившихся в сторону мглистой чащи и оплетенных уродливыми гнездами провисших меж них проводов.

Малец потер слипавшиеся глаза – цилиндр его соседа сменился потасканной шапкой-ушанкой; свет моргал, где-то клацала поломанная форточка, из тамбура несло табаком – его двери хлопнули за спиной молодого бродяги с гитарой. Тронув струны, он затянул неожиданно чистым голосом:

Когда-а умо-олкнут все пе-есни,Кото-орых я не-е зна-аю…

Он двинулся меж рядов скрипучих скамеек, и пассажиры подбирали перед ним облезлые енотовые хвосты, свисавшие с их разномастных головных уборов. С противоположного конца вагона ему навстречу протискивалась дородная лоточница с баулом наперевес:

– Пирожки с капу-устой, сосиски в тесте! – Они разминулись в узком проходе. – Сникерс! Марс!

…В те-ерпком во-о-оздухе вскри-икнетПосле-едний мой бума-ажный парохо-од.

* * *

Будто изрешеченное пулями всех калибров, небо было усыпано звездами, каждая из которых манила к себе невыразимым величием бескрайнего пространства – причем манила не кого-нибудь, а его лично. Но чем дольше малец таращился вверх, тем сложнее было оторвать взгляд, и тем дальше он проваливался в это тягучее наваждение: как вышло, что он – это именно он, а не кто бы то ни было еще, будь то босоногий китайский рыбак, его собственный двоюродный брат или толстая тетя из церковной лавки, – словом, буквально любая живая душа? Он не мог отделаться от этой мысли, но едва ему казалось, что он сумел приблизиться к ее сути, как она снова ускользала, – так и звезды отдалялись от него каждый раз, когда он силился повнимательнее рассмотреть любую из них. Утопая в их далеком сиянии, он цеплялся за обрывки фраз, доносившихся спереди, всего в паре шагов, но заслоненных странным звуком, будто кто-то разминал в руке горсть кукурузного крахмала.

– …А я-то, понимаешь, с самого вечера туда-сюда по платформе, туда-сюда, высматриваю вас, значит, прислушиваюсь, не едет ли что, это самое, ну, туда-сюда…

В вышине быстрым росчерком сверкнула падающая звезда, потом другая, и не успел малец удивиться, как вся их россыпь стала медленно наплывать – или его самого несло через них, а из непроглядной сажи вверху проявлялись и летели ему навстречу все новые искры тускло-белого пламени. У него перехватило дыхание – он зажмурился и вдруг почуял на лбу легкое прикосновение чего-то холодного и влажного. С опаской разлепив глаза, часто моргая, он чуть приподнялся, высунул язык и поймал им крупную снежинку.

– Опять валит, туда-сюда! Ну, Маринка, привезли вы погоду. А, ты поглядь – никак очухался наш сонный тетерев?

Голос принадлежал сухопарому немолодому индейцу в драной ватной фуфайке – глубоко проваливаясь в сугробы, он тянул за собой санки, в которых, недоверчиво выглядывая поверх пары набитых сумок, катился малец.

– Ну, чего насупился, как не свой? Ай не узнал, туда-сюда? Забыл уже, как прошлой зимой на дальнем озере карасиков из лунки таскали с тобой? Малец сонно осматривался по сторонам, свесившись с саней набок. Обогнав их со спины, мама наклонилась стряхнуть снег ему с капюшона и полушепотом пристыдила:

– Как не совестно, проснулся – вставай! Экий барин, свои ноги есть, чего это дядюшка тебя тащить должен?

Индеец оглянулся, ощерив беззубый рот:

– Да пущай его катится, разве жалко, туда-сюда! Вот как буду старый – тогда уж он и сам меня покатает. Покатаешь дядю Алика, а, молодой человек? – с деланой серьезностью поинтересовался он и отпустил санки, подтолкнув их с освещенного редкими сельскими фонарями пригорка. – А мы извелись тут уже, расписание проверили раз пятьдесят, тетушка вся на ушах, туда-сюда, погнала меня на станцию звонить – а там говорят, мол, отменили вашу пересадку и самих вас след простыл. Вот те на, понимаешь, уж не знали, что и думать, туда-сюда.

– Ну так здесь и думать нечего, не буду же я с ребенком сидеть там среди этой алкашни станционной весь вечер. – Вскинув подбородок, она шагала как городская, не смотря под ноги, но на удивление ловко переставляла их в снегу по колено. – Разузнала в справочном, мне ясно сказали: никаких электричек раньше десяти. Заняла местечко, багаж оставила в буфете, и отправились с ним в экспедицию по Малой Вишере.

– Поди замерзли, туда-сюда? – Индеец помог мальцу вызволить санки из кювета у чьего-то штакетника. – Ничего, сейчас щами теткиными напитаетесь, а я пока баньку справлю, туда-сюда, глядишь, и отогреетесь.