Журнал «Юность» №08/2021
Шрифт:
– Лучше в Тайгу. В чужой дом – нет, – возразила Эркеле, уже почти плача. – Не прогоняй. Я люблю тебя, люблю!
Ойгор засмеялся от счастья, услышав это. Женщины, которые у него когда-то были, не любили его всерьез. Он и не помышлял, что появится такая, что будет готова связать свою жизнь с ним, калекой, неспособным содержать семью. И откуда она взялась? Подарок Меш Ээзи тому, кто всегда чтил лесные законы.
Ойгор стоял на краю обрыва и, больше не думая ни о чем, шагнул туда. Ни о чем, особенно о будущем, которого так боялся. Обнимая трепещущую Эркеле, он думал только о сегодняшнем дне, принимая его дар. И если Охотнику
В середине весны охотники отправились в большой стан. Было уже тепло, и мужчины скинули шубы так, что те остались висеть только на туго затянутых на поясе ремнях.
Эркеле ехала на лошади позади Ойгора, одну руку положив ему на плечо, а другой – обняв за талию. Лошадь нервничала и часто упрямилась. Ойгор подумал, что животному не под силу двойная ноша. Эркеле тоже чувствовала себя неуютно. Ей явно не приходилось раньше ездить верхом, и девушка неуклюже пыталась держать равновесие.
– Наверное, нужно тебе лошадь купить, Эркеле, – сказал Ойгор. – Как свадебный подарок. Хотя нет – шуба нужнее. Не сможешь ведь ты и следующей зимой по-прежнему кутаться в мое одеяло, выходя из дома. Жаль, не получится у меня подарить тебе и то и другое.
– Не надо подарка. – Девушка поцеловала его в спину чуть ниже шеи.
– Эркеле! – зашипел Ойгор. – Я же говорил: на людях – нет, нельзя. Можешь взять за руку, и только. Целовать, гладить, прижиматься – нельзя.
Эркеле хихикнула.
– Я тебе все равно что-нибудь подарю, – продолжал мужчина. – И без того у нас свадьба будет не как у людей. Ни сватовства, ни приданого, ни выкупа. У тебя родных нет совсем, у меня – родителей. Если бы не моя охотничья удача в последнюю луну, не знаю, чем бы гостей угощали.
В стане охотников встречали радостно. Крича и смеясь, к дороге сбежались их семьи, друзья и просто любопытствующие. А также те, кто первым хотел купить лучшие шкурки. Сестра Ойгора повидаться с ним не явилась.
Эркеле здесь не понравилось. Ойгор видел, что девушка боится. Она снова выглядела загнанным зверьком, как в их первую встречу.
– Ты привыкнешь, – шепнул Ойгор, беря ее за руку. – Пойдем, покажу, где я живу. Я там все вещи брошу, и навестим мою сестру.
– Зачем?
– Я тебя у нее оставлю. Здесь нам нельзя будет вместе жить. Встречаться можно сколько угодно. Буду брать тебя с собой в лес, если хочешь.
– Охотиться будешь? Здесь тоже? – не поняла Эркеле.
– Конечно. Чуть позже. Не за шкурками теперь, а ради мяса. У сестры есть несколько овец, тебе баранина понравится, – улыбнулся Ойгор.
Эркеле была очень бледна и украдкой смахивала слезы. Ойгор и сам боялся того же, что заботило сейчас его невесту. Поладят ли они с сестрой? Мужчина сомневался в этом.
Аил Ойгора оказался довольно просторным, пятистенным. Его строил еще отец, когда их семья была полной, счастливой и имела достаток. Ойгор поморщился, увидев, что несколько бревен за зиму прогнили и просели внутрь.
– Остывший очаг – сломанные стены, – вздохнул он и вошел, приглашая Эркеле внутрь.
В темном и пустом аиле стоял сырой затхлый запах. Вещей оставалось очень мало, ведь Ойгор со дня смерти матери продал уже все, что мог. А когда-то здесь были мягкие войлочные ковры и много домашней
утвари.Ойгор принялся заносить в дом мешки, которыми была навьючена лошадь. Два больших с постелями и прочим скарбом, один поменьше – со шкурками. Бросил в дальний угол оружие и принялся перебирать шкурки, развязав мешок. Ойгор выбирал подарок для сестры.
– Сестра на пять зим старше, – рассказывал он. – Замужем за кузнецом. Кузнец – это кто делает железные вещи, понимаешь? Дочь у них старшая тоже замужем. Есть еще два сына, один совсем маленький. Они в большом достатке живут. Сестра валяет войлоки. Думаю, тебя сможет научить. Тебе дело нужно, Эркеле. Без дела нельзя.
– Что это – войлоки? – упавшим голосом переспросила девушка.
– Это из чего у тебя чулки. Теплый, – улыбнулся Ойгор.
Он выбрал наконец шкурку, а потому встал на ноги и подошел к так и оставшейся у порога девушке.
– Идем? Эй, ты чего?
Эркеле хлюпала носом и нервно теребила кончик рыжей косы. Ойгор поцеловал ее в губы и прижал к груди.
– Я знаю, моя девочка, знаю. Ты потерпи немного. Осенью сыграем свадьбу и перейдешь ко мне жить. А я тут пока подлатаю стены, подготовлю все. А то можно подумать, здесь давно никто не живет. И так каждую весну.
– Хочу в Тайгу обратно, – плакала Эркеле. – Здесь чужая. Здесь меня не полюбят. Хочу с тобой! Почему так долго? Почему осенью?
– Так принято у нас. Все важные вещи происходят только весной и осенью: свадьбы, похороны [6] , большие ярмарки, – терпеливо объяснял Ойгор. – Это время перемен для людей, утро и вечер года.
Почему-то он вспомнил детенышей диких зверей, которых иногда приносили в стан охотники, случайно убив их мать. Многих удавалось приручить, но живость их сменялась тоской, а взгляд потухал навсегда.
6
Разумеется, люди умирали во все времена года, но, по предположению ученых, тела тех, кто умер зимой и летом, пазырыкцы сохраняли до переходных периодов – весны и осени соответственно.
Посмотри на землю вокруг – она ведь меняется, значит, можно и нам. Для всего в жизни существует свое время, Эркеле. И природа указывает правильное, нам остается только следовать за ней. Ведь человек глуп, не знает ничего.
– И потом я смогу всегда жить в твоем доме? Быть с тобой? – настаивала девушка.
– К зиме пушной зверь в Тайге пойдет опять, – нехотя ответил Ойгор. – И я… я уеду обратно один. Она подняла на него ошеломленное, растерянное личико, а потом с силой оттолкнула Ойгора от себя.
– Почему один?
– Ты же видела, никто на зимовье семьи не берет. Жены и дети в стане остаются. И ты останешься дома – беречь огонь в очаге и ждать меня. Это только первую зиму будет тяжело. Потом привыкнешь, к тому же, надеюсь, у нас появятся дети, и тебе не будет без меня одиноко. Мы после еще об этом поговорим, хорошо?
Эркеле отвернулась и вышла из аила.
– Такое чувство, что я обманул ее, – сам себе сказал Ойгор.
Почему-то он вспомнил детенышей диких зверей, которых иногда приносили в стан охотники, случайно убив их мать. Многих удавалось приручить, но живость их сменялась тоской, а взгляд потухал навсегда.