Журналюга

Для Паши такое зрелище было внове: в русской бане, как известно, представители разных полов парятся и моются по отдельности, поэтому его тело реагировало на пышнотелых, грудастых, мясистых финок весьма предсказуемо, и ему приходилось часто покидать парную, чтобы немного охладиться и прийти в норму. А потом — снова к горячим финкам… Да, только ради этого стоило поехать в Хельсинки! Где еще такое увидишь? Порноиндустрия в Советском Союзе еще только делала первые, робкие шаги.

Но сам город Паше совершенно не понравился: серый, скучный, очень однообразный, расчерченный буквально по линеечке. И, естественно, чрезвычайно похожий на Ленинград (точнее, на С.-Петербург — строили-то их, как известно, по единому плану и образцу). И жители его тоже показались Паше скучными людьми — какими-то вялыми, замороженными (хотя климат в Хельсинки был значительно мягче, чем в той же самой Москве).

На сэкономленные деньги он накупил напоследок женской косметики — всегда найдется, кому подарить! Да хотя бы милым девушкам из редакции — в качестве небольших, но приятных сувениров. А знакомым парням взял по банке настоящего немецкого пива (тогда в СССР с этим было очень плохо — во всю шла антиалкогольная кампания, провозглашенная меченым генсеком).

С этой финской баней оказалась связана еще одна история. Вскоре после возвращения Паши из командировки его вызвал к себе сам главный редактор. Посадил напротив себя и с улыбкой дал почитать только что полученное письмо. Это была, по сути, анонимка (хотя подпись имелась), а точнее — гнусный донос. Некто «Игорь Иванов» сообщал, что сотрудник газеты Павел Матвеев во время посещения Хельсинки вел себе аморально, не соблюдал строгих правил и норм, положенных советскому человеку. В частности, он посетил бани, в которых мужчины и женщины парились вместе… Короче, стыд и позор, надо гнать такого недостойного журналиста из редакции!

Если бы это письма было написано пару-тройку лет назад, то у Паши наверняка были бы весьма большие неприятности. По крайней мере, от заманчивых загранкомандировок его бы точно отстранили, и он бы стал невыездным как минимум лет на пять (газета, где он трудился, была очень важная, партийная, солидная, и за репутацией сотрудников там строго следили). Но, поскольку уже повеяли новые ветра, режим стал более мягким, то все обошлось. Главный редактор газеты был человеком опытным, умным и прекрасно понимал «ценность» такого вот доноса, а потому просто положил его под сукно. Паша считался в газете хорошим журналистом, его даже прочили в редакторы отдела, и терять такого перспективного сотрудника никто не хотел.

По поводу авторства анонимки у Паши сомнений никаких не было — ее написал переводчик, с которым он столкнулся на совместном советско-финском предприятии. Верткий, чернявый, сильно кучерявый и картавый Миша Дунин Паше сразу же не понравился — какой-то слишком скользкий, мутный, неприятный. Услуги Миши, к счастью, ему не понадобились (Паша хорошо говорил по-английски), однако переводчик все время вертелся рядом, слушал, о чем он говорит с финнами. И, вероятно, всё записывал, чтобы потом сообщить «кому надо и куда надо».

Знал этот Миша, скорее всего, и о том, что Паша собирается посетить финскую баню — подслушал его разговор с местными специалистами. А потом из мелочной мести (за то, что не оказали ему должного почтения и уважения) или же просто со злобы накатал этот самый гнусный донос… Вероятно, и его кураторы из определенных структур получили аналогичный «сигнал». Но никаких последствий для Паши не последовало — «там, где надо» тоже, надо полагать, сочли этот эпизод не заслуживающим серьезного внимания.

Надвигались новые, беспокойные времена, перед органами уже стояли совсем другие задачи, и им было совсем не до какой-то там «аморалки» рядового журналиста. Ну, посмотрел молодой советский парень на голых финок, что тут такого? Главное, он никуда не сбежал, не эмигрировал, вернулся, как полагается, домой.

А убежать, заметим, у Паши была возможность. Новые финские знакомые, сопровождавшие советского гостя во время прогулки по Хельсинки, привели его в морской порт и показали на большой корабль, стоявший у причала: это шведский паром, и он вечером идет в Стокгольм. У трапа стоял на вахте матрос, но с ним, как понял Паша, его знакомые вполне могли договориться. В общем, ему дали четко понять: если ты хочешь «выбрать свободу», мы тебе поможем. У Финляндии с Советским Союзом имелся договор о выдаче перебежчиков, поэтому оставаться в стране смысла не имело, но вот у Швеции — нет, и там легко предоставляли беглым советским гражданам политическое убежище…

Но Паша не хотел никакого убежища — ему было достаточно хорошо и на родине. Становиться эмигрантом, все жизнь потом есть чужой хлеб и ютиться по чужим углам… Нет, это было не для него. В Советском Союзе наступало очень интересное время, и умный человек (тем более — имеющий хорошие связи) мог добиться очень и очень много. Что Паша и собирался сделать.

Вот такие воспоминания неожиданно нахлынули на Пашу после посещения бани в доме отдыха. В целом же, как уже было сказано, в Красново ему очень понравился, и в Москву он вернулся полный сил, энергии и здоровья.

* * *

Снова потянулись серые учебные будни. Неделя шла за неделей: шесть дней — занятия в университете, один (воскресенье) — работа в «Спутнике». Время от времени по вечерам он встречался с Майей (если она была свободной), а иногда просто сидел дома, занимался или же отдыхал. Но часто — читал художественные произведения. К зарубежной литературе (Средние века) теперь прибавилась еще и отечественная, но ни та, ни другая не были для Паши интересны: в основном — скучны: длинные, сложные, занудные тексты, причем написанные так, что не сразу и поймешь, что хотел сказать автор.

Он очень страдал из-за отсутствия компьютера и соцсетей: по телефону особо не поболтаешь — один аппарат на всю семью, к тому же у предков, и особенно у матери, — всегда ушки на макушке, слушают внимательно… И нужный для учебы материал, когда крайне необходим, сразу не найдешь. Как хорошо было (будет) при Инете: если требуется какая-то информация (скажем, для статьи), делаешь соответствующий запрос в любой поисковой системе и сразу же получаешь ответы — целый список на выбор. Несколько минут — и весь справочный материал у тебя уже готов. Перерабатываешь его для статьи, переписываешь, излагая те же мысли своими словами — и вуаля! Пятнадцать—двадцать минут — и вот тебе отличная статья.

Теперь же приходилось (как и во времена его прошлой студенческой жизни) подолгу стоять в библиотеке. Очередь обычно занимала десять — пятнадцать минут, но до того еще требовалось основательно порыться в библиотечном каталоге, выписать на бумажку цифровой код необходимой тебе книги, а потом еще — как минимум полчаса ждать, когда ее доставят из хранилища и тебе выдадут. Причем вполне могло оказаться, что все экземпляры уже находятся на руках, и ты оставался ни с чем. Пустая трата времени и сил!

К тому же выдавали на руки всего по пять книг и при этом строго следили за соблюдением сроков возврата (за нарушение которых вполне могли лишить читательского билета). Объемные, трудные тексты следовало читать очень быстро (буквально проглатывая за пару-тройку часов), но еще следовало запоминать имена главных героев, их отношения и знать основные перепетии сюжета. В общем, тот еще гемор…

Но это еще не все: помимо отечественной и зарубежной литературы, отнимающей кучу времени и сил, имелся еще целый ряд предметов, ради которых приходилось очень серьезно напрягаться — тупо сидеть и зубрить учебники. Да и просто во втором семестре лекций и семинаров существенно прибавилось: в весеннюю сессию надо было сдать уже шесть экзаменов и десять зачетов. И никто не обещал уже снисходительного отношения за ударный труд на картошке, как это было во время зимней сессии.