Жвачка и спагетти
Шрифт:
Извиняясь за затянувшееся ожидание, Тарчинини объяснил, что его старшая дочь поздно пришла с работы, а она одна способна приготовить peperoni ripieni [38] , которые вкупе с мамиными спагетти составляют гордость семейного стола. Если Валерия откровенно поглядывала на часы, то ее отец, казалось, утратил всякое понятие о времени. Осушив бутылку maraschino, Пирсон купался в блаженстве, и ему было глубоко безразлично, где он находится. Он выражал интерес к присутствующим только нечленораздельными воплями, от которых все подскакивали и которые, как Пирсон уверял, представляли собою футбольный клич его колледжа. Дочь несколько раз тщетно просила его сидеть смирно. Он отвечал шутками, понятными ему одному, но удивительно смешными, судя по его неистовому хохоту.
38
Фаршированные перцы (ит.).
Тарчинини,
– What has happened, Val? [39]
Она задыхалась от ярости:
– An abomination! People without morals! Scandalous! Savages! [40]
Тарчинини ничего не понимал, но легко догадался, что эта дылда чем-то недовольна. Сайрус А. Вильям узнал, что, направляясь к месту уединения, Валерия наткнулась на маленького мальчика, совершенно голого, который, ничуть не смущенный, обратился к ней с какими-то словами, это немедленно привлекло сюда же девочку чуть постарше, но в таком же дезабилье. Подавляя неудержимый смех, американец пытался успокоить свою высоконравственную невесту, благодаря небеса, что ей не встретилась синьора Тарчинини в таком же или почти таком же виде. Валерия понемногу успокаивалась, а комиссар ждал, чтоб ему объяснили причины волнения девушки, когда хозяйка дома, сияющая, хлопотливая, явилась приветствовать гостей. Сайрус А. Вильям закрыл глаза, удостоверившись, что она, по привычке, приобретшей, видимо, силу традиции, была в халате. Валерия, широко раскрыв глаза, испустила стон, между тем как ее отец в восторге снова воспроизвел футбольный клич, заставивший на несколько секунд оцепенеть присутствующих и вызвавший вторжение детей, которым было интересно, какого зверя папа привел в гостиную. В этой компании Дженнаро был в одной майке, а Фабрицио в рубашке, из которой слишком явно вырос. Не подозревая ужаса, расширившего зрачки Валерии, Тарчинини с гордостью указал Пирсону на юную ораву:
39
Что случилось, Вэл?
40
Мерзость! Безнравственный народ! Скандально! Дикари! (англ.).
– Мои дети!
И, взяв за руку свою супругу:
– Моя жена Джульетта...
Пирсон, который пожал бы копыто лошади, если в ее ему представили, настолько он чувствовал себя выше социальных условностей благодаря maraschino, охарактеризовал синьору Тарчинини как "милейшую чертову старуху", комиссара как "развеселого чертова хрена" и пожелал расцеловать пятерых детишек. Вспомнив затем, что Италия – бедная страна, он достал из кармана горсть долларов и принялся их раздавать. Лекок вмешался и пресек этот порыв, который мог быть сочтен за оскорбление, так что младшему, Дженнаро, бумажки не досталось. Он заревел было, но, быстро поняв, что это без толку, стянул доллар, который держала в руке его сестра Розанна.
Обиженная девочка кинулась отнимать свое добро. Из женской солидарности Альба пришла на помощь младшей сестре, тогда как Дженнаро поддержал его брат Фабрицио. Ренато с высоты своих шестнадцати лет пытался восстановить порядок и справедливость. Но, схваченный за ноги, он не замедлил упасть в образовавшуюся кучу-малу, из которой сверкали столь же невинные, сколь бесстыдные зады Дженнаро и Фабрицио. Пирсон захлебывался от восторга. Синьора Тарчинини взывала ко всем святым – хранителям домашнего очага, но у них, по-видимому, был выходной. Комиссар произносил речь, которую никто не слушал, а Сайрус А. Вильям пытался привести в сознание Валерию, впавшую в каталептическое состояние. Взяв ее руку, он успокоительно похлопывал ее, приговаривая:
– Val... darling... what is the matter? [41]
Уставившись на битву, дочь Мэтью Д. Овида, скандализованная до потери дара речи так, что ее мозг отказывался работать, только повторяла:
– Incredible... incredible... [42]
Видя, что необходимо как можно скорее что-то сделать, чтобы вывести невесту из оцепенения, грозящего перейти в истерический припадок, Лекок решил прибегнуть к гомеопатическому методу. Приняв непринужденный вид, он рассмеялся и заметил резко обернувшейся к нему Валерии:
41
Вэл...
дорогая... в чем дело? (англ.).42
Неслыханно...
– It's very amusing... isnt'it? [43]
Она некоторое время смотрела на него недоверчиво, затем проронила голосом, от которого у собеседника мороз пошел по коже:
– Amusing... really! [44]
Она поднялась, как судья, выносящий приговор, и объявила:
– I have enough of your Italian family! [45]
Скандал казался неминуемым. И тут вдруг чудесным образом все уладилось. Запахнув халат, синьора Тарчинини выгнала из гостиной детей, продолжавших спорить, а комиссар закончил речь, из которой никто не уловил ни слова, что не помешало Пирсону обнять его, уверяя, что он самый расчудесный чертов старый дружище, какого ему когда-либо случалось видеть. Синьора Тарчинини благополучно сделала обществу реверанс, заверив, что на стол будет подано через несколько минут. По уходе хозяйки наступило молчание, тем более странное после недавнего шума. Взяв Валерию за руку, Сайрус А. Вильям усадил ее:
43
Это очень забавно, правда?
44
Забавно... в самом деле!
45
Хватит с меня вашей итальянской семьи!
– I'm sorry, darling... [46]
Она подозрительно посмотрела на него:
– Is it true, Cyrus? [47]
– I swear it! [48]
Удовлетворенная, она придвинулась и склонила голову на плечо жениха. Хлопнув по колену комиссара с такой силой, что чуть не сшиб его со стула, Пирсон указал на молодых людей и сентенциозно провозгласил:
– Touching for a father! [49]
46
Мне очень жаль, дорогая...
47
Это правда, Сайрус?
48
Клянусь вам!
49
Трогательно для отца!
И, чтоб успокоить взволнованные чувства, вылил в свой стакан остатки maraschino из второй бутылки. Что касается Тарчинини, он не мог отделаться от мысли, что у его друга Билла не такой уж хороший вкус.
По-прежнему хлопотливая, но сменившая халат на черное платье, появилась синьора Тарчинини во главе своих отпрысков, на сей раз одетых.
– Синьора, синьоры, идемте за стол! Джульетта, неси закуски!
Все поднялись, и вошла Джульетта, неся поднос, на котором всевозможные угощения сверкали всеми цветами. Едва комиссар начал:
– Позвольте представить вам мою старшую дочь Джульетту...
...как та, вскрикнув, уронила поднос, а Сайрус А. Вильям, оставив Валерию, заорал:
– Джульетта!
В едином порыве, выдававшем давнюю привычку, дети кинулись на рассыпанное кушанье. Синьора Тарчинини трагически молила небеса срочно ликвидировать бедствие, происшедшее по недосмотру святых, а Валерия Пирсон снова оказалась во власти кошмара, грозившего помрачить ее рассудок. Ошеломленные, не понимая ровным счетом ничего, Ромео и Мэтью Д. Овид смотрели, как Джульетта и Лекок пали друг другу в объятия, потом девушка вырвалась и убежала, между тем как Сайрус А. Вильям, опомнившись, спрашивал себя, что теперь будет. Все произошло очень просто. Валерия решительно направилась к двери. В страшном замешательстве ее жених сделал безнадежную попытку:
– Val...let me explain to you... [50]
Она обернулась с порога:
– Cyrus! If tomorrow you are not at the airfield, I will never see you again! [51]
После ухода мисс Пирсон вновь воцарилось некое кажущееся спокойствие, подобное тому, какое, по рассказам моряков, бывает в центре тайфуна. Тарчинини нарушил молчание:
– А теперь, Билл, не объясните ли вы нам, что это значит?
– Это была Джульетта!
50
Вэл... позвольте мне объяснить вам... (англ.).
51
Сайрус! Если завтра вы не будете на аэродроме, мы больше никогда не увидимся! (англ.).