Зиэль
Шрифт:
— И вам всего наилучшего. А путь я никуда не держу, так, прогуливаюсь на свежем воздухе.
— Уж чего-чего, а воздуха у нас хватает. Кто таков, за какими надобностями сюда? Стой. Разговаривай негромко, лапами не вздумай шевелить, даже пальцами, не то умрешь. Повторять не будем, шутить и шутки терпеть не будем, отвечай с толком и без заминок.
Это точно: заминки в таких вот встречах с дозором приграничной стражи кончаются плохо. Иногда и не без ошибок выходит: попадется человек невинный, но заика, либо суетливый — и нет заики! Однако, гораздо чаще ошибались бы стражники, если б медлили, поэтому от ошибок первого рода есть у них мощнейшая защита, лично императорами установленная: пограничный Устав. Действуя по оному, стража может не бояться гнева и мести даже весьма высокопоставленных особ. Лишь на одном
— Все ответы у меня на поясе, на полпяди слева от пряжки, в набалдашнике рукояти кнута. Осторожно провернуть против солнца два раза, там пайза.
Старшему из стражей даже молча кивать не понадобилось, каждый знал свой расчет: средний (по расстоянию от меня) страж перебежал мне за спину, осторожно, стараясь не касаться лишнего, протянул левую руку, нащупал рукоять кнута и достал пайзу. Потом точно так же отпрянул от меня и вернулся, но не на свое место, а на место старшего, в то время как тот отступил на шаг — пайза уже была у него в руке — и стал рассматривать добытое. Рассматривал он и обычным, воинским зрением, и магическим, колдовским — надо же: и в провинции, на глухих заставах, попадаются способные колдунишки… Этот — весьма неплох, пусть и неотесан. Всякий раз удивляюсь тому, как беспечно и наобум судьба распоряжается врожденными способностями… И опять они разменялись местами, старший возвращает мне пайзу, с уважением, но без угодливости:
— Каро Илесай, десятник пограничной стражи! Готов оказать содействие!
— Ратник черная рубашка, Зиэль. Содействие мне понадобится, и на первых порах оно будет таким: не мешать. Хожу, брожу, смотрю. Деревенских не посвящать. Завтра или послезавтра выйду на старшего заставы, по делу. Вот так пока.
— Хорошо. Места знакомы? Проводить, подсказать?
— Более чем знакомы. Можете следить, можете не следить, я не против, хотя предпочел бы второе. Разве что близко не подходите и ни во что не вмешивайтесь. Условились, Каро Илесай?
— Да, Зиэль. Не будем следить. Я оповещу остальные дозоры и доложу старшему заставы. Удачи!
Воины растворились в высоченных травяных зарослях, словно и не было никого. Четвертый, который тишайше сидел в засаде со стрелой на тетиве, сверля мой затылок и правый висок внимательным взглядом, даже и показываться не стал, спрыгнул из «гнезда» и за остальными побежал — молодцы ребята! Надежная защита границам, но, увы, только не в этот раз. Смертные — это всего лишь смертные, даже мне придется попотеть, когда оно нагрянет…
Ложбинка сменилась подъемом-тягунцом, высокие травы сосняком-редколесьем, лес и небосвод распахнулись вдруг, словно бы говоря мне с улыбкой:
— Ты хотел озеро — вот оно!
Я стоял на небольшом лысом пригорке, в сотне полных шагов от озера и всей грудью вдыхал ту особую осеннюю свежесть, прельстительную смесь хвойного запаха, прелой листвы, чуть отогревшейся к полудню почвы… Легкий ветерок помогал мне в этом и я даже пощекотал ему двумя пальцами прозрачное брюшко, в знак признательности. Ветерок захихикал и закрутился на месте, пытаясь обернуться вихрем — силенок не хватило.
— Здорово, синеглазое! Соленым не стало ли?
Озеро Поднебесное, самое крупное из пяти озер, окружающих гору Безголовую, было действительно немалых размеров, долгих локтей этак сорок в поперечнике, глубокое, все в рябинках крохотных островов, особенно по западной его стороне. Чем оно мне особенно нравилось, так это цветом: обычно все озера мутноватых оттенков, как правило это переливы серого и бурого, иногда с прозеленью от
тины и водорослей, но Поднебесное — словно океан вдали от берега: темное, тоже почти серое, но стоит вглядеться — темно-синее, благородное, глубокое… Мне очень нравится смотреть на отражение Безголовой в этом озере: иногда, в прозрачный безоблачный день, я, нарочно для этого, мастерил себе плот или лодку, добирался до одного из островков, пристраивался поудобнее и созерцал, единственный сознательный знаток и ценитель ее красоты на долгие столетия вокруг, ибо людей сии пределы еще не знали…— Не стало, говоришь? Сейчас проверим на вкус.
Сказано сделано: я мальчишескими прыжками примчался к песчаной кромке и осторожно, стараясь не взбалтывать муть, зашел в озеро по самые отвороты сапог. Нет, пить я, конечно же, озерную воду не стал, у меня во фляге кипяченая имеется, но понюхал и лизнул, лоб и щеки протер — это я так с Поднебесным заново знакомлюсь. Чтобы без приключений для желудка пить озерную воду — надо черпать ее подальше от берега, да и то от привкуса тины и водорослей не избавиться — ибо не горный ключ… Я бы мог пить даже из грязной лужи без ущерба для себя, но, вот, стараюсь держаться поближе к обычному человеческому, если для иного нет уважительных причин.
Озеро плеснуло, попыталось мелкою волной полюбопытствовать — что у меня там в сапогах? Нет, дружок, нафья шкура надежный защитник от сырости, у меня даже ноги не потеют в этих сапогах.
— Хитрое какое! Нечего делать тебе в моих сапогах. Главным я доволен: вода в тебе пресная, стало быть, Вараман не дотянулся до тебя своим влиянием. Хвалю.
Вараман — если кто не знает — это бог Океана и морей. Иногда я дразню его Соленым, но почти всегда мои попытки задразнить его до ярости оказываются пустыми, бесполезными. Надобно сказать, ленивее и безалабернее бога я еще не встречал! Чтобы он вышел из своего дремотного безделья и взялся чудить в образе смертного — это такие невероятные обстоятельства нужны, что… Короче говоря, подобное случается предельно редко, а обычно Вараман проводит свою долю вечности в безучастном созерцании суетливого неба над собою, либо соревнуясь в неподвижности с тихими водами, лежа на глубоком океанском дне…
Итак, озеро. А почему бы и нет? Поскольку озеро Поднебесное как бы ничье, то будет занятным, если я на краткое время вселюсь в него! То есть, конечно же, становиться водяным я не собираюсь, но вдохнуть в озеро часть сути своей — забавно. В итоге не я стану частью озера, но как бы напротив: оно станет частичкою меня. Ибо так устроено в этом справедливейшем из миров: кто слабее — тот и снедь. На такие штуки я пускаюсь редко, ведь я же все-таки решил, что я человек, но уж если есть вероятность, даже предчувствие, что я присутствую при закате этого мира, если я прощаюсь с ним навеки, то… могу себе позволить. Хочу себе позволить. Да будет так!
И стало так. Первый миг довоплощения очень неприятен мне, я как бы становлюсь на несколько шагов поближе… как бы это сказать… к праху, к сору бытия, к слиянию с природой, с которой я вовсе не собираюсь сливаться! Но… притерпеться, пообвыкнуться — оно вроде как и забавно. Целый ворох пониманий стал мне вдруг доступен, в виде очень странной смеси человеческих и внечеловеческих чувствований… Подрагиваю мелкой рябью на поверхности — нежусь… чем я там нежусь… грудью… пузом… лицом?… — в мягкой донной грязи… С этого края меня греют солнечные лучи… и с этого тоже… а вперемежку — дожди молотят… Донные ключи освежают меня, ледяные и невероятно чистые… Несчетное количество живности трепещет, суетится, охотится, умирает, рождается… во мне и вне меня… сиречь по краям озера и в глубинах его… Потом разберем все по полочкам, сейчас некогда, сейчас будет встреча! Пусть эти знания не мешают мне оставаться человеком, но являются предо мною, когда это надобно и в достаточных количествах. Да будет так!
А кто это двое, что идут вдоль северного озерного бока моего и прямо ко мне, к человечку?… Занятно. Выглядят как люди, но ни стражи пограничные, ни хищники голодные, ни птеры пугливые их не замечают… Две молодые женщины. Нарядно одетые, привлекательные, жизнерадостные, беззаботные… Знатные сударыни, если судить по обилию украшений и покрою одежд. Поразительно чутьистые: стоило мне чуть ускориться, пойти в противоположную от них сторону, как и они наддали! От таких и цераптор не убежит… Угу.