Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Аня вышла из ванной, достала массажную расчёску и начала делать хвостик. После соприкосновения с леопардовым синтетическим пледом волосы электризовались и топорщились.

– У твоей мамы случайно нет лака для волос? – спросила Аня.

– Давай это… – замялся Илья. – Не будем брать. От него запах долго не выветривается. Она догадается.

– Ругаться будет на маленького Илюшу? – ехидно спросила Аня, закрепляя резинку на хвосте.

– Можно без иронии? – напрягся Илья.

– Без лака и без иронии? Так и зачахнуть недолго.

– Ань, что-то не так?

– Всё так. Только волосы очень сухие. Противно.

Илья протянул руку, чтобы погладить Аню по голове и успокоить волосы, но тут же дёрнулся, получив разряд

тока.

– Больно? – засмеялась Аня. – Так что насчёт лака? Он мне очень нужен. Давай возьмём, а потом скажешь маме, что ты гей и теперь иногда будешь пользоваться её косметикой. Это не так страшно, как признаться, что у тебя есть девушка, с которой ты по четвергам совокупляешься.

– Тебя что-то не устраивает? – Илья с тоской посмотрел на Анино лицо – невозмутимое и враждебное – как у дикого зверька. – Ну давай я брошу институт, пойду работать и сниму квартиру.

– Давай лучше кофе выпьем по-быстрому.

Они прошли на кухню и одновременно взглянули на часы. Илья напрягся.

– Ладно. Без кофе, – проявила милосердие Аня.

– Может, две мандаринки возьмёшь с собой? – спросил Илья, провожая её в коридор.

– Ну давай.

– Я помою.

– Помой.

– В пакет положить?

– Положи.

– Ну а в школе что? Получается?

– Получается.

Аня поймала себя на мысли, что наслаждается этим словесным пинг-понгом, но тут Илья угодил мячом в сетку, нарушил ритм и забормотал:

– Может, тебе помириться с родителями всё-таки? Не в деньгах даже дело. На сердце будет спокойнее что ли, – мячик вяло запрыгал по столу.

– Не волнуйся. Мне спокойно, – лениво, без азарта отбила Аня.

– Ань, я так не могу, – взорвался Илья и отшвырнул в сторону воображаемую Аней ракетку. – Я чувствую себя дерьмом, слабаком каким-то! Я ведь люблю тебя и всё готов делать ради нас. Но, блин, меня мать убьёт, если я на работу устроюсь. Она жизнь положила, чтобы меня в этот институт запихнуть. И вообще неправильно и учиться, и работать. В сутках только двадцать четыре часа. Через полтора года я получу диплом и сразу устроюсь в частную клинику. Мы не будем снимать. Купим свою двушку. Почему ты молчишь? Ты думаешь о будущем или только книжки свои читаешь?

Аня завязала шнурки на ботинках и сняла с вешалки пуховик.

– Ты обещал мне мандарины, – напомнила она.

– При чём тут они? А… Сейчас принесу.

Илья ушёл на кухню, включил воду, чтобы помыть фрукты, и сквозь шум крана услышал, как хлопнула дверь. Он бросил мандарины и выбежал на лестничную клетку, но лифт уже двинулся вниз.

Вернувшись в квартиру, Илья ещё раз осмотрел коридор, ванну и комнату. В кресле он увидел массажную расчёску, и его прошиб холодный пот. Он поспешно спрятал расчёску в свой рюкзак, и только потом выключил на кухне воду. Мокрая парочка мандаринов осталась лежать в раковине. Когда спустя полчаса мама спросила, что они там делают, Илья вздрогнул.

Как и любая другая частная школа, «Дубрава» имела мутное прошлое, подозрительное настоящее и блестящее будущее. В глубине перестроечных времён угадывалось что-то вроде рейдерского захвата, когда некий чёрный король оттеснил горстку белых пешек, и школа из полугосударственной, получастной аморфной организации стала чьим-то собственным сундучком. Впрочем, подробности не сохранились. И преступление ловко обратилось в миф о том, как господин N лихо спас коллектив от катастрофы, оформив всё на себя. В чём была суть катастрофы, никто так и не понял, но все были благодарны спасителю. После продажи этого бизнеса другим владельцам притихли даже самые недовольные. А дальше учредители начали меняться с такой скоростью, что истина утратила всякое значение. И о прошлом вспоминала только чудом уцелевшая вахтёрша Евдокия Валентиновна. Однако её душу волновали не бесстыдные перипетии 90-х, а те времена, когда школа «Дубрава» была советским детским садом. Золотые времена – по мнению Евдокии

Валентиновны. Тогда дети спали на верандах, пили рыбий жир и не баловались с мобильными телефонами.

О детсадовском прошлом этого здания свидетельствовали снятые с опор и вросшие в землю круглые тяжёлые качели. Отжив своё, они притулились в дальнем углу школьного двора. Почему советский артефакт не потрудились убрать во время модернизации пространства – загадка. Возможно, руководство школы воспринимало качели некритично – как часть ландшафта. А, может быть, качели вросли железными корнями в землю и не поддавались корчеванию. Ученики младших классов использовали их, когда нужно было подняться на высоту в игре «Выше ножки от земли». Старшеклассники забивали здесь стрелки и назначали свидания. Аня и Александра Геннадьевна смотрели на качели из окна репетиционного зала.

– Я на таких в детстве качалась, а ты, видимо, их не застала, – сказала Александра. – Тебе уже достались все эти модные пластиковые?

– Почему? Качалась я на таких.

– Да ладно… Их везде давным-давно снесли.

– У нас не снесли.

– Где это «у вас»? Ты не из Москвы?

– Из Сибири. Омск – знаете такой город?

– Конечно. Но обычно у сибиряков говорок. Ты, вроде, чисто говоришь.

– Я стараюсь. Спасибо, – Аня почувствовала, что краснеет. И поспешила сменить тему. – Почему здесь нет ни одного дуба? Школа же называется «Дубрава».

– Ты бы ещё спросила, почему на Садовом кольце не цветут сады или на Елисейских полях нет полей, – улыбнулась Александра. – У моего деда был дом в лосиноостровском районе. Я там всё лето проводила. Соловьи пели, клубника росла. Теперь на этом месте – гигантский торговый центр и какой-то институт. Кажется, строительный. Оставили только несколько деревьев. Они совсем стушевались в новой обстановке. Жалко смотреть.

– Вы коренная москвичка?

– Не то слово, – грустно пропела Александра и сухо продолжила. – До моего поступления в школу папа с мамой кочевали по военным городкам, а потом да – Москва. Но я не слишком люблю Москву. Только отдельные места. Их становится всё меньше. Скоро я буду любить лишь салон своего автомобиля и ночные виды. Не слишком всё это жовиально, да? А ты, кстати, можешь услышать соловьиное пение среди птичьей полифонии?

– Ммм, вряд ли… Я не пробовала.

– Соловей поёт сложнее всех. Его трели трудно спутать с пением других птиц.

Александра отошла от окна и, приблизившись к большим зеркалам, начала приводить себя в порядок. Аня, украдкой глянув в телефоне значение слова «жовиальный», наблюдала за тем, как Александра подкрашивает губы, расчёсывается, поправляет ворот белой рубашки. Маленькая женщина перед большим зеркалом в большом зале.

Репетиционный зал как самое просторное помещение в школе был привилегией Александры. В то время как другие учителя были вынуждены тесниться в небольших классах, заставленных партами, Александра хозяйничала в царстве высоких потолков, паркета и зеркал. И если в классах по просьбам родителей окна зимой почти никогда не открывались, здесь Александра распахивала их настежь и проветривала помещение каждые полчаса. Она, видите ли, терпеть не могла затхлый воздух. И белые шёлковые занавески на окнах ей тоже не нравились. Она всегда отодвигала их в сторону, чтобы избавиться от детсадовской атмосферы и смотреть на небо.

– Давай быстренько покурим, а то скоро большая перемена кончится, – предложила Александра, доставая из сумочки пачку сигарет и зажигалку.

Аня и Александра оделись и, как два корабля, вышли из бухты актового зала в открытое море школьного коридора. Преодолев десятибалльный шторм перемены, они быстро направились к парковке.

– Ну что? Галина Фёдоровна уже попыталась «впарить» тебе свои религиозные праздники? – спросила Аню Александра, когда они забрались в машину и закурили.

– А родители вообще не возражают? Ведь есть атеисты, ну или там другой веры.

Поделиться с друзьями: