Зима Скорпиона

— Мы остались друзьями? — спросил Шефер.

— Пройдемся, — сказал Скорпион.

Они шли бок о бок, огибая мыс, мимо отелей и качающихся на холодном ветру пальм. Парусных яхт в море не было, и только на горизонте виднелся далекий силуэт сухогруза. Летом Констанца — это переполненный отдыхающими курортный город, но зимой здесь создавалось впечатление закончившегося праздника.

— Говорят, именно сюда привез Ясон золотое руно, — сказал Шефер.

Скорпион не ответил. Какое-то время они шли молча.

— Ты позаботился о полковнике аль-Зухраи? — спросил Шефер.

— Он работал на Аль-Каиду. Мак-Элрой и Питерман — это его работа. А что насчет этого Рэймиса?

— И не спрашивай, — скривился Шефер. — Чертова фабрика пикулей (одно из внутренних сленговых названий ЦРУ).

Скорпион остановился.

— Кто опекал его? Не Харрис?

— Не Харрис, — сказал Шефер, и они пошли дальше. — Ты слышал о Кулакове?

— Видел на сайте «Киевской почты» что-то об изуродованном теле, найденном в одном из старых сталинских туннелей.

— Кто бы это ни сделал, возились с ним долго. Двое суток из него вырезали куски, прежде чем сжечь его живьем. Ходили слухи, что это — дело рук Синдиката. СБУ пошумела, затем дело было внезапно закрыто, — сказал Шефер, глянув искоса на Скорпиона. — Должно быть, это обошлось кому-то в кругленькую сумму.

— Он заслужил это как никто другой, — сказал Скорпион.

Они шли по набережной. На тротуаре у перил сидела, глядя на море, молодая цыганка. Когда они приблизились, она поднялась и подошла к ним.

— Убирайся! — рявкнул Шефер. Она немного прошла рядом с ними, потом посмотрела на выражение лица Шефера, на его габариты и отстала. Она стояла и смотрела, как они удаляются, ветер трепал ее черные волосы.

— Цыгане — попрошайки и воры, — сказал Шефер. — Такова и вся эта страна. Знаешь шутку? Вы едете по Европе на поезде. Как вы узнаете, что прибыли в Румынию?

— Не знаю. Как?

— Следите за своими часами. Когда их не окажется, — вы в Румынии, — сказал Шефер и указал на обветшалое синее здание с поблекшей вывеской. — Это кафе. Дрянное, но там мы можем укрыться от ветра.

Они вошли и сели за столик у окна. В этот час кроме них в кафе было всего двое посетителей: пожилая чета, молча читавшая газеты за столиком.

Из радиоприемника за стойкой доносилась музыка.

Мужской голос исполнял некую причудливую комбинацию румынской дойны с роком «Евротрэш». Скорпион смотрел в окно на пустую набережную, серые волны и серое небо и думал, кончится ли когда-нибудь эта зима. Подошел официант.

— Хочешь бренди? — спросил Шефер.

— Нет, только кофе по-турецки.

— Два кофе по-турецки с булочками, — заказал Шефер и повернулся к Скорпиону. — Как твои дела?

— Все в порядке. Я поправился не сразу, но сейчас я в полном порядке.

Шефер наклонился к нему:

— Это была работа. У меня не было выбора. Нужно было или лгать тебе, или провалить задание. Не для протокола: я чувствовал себя гнусно. Каждую минуту.

— Меня это тоже не слишком радовало.

— Мне жаль, — сказал Шефер.

Официант принес кофе и две булочки.

— Как Ирина? — спросил Скорпион, когда официант ушел.

— Она возглавляет оппозицию в Верховной раде. Она создала себе имя. Но положение ухудшается. Ты слышал, что Кожановский в Лукьяновской тюрьме?

— Мое излюбленное место.

— Его обвиняют во взяточничестве. Это немного забавно, если учесть, что он — едва ли не единственный в стране политик, который взяток не брал. Но это так.

— Горобец укрепляет свою власть, — сказал Скорпион.

— Россия довольна, — кивнул Шефер. — Вашингтон доволен. Брюссель доволен. НАТО не распалась, так что никто не потерял работы. Ахнецов доволен. И даже ты. Ты заработал, и оказалось, что тебя не предавали. Выиграли все.

Он поднял чашку и сделал глоток.

— Не все, — сказал Скорпион, думая об Алене, Екатерине, Федоре, Денисе и о выражении лица Ирины, когда он садился в самолет в Борисполе.

— Не все, — согласился Шефер. — Что ты думаешь делать теперь? Отдохнуть какое-то время от дел? Поплавать на своей яхте, о которой ты говорил мне? Ты заслужил это.

Скорпион смотрел на море, на котором отблескивал единственный солнечный луч. В последний раз о своем кече он думал тогда, когда, лежа в камере и ожидая пули в затылок, представлял себя с Ириной на его борту.

— Это было бы здорово, — сказал он. — А почему ты спрашиваешь?

Шефер наклонился ближе:

— С тобой жаждут поговорить израильтяне. Они говорят, что это срочно.

— Ты что, мой сутенер сегодня? Почему, черт возьми, к тебе все обращаются?

Шефер покачал головой:

— Не все. Рабинович. В Моссаде, должно быть, сообразили, что он знает, как выйти на тебя.

«Конечно, — подумал Скорпион. — Во время операции в Палестине Рабинович взаимодействовал с Моссадом».

— А ты знаешь, в чем дело?

Шефер покачал головой:

— Знаю только со слов Рабиновича, что они крайне озабочены. Что-то очень важное. Уровень Special Access Flash Critical и для Израиля, и для США. Я понимаю, что в деньгах ты не нуждаешься. Я слышал, что на последней операции ты заработал очень хорошо.

Скорпион смотрел на свой кофе. Он положил в чашку кусок сахара и размешал, но не пил. Special Access (Особый доступ) означало высший уровень секретности, a Flash Critical (Важная «молния») — предельную срочность.

— Ты знаешь, что было хуже всего? — спросил Скорпион. — Не пытки. Хуже всего было осознание предательства людей, которым я доверял.

— Знаю, — сказал Шефер. — Передо мной стоял выбор: моя страна или мой друг. Мы двое были последними.

Скорпион понимал, что Шефер говорит о ПОБЭ, Передовой операционной базе «Эхо», их последних тридцати с лишним часах, когда они были прижаты к земле непрерывным огнем талибов, и только они двое остались в живых из всего отряда.

— ПОБЭ? — сказал Скорпион, предлагая этим мир.