Зима в горах

Она перестала вывинчивать пробку и, прищурясь, поглядела на него.

— Вы, конечно, шутите?

— Нет, не шучу. Такие названия часто встречаются в филологических работах. Наготове у меня, например, такой труд: «„Iа“ как особая дифтонгическая фонема в скандинавских языках переходного периода».

— Но кому все это нужно?

— Ну, видите ли, мы исследуем, как развивался язык. Изучаешь старые руны и надписи на мечах седьмого века и прочих предметах, а потом пытаешься систематизировать то, что удалось выявить, и сделать выводы относительно эволюции языка. Если удается кое-что прояснить, это помогает археологам установить, к какой эпохе относятся обнаруженные ими предметы.

— Лишь в том случае, если на предметах есть надписи?

— Да, но на большинстве предметов надписи есть.

— И вам действительно нравится этим заниматься?

— Так же, как иным нравится изучать хромосомы. Рис готов, и мясо тоже почти готово. Вы голодны?

— А что вы приготовили из мяса?

— Шашлык.

— Тогда я очень голодна.

Он поджарил толстые куски мяса, переложив их кусочками ананаса и луком. Это был его коронный номер.

— Вы к тому же еще и повар, — заметила она, садясь за стол.

— Я умею готовить только это блюдо. Остальное время ем вареные яйца.

Они принялись за еду. Он налил вина. Она с удовольствием ела, пила и болтала; отблески огня из камина падали на ее лицо. До сих пор он ни разу не был с ней наедине. В первый раз, когда они встретились, на нее давило присутствие мужа и друзей мужа; во второй раз он видел ее, когда она была матерью, строгой и любящей. Любящей! Она должна быть восприимчивой к любви и любвеобильной. Но любовь — вещь серьезная, она меняет жизнь людей, а сейчас поведение Дженни говорило лишь о том, что она дружески расположена к нему и получает удовольствие от его общества. Ничто не давило на нее, она отдыхала, не думая о своих проблемах, наслаждаясь вкусной едой.

Он налил ей еще вина, принес сыру и фруктов, и они снова ели, пили и болтали. Но размышления о любви настроили его на грустный лад: это напомнило ему о собственной неутоленной потребности в любви, напомнило об одиночестве. Он пригласил ее потому, что надеялся втянуть в свою жизнь, получить от нее хотя бы частично то, в чем так нуждался; приятно, конечно, отдыхать и ни о чем не думать, однако было бы лицемерием и безумием удерживать эти отношения на таком уровне, затягивать их, не приступая к делу. Роджер опрокинул стакан вина, чтобы взбодрить себя, набраться решимости, но это не помогло. Он вдруг почувствовал, что страшно устал и все тело его словно налито свинцом. Он позволил себе подумать о том, какие серьезные вещи зависят от их встречи, и теперь уже не мог вернуть прежнее беспечное настроение: минуты отдыха прошли, предстояло трудиться, трудиться и трудиться.

Покончив с грушей и вытирая пальцы о бумажную салфетку, Дженни заметила, что настроение его изменилось.

— Что случилось?

Ему нравилась ее безыскусная прямота. Да встряхнись же, приступай к делу.

— Давайте посидим, если вы покончили с едой, — сказал он.

— А я и так сижу.

— Я хотел сказать: давайте пересядем на диван, — предложил он. Диван он нарочно пододвинул ближе к пылавшему камину.

— Как хотите, — сказала она безразличным тоном.

Однако, когда они очутились рядом на диване, он не мог заставить себя ни сказать ей что-нибудь, ни придвинуться к ней.

— Чудесный был ужин, спасибо, — сказала она.

— Спасибо, что вы выбрались навестить меня. Ведь ехать сюда на машине куда сложнее, чем…

— Не о том мы с вами говорим, — сказала она, — не правда ли?

— О чем не о том?

— Насчет того, что сложнее.

Он помолчал, потом сказал:

— В общем-то, речь идет ведь об этом. Именно об этом и ни о чем другом.

— А я считала, что еду к вам, — сказала она, глядя в огонь, — чтобы приятно провести время.

— Люди моего возраста не нуждаются в приятном времяпрепровождении, — сказал он. — Если же они в этом нуждаются, если этого ищут и пытаются создать соответствующие условия, значит, что-то в их жизни неблагополучно.

— А как обстоит дело с людьми моего возраста? — спросила она.

— Ну, тут все иначе. У людей вашего возраста больше времени впереди, и потому они спокойнее смотрят на все. У них еще есть время построить жизнь, разрушить ее и построить заново — так, как им больше по душе.

— Если они чувствуют в этом потребность.

Он осторожно сказал:

— А наверное, лучше чувствовать такую потребность. Наверное, неправильно, когда все с самого начала складывается, как надо.

— Почему? Или вы считаете, что сломанная кость становится крепче, когда срастается?

— Отчасти да, но есть и другое. Люди, которые, провальсировав несколько раз, не наделав положенных ошибок и не пройдя через период несчастья, попадают прямо в счастье, не понимают, чего они избегли, и потому не бывают благодарны за выпавшую им удачу, недостаточно ценят ее.

Дженни отпила из бокала. В отблесках пламени, падавших из камина, красный цвет вина казался гуще и сочней, чем на самом деле, — вино словно светилось сквозь стекло.

— Скажите, Роджер, вы философствуете ради удовольствия слушать собственный голос, изрекающий мудрость? Или у вас есть какая-то причина говорить мне все это?

В наступившем молчании он глотнул вина. Но оно не оказывало на него никакого действия. Порог его напряжения был слишком высок, чтобы алкоголь помог ему преодолеть его.

— Да, у меня есть на то причина.

— Что же, послушаем.

— Я хочу обладать вами.

— Не говорите глупостей, — сказала она с вдруг прорвавшимся северным акцентом.

Он снова отхлебнул из бокала.

— Почему же это глупости?

— Потому что я замужняя женщина с двумя детьми.

— Но вы замужем не за тем человеком. Ваше замужество не приносит вам счастья.

Вместо ответа она нагнулась и подняла с пола свою сумочку. Он думал, что она ищет сигарету, чтобы выгадать время, и, пока будет вынимать ее из сумочки и раскуривать, решит, как ответить на его наскок. Но, к его удивлению, она извлекла из сумочки очки в толстой темной оправе, надела их и внимательно посмотрела на него.

— Зачем это вы?

— Хочу рассмотреть ваше лицо, — сказала она. В этих очках с толстой темной оправой, с этой челкой черных волос она походила на беззащитного ребенка с тонким личиком. Глаза ее сквозь стекла очков были совсем как у обиженной совы. — Я слишком тщеславна и потому редко ношу очки. Но они нужны мне, если я хочу что-то рассмотреть. А свет здесь не очень яркий.

— Он и не может быть ярким в арендованной квартире, — сказал он.

— Не уходите от темы разговора. Я хочу отчетливо видеть ваше лицо, так как это может дать ключ к пониманию того, что происходит у вас в уме и почему вы вдруг вздумали говорить о моем муже и моем браке.