Зима в раю
Шрифт:
Я метнулся обратно в кухню, успев только заметить, что Пеп как будто вываливает содержимое своего мешка в трубу.
– Будь осторожна, Элли! – завопил я. – Берегись сажи! Она уже на пути вниз.
До нас донеслось приглушенное скрежетание где-то высоко внутри трубы, за которым последовали хриплые ругательства Пепа.
– Кажется, у него какие-то проблемы с инструментами, – как можно спокойнее сказал я натянутой словно струна жене.
Ужасная сумятица наверху продолжалась. Снова скрежет, снова ругань, стук, лязг, шуршание, глухие удары.
– Что там устроил этот старый лунатик? – ахнула Элли, глядя круглыми от страха глазами на потолок. – Да он сейчас весь дом обрушит прямо нам
И в этот момент за простынями стали падать в топку первые комья сажи.
– У него получилось, – сказал я, поглаживая Элли по руке. – Наконец-то его оборудование заработало. Я… я только надеюсь, что мы правильно повесили простыни.
Тем временем сумасшедшее барахтанье и царапанье в глубинах дымохода не прекращалось и даже становилось все громче по мере того, как чистящий аппарат Пепа пробирался ниже, проталкивая перед собой, судя по звуку, тонны сажи и куски кладки.
– Должно быть, у него не просто щетка, а какой-то механический прибор, – заключил я. – Хитрый дьявол.
Элли не могла говорить от ужаса.
А машинка Пепа все верещала и колотилась, пока наконец неровный ритм ее загадочных компонентов не замедлился и пронзительный скрежет ее мотора не стих до глухого клекота. А вот и она сама опустилась в глубокую кучу сажи, которая, как подсказывало нам воображение, выросла в очаге. Потом настала тишина. За простынями ничего не происходило. Работа была сделана.
Мы с Элли ошарашенно переглянулись и опустились на колени у простыней. Во дворе послышались быстрые шаги, потом дверь распахнулась, и в дом ворвался старый Пеп, сипло дыша и рассыпая искры из неизменной папиросы в углу рта.
– R'apidamente! [306] – скомандовал он и бросился к камину срывать простыни. – Скорей достаньте ее оттуда, пока эта дрянь снова не обезумела и не разбросала повсюду сажу. V'amonos! [307]
306
Скорее! (исп.)
307
Давайте-ка! (исп.)
Солнечные лучи, падающие в открытую дверь, прорезали конус света в темном облаке, которое все еще клубилось вокруг камина. Освещенный таким образом, Пеп упал на колени и стал что-то нащупывать в черном ворохе копоти.
– Ага, попалась, грязная сволочь! – зарычал он, ухватив обеими руками свой инвентарь для чистки трубы и отряхивая с него черную пыль. – Fantasma de puta! [308] Больше никогда ты не выставишь старого Пепа дураком, ах ты…
308
Чертово пугало! (исп.)
Бранная тирада Пепа оборвалась на полуслове из-за того, что Элли вдруг испустила леденящий душу вопль.
– А-а-а! – заорала она. – Это… у него в руках… оно шевелится!
Я присмотрелся к покрытому сажей предмету неопределенной формы, и точно, он двигался – едва заметно, но двигался. Затем из черной сажи на меня воззрился круглый глаз. Штуковина для чистки дымоходов была живой!
– Господи! – прошептал я. – Не хочу верить тому, что вижу. Но это правда. Старый греховодник прочистил трубу…
– Подожди, – перебила меня Элли и сжала кулаки,
собираясь с духом, чтобы самой разглядеть оживший предмет. – Нет, это невозможно…– Увы, так и есть.
– Ты же не хочешь сказать…
– Представь себе. И тот клекот, что мы слышали минуту назад…
– Неужели… это было кудахтанье?
– Да. Старый мошенник прочистил трубу курицей! Элли, он засунул живую курицу прямо в наш дымоход!
Жена была настолько возмущена, что выражение ее лица не осталось не замеченным старым Пепом, который обнажил в гордой улыбке свое кладбище коричневых зубов. Ему наконец удалось засунуть сбитую с толку курицу в мешок.
– Не надо так тревожиться, duquesa [309] , – хрипло обратился он к Элли. – Она не хотела быть трубочистом, эта курица. Пыталась сбежать через верх трубы. И доставила мне хлопот там, на крыше, но если быть честным, то такой настрой у курицы всегда дает наилучший результат. Все это хлопанье крыльями и царапанье лапами трубе идет только на пользу. Palabra de honor [310] . – Он перекрестил свое сердце.
309
Герцогиня (исп.).
310
Даю вам честное слово (исп.).
– Да нет же, мы не об этом, – возразил я. – Мы не сомневаемся в том, что труба отлично вычищена. Моя жена беспокоится о состоянии вашей курицы.
Пеп поднял раскрытую ладонь и презрительно помахал ею в воздухе.
– Mierda! Не о чем волноваться. Она все равно уже не несет яйца. Отжила свое, старая шлюха. Puta vieja!
Элли от изумления разинула рот.
– Нет, мне кажется, мы не понимаем друг друга, Пеп, – продолжал я свои попытки объяснить наше поведение. Моя жена беспокоится о том, как чувствует себя ваша курица, а не о том, сможет ли она нести вам яйца. То есть мы хотим сказать, что бедная птица, должно быть, просто в шоке после путешествия вниз по трубе.
– Ба! Вечно эти женщины думают не о том, – нахмурился Пеп. – Ну да, может, курица и заработала пару синяков, и что с того? Покипит полдня в горшке, и все будет в порядке, нет? Va b'e!
– Нет, не может быть… Неужели он говорит, что после всех ее мучений он собирается свернуть бедняжке шею, а потом… потом сварить из нее… суп? – прошипела Элли сквозь стиснутые зубы.
Понимая, что его представление не на шутку злит хозяйку дома, Пеп поднял свой мешок с курицей повыше и стал бахвалиться:
– Одной курицей меньше, одной больше – мне без разницы. У меня есть один охочий до кур петушок, и он всегда рад наделать мне новых цыплят. Ему нравится его работа, и он хорошо ее выполняет. Es igual [311] .
Легкие Пепа напряглись, исторгая свистящий, скрипучий гогот, который невольно и неизбежно перерос в выжимающий слезы, сделавший его лицо багровым кашель. Как ни удивительно, но зажженная папироска оставалась крепко зажатой в углу рта на протяжении всего приступа.
311
Эта курица ничего не решит (исп.).