Зимние ходоки

— С чего это ты так решил, отец? — удивился Балард.

— А ты сам глянь! Сначала стреляли из пяти винтовок. Сейчас по тем, кто близко к берегу, из ружей садят. Ружей там тоже немного. А почему лучников-арбалетчиков нет? Должны же быть!

В этот самый момент трое японцев сумели выбраться на берег, и с другой стороны песчаного языка ударили болты. Много болтов.

— А они, отец, решили поближе япошек подпустить! — догадался я.

— Ну да… Ну да… — покивал священник.

Он явно был несогласен с моими выводами. Но не спорить же на глазах у всех? Мы с отцом Фёдором были, по сути, двумя лидерами, за которыми шли люди. Я официально возглавлял группу, он — неофициально. Верующих у нас хватало. А тут целый священнослужитель, хоть и ортодокс. Других-то нет. Так что спорить нам никак было нельзя.

А бой, тем временем, подходил к концу. Это было хорошо видно. Японцы уже не так уверенно пёрли в воде, да и среди тех, кто на берегу, завязался какой-то спор… Похоже, все камикадзы у них закончились. Остались обычные люди, которые не желали лезть в воду и под пули.

Пусть даже их враги с того берега иногда промахивались… Но — иногда! Они стреляли в темноте, издалека, быстро — и всё равно попадали. Я-то по жизни успел пострелять: понимаю, о чём речь идёт. С того берега били настоящие профи!

И японцы растеряли весь пыл. Вот один отряд начал отступление, вот за ним потянулся второй отряд… А вскоре и вся их немалая армия начала отходить. Они не бежали, нет. Просто отступали, чтобы не гибнуть на проклятой переправе. И, надо сказать, я им немного завидовал.

Моя группа никуда отступить не могла…

Дневник Листова И. А.

Триста двенадцатый день. Парле ву инглиш?

— Как там начать-то? — я обернулся на свою группу поддержки, но подсказывать мне никто не спешил.

Разве что Мелкий сделал глубокомысленное лицо, а потом выдал:

— Спроси у них… Типа, парлят они по франсе? — посоветовал он.

А я чего-то слегка переволновался… И даже повернулся к пришлым, уже открыв рот, но Кострома громким шёпотом подсказала:

— Какое франце? Блин! Ду ю спик инглишь! Вот что спрашивать надо!

— Точно! — обрадовался я и громко крикнул: — Дую… Дую спикь инглишь?

— Йес. Уи ду!

— Вот, видите… Они говорят по-английски! — радостно сообщил я своим.

— А ты? — с подозрением уточнил Дунай.

— Я?.. Нет, не говорю. А что, никто английский не знает? — радостное выражение на моем лице слегка оплыло.

И продолжало оплывать по мере отрицательных ответов моих спутников…

Пока не превратилось в грустную рожицу.

— У меня автопереводчик стоял! — ковыряя землю носком ботинка, призналась Кострома.

— У всех военных стоял! — бодро подтвердил Сочинец, отводя взгляд.

— Я, конечно, могу спросить, где тут аэропорт или туалет… Но переговоры?.. — пожав плечами, усмехнулся Пилигрим.

Пришлось поворачиваться к лагерю пришлых. И сообщать им горькую правду:

— Проблемс!.. Ви донт!.. Не говорим!

— Ну и ладно! — ответили оттуда густым басом. — Давай по-русски, сын мой!

На телегу, рядом с человеком, который вышел нам навстречу — видимо, главой этой группы — выбрался колоритный мужчина.

Он не был старым — наверно, не больше тридцати пяти. Но окладистая борода и тёмный балахон делали его сразу как-то серьёзнее, старше…

— О, ваще чот круто! — обрадовался Мелкий. — Это ж поп! Всамделишный!

— Не «поп», а отец Фёдор! — поправил его мужчина в балахоне, не особо напрягая голосовые связки, в то время как нам приходилось кричать. — Вы кто такие?

— Ага-ага… Я вас не знаю… Идите на… — пробормотал себе под нос Пилигрим.

— Меня зовут Вано! — старательно улыбнувшись, представился я.

И снова открыл рот, чтобы продолжить приветственную речь… Но был невежливо послан.

Почти теми же словами, что предполагал Пилигрим.

— Будем знакомы, сын мой, и до свидания! — махнул рукой отец Фёдор, в то время как мужчина, вышедший первым, пытался чего-то от него добиться.

— Жаль, на, что вы уже уходите! — неожиданно крикнул Мелкий. — Но, кароч, на всякий случай… Там, на севере — японцы!

— И что? Нам не туда! — отмахиваясь от вопросов своей группы, пробасил отец Фёдор.

— А! Так вы на восток? Так там африканцы и азиаты! Они ваще чот недобрые… — покивал Мелкий, указав пальцем на Хир-Си. — Вон, нашего чёрного другана оттуда выпнули! Вы, типа, в ихнюю тусовку походу не впишетесь!

Хир-Си напряг бицепсы — к слову, они у него, как мои ноги — и сделал страшное лицо. Даже я струхнул.

А вот батюшку наш гигант, похоже, не особо впечатлил.

— Мы на юг! — отец Фёдор аж ногой от возмущения притопнул. — На самый крайний юг!..

Над рекой повисла тишина. Отец Фёдор понял, что повёл себя как-то взбалмошно, и даже перекрестился, чтобы успокоиться. А его соратники, не понимавшие русского, тоже притихли. Видимо, удивились тому, что их переговорщик решил на нас поорать.

А мы задумались.

Даже Мелкий задумался.

Видимо, наши заросшие и вооружённые лица не вызывали ни капли доверия. А взгляды, которые некоторые из нас нет-нет да и бросали в сторону ездовых животных, тоже не внушали оптимизма их хозяевам. И вот как вести переговоры в такой ситуации?

— Ну всё! — и сам не знаю, почему у меня вырвалось именно это.

— Что «всё»? — нахмурив лоб, не понял отец Фёдор.

— Вы пришли! — чуть более уверенно сообщил я.

И пояснил в ответ на недоумённый взгляд собеседника:

— Это, можно сказать, и есть самый крайний юг, отец Фёдор! Всё, что южнее реки — земли Алтарного. Последнего города перед большой-большой жо… в смысле, пустыней!

— Как крайний юг?! — возмутился отец Фёдор, помахал рукой вокруг и удивлённо спросил: — Вот это юг?!

— Вот такой хреновый юг, отец! — подтвердил я.

— Нам… Нам надо это всё обсудить! — заявил священник и спрыгнул с телеги.

А за ним слез и первый переговорщик. Мы остались стоять одни на берегу.

Минут двадцать стояли. Переминались с ноги на ногу, шмыгая носами на утреннем холодке. Наконец, в лагере пришлых наметилось шевеление, и одна из телег откатилась в сторону. А затем в нашу сторону выдвинулись три человека: уже знакомые дядька-иностранец и отец Фёдор, а с ними ещё какая-то девушка-латинка.