Зимние солдаты
Шрифт:
Только при нашей встрече в Москве он наконец прочитал книгу. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, я услышал, что, по его мнению, мой рассказ – настоящий пасквиль на него, характеризующий меня с наихудшей стороны, что он немедленно съезжает с моей квартиры и с этого момента он становится моим злейшим врагом и сделает все возможное, чтобы испортить мою репутацию.
Я совершенно не понял его реакции и не принял это заявление всерьез. Однако в свой следующий приезд в Боулдер почувствовал, что ставший теперь моим бывшим другом и настоящим неприятелем мой русский эмигрант нисколько не погорячился, делая свое заявление, нисколько не остыл и не пересмотрел свою позицию. Совершенно неожиданно многие друзья внезапно изменили ко мне отношение, словно забыв все хорошее, что нас связывало.
Мои летчики повели себя по-разному. Дасти Блейдс при нашей первой после разлуки встрече, завершив
– Игорь, за время твоего отсутствия твой русский друг рассказал о тебе и твоей новой книге много плохого. А кроме того, сообщил нам, что ему стало известно, что ты – советский шпион и много лет добываешь в Америке секретную информацию, которую продаешь советской разведке. Я хочу, чтобы ты ответил мне прямо: так это или нет? Ты, конечно, можешь отказаться отвечать на этот вопрос или ответить расплывчато. Я не изменю своего отношения к тебе, но будь готов к тому, что Джо Флетчер тебе больше не друг.
Кровь ударила в голову, дыхание перхватило от нелепости этих подозрений.
– Нет, Дасти. Слава Богу, с чистой совестью могу сказать тебе, что никогда не был шпионом и не получал никаких денег от соответствующих организиций. А книги свои я пишу, чтобы расказать о лучшем из увиденного и услышанного мною, чтобы помочь нам лучше понимать и любить мир и друг друга. Мой ответ – нет.
Дасти был очень доволен:
– Спасибо, Игорь. Я очень надеялся на такой ответ. – И он обнял меня.
С Джо мне не удалось связаться. Я несколько раз звонил ему домой, и женский голос сухо отвечал, что он занят. Голос я узнал, он принадлежал его дочери; к тому времени Лин, жена и добрый гений Джо, умерла. Я понял, что, говоря о Джо, Дасти был прав.
Итак, первый из моих друзей – американских летчиков – выслушал навет на меня, принял его во внимание, но прежде, чем окончательно определить свое отношение к нему, дал и мне возможность высказаться. Может быть, так случилось, потому что нас связывал целый год, прожитый бок о бок в Антарктиде.
Второй – полковник Джо Флетчер – поверил клевете русского эмигранта, возможно, из-за того, что нас не объединила работа «в поле», все общение проходило в офисах.
А вот третий «мой» летчик, мой Боб Дейл, вообще не придал всей этой истории, облетевшей, как я недавно случайно узнал, весь не только американский, англоязычный мир моих знакомых, никакого значения. Спасибо тебе, Боб. Недаром именно с тобой мы хотели написать вместе книгу.
В новой книге для меня важнее всего рассказы о жизни моей семьи в России. И, перечитывая рукопись, я понял, что главное в ней – искренность, отсутствие горечи или пафоса, которые иногда напрашиваются в свете того исторического фона, на котором разворачиваются события. Возможно, это объясняется тем, что истории наши я и Боб писали там, на острове Хакамок. Откуда-то возникла правдивость деталей в канве маленьких событий. Память сохранила и подсказала их и мне, и Бобу Дейлу. Из детства, юности и молодости самых обычных мальчишек, непонятно как, вырастают истории их огромных стран.
Наши личные жизненные судьбы, развивавшиеся в очень не похожих условиях, в противостоящих и географически, и политически великих странах XX века – России и Америке – удивительным образом дополнили друг друга, по-новому окрасили рассказанные события, превратили их в часть истории наших государств и их взаимоотношений.
Книга вторая
Мои Капицы
Встреча, подаренная Антарктидой
В доме на Николиной Горе
Руки экспериментатора. Дача у Москвы-реки. Петру Леонидовичу – шестьдесят. Перебираюсь в комнату Сильвии. Анна Алексеевна и разговоры у камина. Лубянка и переписка со Сталиным. Библиотека и шахматы Петра Леонидовича. В кабинете. Лодки и мебель руками академика. Друзья из деревни. Дон Кихот и аналогия с татарником
Большие, в красном пластмассовом футляре, электронные часы никак не хотели работать. Включенные в сеть, они исправно горели желтыми цифрами, но никак не желали показывать нужное время. Узловатые, старые руки взяли осторожно и уверенно пластмассовую коробку и начали быстро и нежно оглаживать ее со всех сторон. Пальцы легко останавливались на выступах и кнопочках, не сильно, без нажима надавливали или поворачивали их. Казалось, хозяин не смотрел на коробочку, а умные руки
сами делали всю работу. «А теперь дайте мне отвертку», – сказал он, убедившись, что простым путем ничего не сделаешь, и начал уверенно развинчивать механизм. Было ясно, что руки привыкли к такой работе.Я смотрел во все глаза. Ведь руки принадлежали великому экспериментатору – Петру Леонидовичу Капице. Ему шел тогда уже восемьдесят седьмой год. Дело было на его даче, совсем недалеко от Москвы.
Дача у Москвы-реки
Если проехать сорок минут на машине по Успенскому шоссе и свернуть направо у перекрестка перед самым поселком Успенское, то, миновав еще метров пятьсот, вы попадете на небольшой подъем дороги с указателем ограничения: «20». Подъем этот ведет на сравнительно узкий, высокий мост через реку, живописно сверкающую извилистой змейкой справа и слева от моста. Это Москва-река, еще узкая в верхнем ее течении. Переехав мост, вы попадаете на развилку. Прямо и направо к виднеющимся среди сосен на высоком берегу белым многоэтажным строениям идет основная дорога. Там расположен фешенебельный правительственный санаторий «Сосны». Влево ведет менее величественная, но тоже хорошая шоссейная дорога, обсаженная частоколом невысоких елочек. Еще километр с небольшим по ней – и вы подъезжаете к заросшему высокими соснами холму. Сквозь деревья справа и слева проглядывают большие, разные по архитектуре дома дачного типа. Здесь еще один знак: «Николина Гора». Почти сразу за ним дорога уходит направо и вверх, скрываясь между соснами, но вам надо не туда. Вы должны притормозить, почти остановиться и, зорко следя, не выскочит ли навстречу, вниз под гору, из-за закрытого деревьями поворота машина, пересечь разделительную полосу и въехать на обсаженную теперь уже редкими деревьями асфальтированную автомобильную, но узкую дорожку, которая идет вдоль подножья Николиной Горы.
Говорят, что этот дом был построен в начале века хозяином конезавода в Успенском, каким-то немцем. Но сразу же после постройки этот немец в одну ночь проиграл его в карты кому-то из купцов Морозовых и повесился.
Миновав низину, машина упирается в широкие зеленые двустворчатые ворота. Рядом такого же цвета калитка. Вы приехали. Теперь остается только выйти из машины, войти в калитку и открыть ворота. Ворота настежь – и вы въезжаете на широкий асфальтированный, зимой всегда очищенный от снега двор. Впереди покрытая гравием просека между сосен. Вы идете по просеке, и все шире открывается вид на двухэтажный деревянный дом с остроконечной высокой крышей и зеркальными, без переплета окнами. По три окна на первом и на втором этаже. Центральное окно смотрит прямо на вас, параллельно просеке, а два других скошены под сорок пять градусов, образуя что-то напоминающее мастерскую художника, как бы две террасы одна под другой. Справа, сквозь заросли нечастых, прямых, без сучьев, с зелеными ветками только на самом верху сосен, сверкает быстрая река, желтый огромный и пустынный пляж на той стороне, маленький обрывчик выше пляжа, а еще дальше ровный-ровный, пустынный почти до горизонта луг или поле и табун лошадей, спокойно пасущихся на лугу, играющих жеребят, бегающих друг за другом. И низкое уже, огромное, красное предзакатное солнце там, за табуном и полем и сизо-синей чертой лесов на горизонте. И тишина, и запах разогревшихся за день, еще не остывших сосен…
Петру Леонидовичу – шестьдесят
Первый раз я попал сюда в 1960 году. Петру Леонидовичу было всего шестьдесят шесть лет. Я познакомился со знаменитым академиком благодаря своей работе в Антарктиде. С его младшим сыном Андреем мы вместе зимовали в Антарктиде, где и подружились. Андрей пригласил нас с женой на свой день рождения 9 июля. Но оказалось, что это день рождения не только его, но и Петра Леонидовича. Андрей в то время жил в маленьком домике в глубине участка. И так повелось все последующие двадцать три года, что каждое 9 июля, правда, с несколькими перерывами, связанными с экспедициями, мы проводили на Николиной Горе.
Начало каждого из этих дней рождения у нас, «молодежи», и у обитателей основного дома проходило по-разному. Петр Леонидович, Анна Алексеевна и их друзья сидели за длинными столами в столовой. Там собирались самые разные люди: академик Ландау (Петр Леонидович произносил всегда его имя как Ляндау) и Любовь Орлова со своим мужем Григорием Александровым, академики Харитон и Туполев, Ираклий Андроников, академик Семенов и экс-чемпион мира по шахматам Василий Смыслов и многие другие известные деятели науки и искусства, о которых я раньше только читал в газетах и книгах. Нам, друзьям Андрея, доставались места на террасе, и слышать, что делается в главной комнате, приходилось через открытое окно.