Зимний Фонарь
Шрифт:
Высота зданий в Линейной не превышает пары этажей. Исключение составляют муниципальные комплексы, в число которых входят красморовский мурмураций и крематорское депо. У каждого из них имеется башня: в первом случае, там размещается инсектарий — аналог темницы, а во втором — гонг, оповещающий крематоров о чрезвычайных ситуациях. На самих крышах установлены прожекторы. Иной раз — это единственные надёжные источники освещения в ночь.
Ситуация меняется только зимой, когда череда праздников накрывает страну. Центральные улицы украшаются новогодней мишурой и революционными плакатами. Даже старые здания
Элиот смутно припоминает, как в детстве они с Анастази выбирались сюда, надеясь выбрать фильм на выходные… Мотнув головой, парень переходит дорогу и оказывается на освещённой стороне улицы.
Центр города пестрит рекламой на фоне разрушающихся зданий. Световые панели и баннеры демонстрируют продукцию STAind, в частности летнюю коллекцию кибернетических новинок. Синтетические глаза с поддержкой записи и воспроизведения фото и видеоформата, искусственные голосовые связки с обширной настройкой тембра, деметалловые эндопротезы и прочее — всё, что необходимо в поражённом войной мире.
Внимание случайно привлекает неброский штендер перед Домом культуры: на предстоящих праздниках в «Витязе» пройдёт выставка в память о жертвах Стагета. В главном зале планируется разместить редкие материалы и издания, посвящённые памятной дате. По обещаниям организаторов, некоторые экспонаты будут привезены из Российской Империи.
Постановки ли, концерты, собрания — Элиот помнит времена, когда «Витязь» являлся главным культурным центром Линейной. Даже после открытия «Олимпика» все кинофестивали, многие премьеры и ретроспективы проходили в местном концертном зале.
Школьников на занятиях физкультуры регулярно выводили на стадион, оборудованный на заднем дворе Дома культуры. Небольшая спортивная площадка, беговые дорожки и уличные столы для шахмат неоднократно становились местом проведения городских соревнований. Анастази, украдкой припоминает парень, училась здесь музыке: мама водила сестру в детстве на занятия сольфеджио… или типа того.
Быть может, Элиот и не был образцовым спортсменом, а фильмы предпочитал смотреть дома, но даже он бывал в «Витязе»: здесь проходил его выпускной, а позже, уже работая в «Канкане», был официантом на мероприятиях горсовета и — даже! — один раз барменом.
Парень устало проходит до трамвайной остановки и садится. Неподалёку прогуливаются пары: влюблённые или семейные, но все как один обсуждают грядущие праздники и строят совместные на них планы. На мгновение та сторона жизни, что казалась прежде недоступной, оказывается на расстоянии вытянутой руки. Элиот смущённо представляет, как знакомится с девушкой, сближается с ней, и они также гуляют вечерами… Однако желание это улетучивается так же быстро, как и появилось: к горлу подступает ком медовой слизи. Парень напряжённо сглатывает его. Плечи стыдливо опускаются. Между пальцами оказывается новая сигарета.
Он с нескрываемой завистью смотрит на прохожих. Ему кажется, в этот день мир решил продемонстрировать всё своё совершенство: улицы городка
полны красивых людей и счастливых… Здесь привлекательность не роскошь, а здоровье — часть нормы.Всё, что ему остаётся, так это зависть.
С завистью смотреть на прохожих.
С завистью подслушивать обрывки разговоров и радостных смех.
С завистью воображать полноценную жизнь.
Эпизод четвёртый
Балтийская Республика: Синекам
кафе-бар «Канкан»
12-23/994
Приготовления не заканчиваются даже с приездом первых гостей; Алиса ещё украшает террасу гирляндами, когда парковка перед заведением заполняется машинами. Банкетный зал продолжает функционировать в штатном режиме, в то время как на первом этаже для молодёжи устраивают дискотеку. Периодически ротация треков сменяется караоке.
— Это была отвратительная идея, — взобравшись на высокий стул, ворчит Даналия и хмуро глядит на Ранайне, — [зачем] вы устроили тут сцену? Не конкурс талантов же.
— Да ладно тебе, брось, — усмехается Элиот, занявший место бармена, — Эсса неплохо поёт. У неё даже свой канал на «Videre» есть на сотню тысяч.
— Она неплохо поёт, — неохотно соглашается синеволосая, — пока трезвая. Плавали-знаем… Ам, а где Вельпутар? Разве сегодня не его смена?
— Так он же попросил себя подменить, ну, а мне всё равно [нечего] делать, — неумело отмахивается Лайн, отгоняя тревожные мысли о прощании с Шарлоттой. Едва собеседница улавливает что-то странное в поведении друга, как тот предлагает: — Попробуешь? — и ставит перед ней шот. Содержимое мутное. На дне густая масса сиропа. — Я назвал это «Братской луной».
Мельком глянув в сторону служебного хода, Анера залпом выпивает коктейль. Морщится. Закусывает предлагаемым лимоном. Откашливается. Вопросительно вскидывает бровь, глядя на друга.
— Что ты туда намешал?
— Проще сказать, — с плутоватой ухмылкой отвечает Элиот, — чего я туда не намешал. Здесь, в общем-то, всё, что есть в баре. Кроме воды, соков и газированных напитков.
— Весь алкоголь что ли?
— Вроде того. Я сделал его единым.
— Это ужасно, — с хрипом отставляет шот девушка. — Уфф. Давай ещё.
Тогда же наконец освобождается Алиса. Когда она возвращается в зал, то замечает налипшую на рукав куртки пыль. Подобно саже, она только размазывается при попытке её стереть. Вымотанная организацией девушка не придаёт этому значения и оставляет верхнюю одежду на вешалке. Не замечает, что кажущийся пылью субстрат расползается по синтепону.
— Не-е, я тебе точно говорю, — чуть заплетающимся языком рассуждает Фриц, смотря захмелевшей Даналии в глаза, — рано или поздно эти декабристы соберутся и [свергнут] эту власть.
— Декабристы? Почему ты их так называешь? Они же, ну… роботарии.
— Им не нравится, когда их так называют… Ну, так говорят… а декабристами их стали звать в имперской прессе, в честь тех революционеров, что лет пятьсот назад взяли штурмом Зимний дворец с требованием отменить крепостное право.
Они стоят перед аварийным выходом. Дверные ручки её демонтированы, а на замочной скважине висит сургучная печать с гербом Красмор.
— Какие пятьсот? — скептически вскидывая бровь, вмешивается в разговор Алиса. — Фриц, ты чего?