Зимопись. Книга третья. Как я был пособием
Шрифт:
Суета превратилась в панику:
– Бросайте все, бежим!
– А лошадь?
– Сама вернется.
– А если ее съедят?
– Пусть лучше ее!
Опережая Антонину, слева выскочила Майя. Курносый нос недовольно вздернулся: почему не преследуем? Казалось, еще секунда, она залает и бросится в нападение в одиночку.
Я продолжал идти медленно, лишь немного ускоряясь. Только увидев, что противник скрывается в лесу, осторожно перешел на бег.
– Гррр! – выдал им на прощание.
Ученицы в меру умения бежали за мной. Целая лавина звероподобных существ скатывалась с пологого холма. Лошадь ржала, запутавшись в
– Гррр! – напомнил я о себе, если кто-то вздумает остановиться.
– Победа? – прошептала сиявшая Майя.
Еще бы, такое приключение. Кому расскажешь… нет, лучше не рассказывать.
– Еще нет, – возразил я, взглядом избегая отвлекающего района подмышек четвероногих соратниц, где навязчиво белело, выступало, свисало, раскачивалось или заострялось. – Но почти. Забирайте из телеги все съедобное. Вещи оставьте. Если кто вернется, пусть он останется уверен, что в роще настоящая стая.
– Здесь котел! – Антонина выглядывала с другого конца телеги, чтоб не показаться мне на глаза.
– Нет.
Она указала на мешок с крупой:
– А в чем будем варить это?
Крупа?! Ура! На душе посветлело.
– В шлемах.
– Как в шлемах? – На меня воззрилась не только Антонина. – В них подкладка и отверстия!
– Подкладка съемная, а отверстия две трети объема оставляют глухим, что нам прекрасно подходит. Берите крупу, дуйте обратно, там переодевайтесь и ждите. Варвара, Майя и… Ярослава?
Стоявшая рядом красивая крепкая блондинка кивнула, что да, я не ошибся, Ярослава. Она быстро освоилась со звериной ролью, отлично бегала на четвереньках и не стеснялась меня. То, что требуется.
– Вы трое со мной. Проверим, реально ли от нас сбежали. Амалия, остаешься за старшую. Если за нами погонятся, беритесь за оружие.
– Здесь еще соль! – донеслось от телеги.
– Берите обязательно. – Мой кадык дернулся в непроизвольном глотке.
Я рванул по просеке галопом. Тыбдын, тыбдын, тыбдын. Прыжок, приземление на руки, перебирание, мощный толчок ногами. Тыбдын, тыбдын, – три ученицы за мной, остальные с радостью в обратную сторону.
Царевны не успевали, я набрал слишком большую скорость. Таков расчет. Они прикроют меня, если что, а в самое пекло, извините, я один. Моей целью был следующий волнистый пригорок, с которого можно увидеть, что дальше. До его верхушки – метров пятьсот. Для меня, долго передвигавшегося подобным образом, пустяки, для учениц – невыполнимая задача. Едва научившиеся ходить смешно перебирая руками и ногами, то и дело забывая о ровной спине и вскидывая попы, они были в шоке от моих прыжков.
С возвышенности удалось заметить, как, не снижая скорости, вдали исчезают крестьяне и балахонистый защитник. Все отлично. Я спокойно потрусил обратно, махнув царевнам, чтоб не старались и ждали там, докуда дошли. Ну, доковыляли.
– Сбежали? – спросила Варвара, единственная не опустив голову до земли, когда я приблизился.
– Только пятки сверкают.
Прикольный у нас получался военный совет: трое на одного, лицом к лицу, и все на четвереньках. На вид сверху – птичий след.
– Значит, можно больше не притворяться! – восторженно воскликнула Майя.
Восторг мгновенно сменился задумчивостью.
– Ну… – Я замялся , представив, как идем назад во весь рост,
такие разные. – В принципе…Царевны, до сих пор державшиеся в мою сторону только лицом, с сомнением переглянулись. Варвара начала подниматься.
Я резко встал, прикрывшись ладонями:
– Иду вперед и не оборачиваюсь. Иногда поглядывайте назад. Если что…
– Знаем, – перебила Варвара, – не маленькие.
Как же она права. Удаляясь, я буркнул под нос, выравнивая дыхание и выгоняя из памяти ненужное:
– В том-то и дело.
Часть вторая
Все на одного
Глава 1
– Наш четвероногий защитник! – выкрикнул кто-то, решив поюморить. – Гроза крепостных! Да здравствует человолк Чапа – лучший командир среди человолков, и лучший человолк среди командиров!
Остальные вроде бы сохраняли серьезность:
– Хвала командиру! Алле хвала за такого командира!
Возвращение вышло триумфальным. Косясь и посмеиваясь, одевшиеся ученицы воздавали нам хвалу, а затем, словно сговорившись, скопом бросились на меня. Конечно, сговорились. Как ни отбивался, я оказался схваченным, пятнадцать всегда поборют одного. Меня принялись качать, мои три соратницы тоже подключились. Особенно усердствовала Варвара.
– Ра-аз… два-а… три-и… – скандировал забавлявшийся хор.
Я подлетал и падал в подставленное море рук.
– Четы-ыре… пя-ать… ше-эсть…
Меня переворачивали в воздухе, подкидывая то так, то эдак.
– Се…
Кто-то не удержал, кольцо рук прорвалось. Хорошо, обошлось сотрясением земли, а не мозга.
– Аааа-а!!! – Проказницы разбежались в разные стороны, едва я начал подниматься.
Варвара, Майя и Ярослава улепетывали вместе со всеми. Где-то за деревьями им отдали одежду. Моя стопка по-прежнему лежала у пригорка. Сквозь деревья за мной наблюдали десятки шаловливых глаз.
Одеваться пришлось на виду, повернувшись спиной. Жизнь в стае приучила не обращать внимания на подобные мелочи, это ведь мелочи, если не имеют последствий. А какие последствия у веселого подглядывания? Царевны хоть и вышли из детского возраста, но в стадию унылой взрослости не вошли, ребячливость и желание пошалить проглядывали в каждом поступке. Представляю, что творили бы в прежней школе мои одноклассницы, если бы тоже учились одни, без мальчиков. Вплоть до одиннадцатого класса. Затем в институте – без парней. Интуиция и полученное за последнее время знание людей подсказывали, что игривым любопытством, как у местных, дело бы не ограничилось. Ведь «жизнь нужно прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы».
Ну, любят у нас выдергивать из контекста. И не только у нас, это общемировое заболевание – перевирать масштабное чужое, чтоб подкрепить авторитетным мнением корыстное и куцее свое. А что было у Николая Островского? «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое». В цитировании окончание фразы, как правило, убирали, оно не вписывалось в новые реалии. Зато активно следовали продолжению: «И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее». Обидно, что призыв к достойной жизни подняли на стяг сиюминутных удовольствий.