Зимопись. Книга третья. Как я был пособием

Облачившись в замызганные юбку и рубаху, я обул сапоги и опоясался портупеей с оружием.

– Не обижаешься? – Пряча улыбку, ко мне подошла Варвара. – Девочки от радости. От всего сердца.

Позади нее сбилось в кучку виновато переглядывавшееся стадце.

– Понятно, от радости, – ворчливо ответил я. – Не для забавы же, в самом деле.

Вернувшись в рощу у озера, первым делом все бросились к апельсинам. Пальцы рвали, выжимая в подставленный рот, зубы выгрызали мякоть из разодранных половинок, звуки стояли, словно стая волков лакомится человечинкой. Но до чего ж завидно и аппетитно. Разум все еще обиженно бухтел, а рука не удержалась. Сладковатая кислота брызнула в нёбо, обтекла язык, разлилась по пищеводу и подбородку. Остановиться удалось, только откинув третью корку. Тогда я встал посреди полянки, упер руки в бока и выдал во всеуслышание:

– Нужны дрова. Кто не принесет – всыплю по мягкому месту похлеще ваших четверодителей. Ну, чего стоим?!

Прозвучало совсем не шутливо – я еще не отошел от проделки со мной.

– Не имеешь права! – заявила в ответ Антонина.

– Мы в походе, здесь правила устанавливаю я. Объявляю, что теперь у нас есть телесные наказания.

Не позволю больше над собой насмехаться.

Варвара подхватила Антонину и увела с глаз долой. Ученицы занялись костром. Я подготовил для него удобное место, наковыряв и притащив камней для установки «котлов», то есть оставшихся у нас четырех шлемов.

– Не отдам, – внезапно встала в позу Антонина, когда Варвара по моему приказу попыталась изъять девайс. – Он закоптится, а подшлемник испортится.

– Нет проблем. – Я равнодушно пожал плечами и продолжил раскладывать хворост. – Апельсинов много, с голода не помрешь.

– Не поняла.

Я пояснил свою незатейливую мысль:

– Кашу будем есть без тебя.

– Шлемов нет у многих, они свои выбросили! – возмутилась Антонина. – Они тоже не должны есть!

– Бросить шлемы был приказ – для тех, у кого не осталось сил двигаться в них. Если ты свой сохранила, это тебе в плюс. Ты сильная и ответственная. Это здорово. А твой шлем теперь нужен для общего дела.

Под взорами, которыми на нее глядели, Антонина смирилась. Гордо задрав нос, она кинула мне шлем, словно пожаловала милостыню нищеброду.

Воду поставили на принесенные камни. Собранная сухая трава вспыхнула от искры кремня, занялись веточки. Постепенно разгорались более солидные дрова, за неимением топоров нарубленные мечами. Я сидел на корточках, вороша поленья. Рядом подсела Варвара:

– Нужно посмотреть твою рану.

– Ты уже посмотрела, – хмыкнул я, – когда восхищалась моей звериной походкой.

– Тогда я рану только заметила, – не отлипла девушка. – Нужно посмотреть внимательно, вдруг что-то серьезное.

– На серьезном я бы не сидел.

– А если загноится? Тогда необходимо прижечь или присыпать травами.

– Разбираешься в травах?

– Я разбираюсь в людях, и у меня есть человек, разбирающийся во врачевании.

Мимо как раз проходила Амалия.

– Посмотри, пожалуйста, – попросил я Амалию, приподняв юбку на одной ягодице. – Это не серьезно?

Она бросила мимолетный взгляд.

– Заживет.

– Спасибо.

Когда обернулся, Варвара уже стояла в трех метрах, обращаясь ко всем:

– Пока закипает, предлагаю сыграть в игру, она из толпы делает команду.

Тимбилдинг – под таким названием я знал подобные игры. Девочки заинтересовались.

– Становимся вокруг костра в два круга, один внутри другого, – распорядилась Варвара. – Поровну, восемь и восемь. Один круг лицом к другому, попарно, как бы лучиками солнца.

Началось броуновское движение внутри одной отдельно взятой полянки. Меня Варвара поместила во внешний круг, сама встала рядом справа.

– Расположились? Теперь киваем той, кто оказался напротив в другом круге. Один кивок означает рукопожатие. Если обе кивнули по разу – насколько возможно дружески пожмите друг другу руки.

– С нами Чапа, – вмешалась оказавшаяся во внутреннем круге Амалия, на лбу которой, как и у всех, горел вопрос: что же будет дальше? – А ты говоришь только в женском роде.

– Прости, Чапа, привычка, – отмахнулась Варвара и невозмутимо продолжила. – Итак, один – пожатие руки, а два кивка – обнимание за плечи, можно с чуть отстраненным легким прижатием. И, наконец, три – тесные объятия, можно с дружескими поцелуями, если вам хочется и человек попался хороший. Если количество кивков разное, считается меньший результат. Все понятно?

– То есть, если хочешь обняться, а тебе жмут руку… – протянул кто-то сзади.

– Жмешь в ответ и не рыпаешься, – отрезала Варвара. – Правило должно соблюдаться четко. Закон всегда на стороне более скромного в запросах. Итак, киваем.

Во внутреннем круге передо мной стояла Кристина. Она так быстро откивала три раза, что мне пришлось сделать так же.

– Теперь выполняем то, что накивали, – объявила ведущая.

Мы шагнули друг к другу, обнялись и вместе со всеми расцепились, сделав по шагу назад. Порозовевшая Кристина благодарно улыбнулась.

– Не болит? – я указал взглядом на ногу.

– Теперь – совсем не болит, – лукаво сощурилась она, будто между нами завелась очередная тайна.

Варвара огласила:

– Внешний круг – переход на одного человека влево, внутренний остается на месте, и повторяем предыдущее упражнение!

Передо мной оказалась Майя. Она расплылась в такой непосредственной детской радости, что кивнуть меньше трех раз казалось кощунством. Мы тоже тесно обнялись, как старые друзья и соратники.

Мне игра начала нравиться.

По мере продвижения я оглядывался краем глаза на остальных, и так же делали все ученицы. До рукопожатия никто не снизошел, все обнимались: либо за плечи, либо по-настоящему.

– Переход!

Вот и Клара. Стеснительная, вечно краснеющая. Я упростил ей выбор: кивнул три раза и замер. Ее ресницы испуганно хлопнули, и она ответила тем же. Мои руки раскрылись. Клара робко подняла свои. По шагу навстречу, конфузливое соприкосновение, и мы неожиданно жарко обнялись, прижавшись щеками. Кларе пришлось встать на цыпочки. Ее щека была сухой и раскаленной, как песок на пляже.

– Видишь, я не кусаюсь, – шепнули мои губы в близкое ушко, решив то ли подбодрить, то ли успокоить, то ли пошутить.

– Не факт. – Кларино лицо осталось серьезным. – Это слова, а словам верить нельзя.

– Правильно, – согласился я и легонько цапнул зубами за мочку.

Опешившая девочка отпрянула.

– Переход!

Секунда – и передо мной новое лицо. Ученица по имени Феофания испуганно взморгнула, ротик открылся. Чуточку низенькая, плотно сбитая, она лучилась жизнелюбием и бездонным доверием к миру. Близко посаженные глаза на широком лице создавали иллюзию полноты, но она сразу терялась при опускании взгляда ниже: коренастое тельце и желало бы растолстеть, да кто ж ему даст. Голод и нагрузки уничтожили былые запасы. Осталась только отрыгнутая обстоятельствами жизнерадостность.