Зимопись. Книга третья. Как я был пособием

В аховой для себя ситуации мои поимщики сделали правильный выбор. Отстранившийся клинок развернулся протянутой рукоятью, и мне под ноги упала кинутая обратно перевязь с мечом:

– Помогай. Отходим.

Руки с удовольствием схватили родное оружие, мы одновременно отступили к кустам. За пышной растительностью обнаружился его один человек – в такой же одежде, скорчившийся, с трудом сдерживавшийся, чтоб не стонать. Середину тела покрывала сплошная бинтовка, сверху запеклась кровь.

– Волки? – Догадался он по нашему поведению. – Дайте огужие.

Этот не выговаривал «р». Прямо день логопеда какой-то.

Волков мы встретили, выставив клинки по кругу и защищая спинами раненого. Резкая смена ситуации зверей смутила. Раздались удивленные гавки, но набравшая скорость стая не смогла перестроиться. Сшибка произошла в молчании, быстро перешедшем в вой. Все три клинка достигли целей, четвертый – в нетвердой руке лежачего – просто отогнал зверюгу, пытавшуюся прорваться снизу, но пятый волк впился в бедро Немца, добивавшего первую жертву. Пригвоздив своего, дергавшегося на клинке, к земле и так оставив, я ножом прикончил висевшего на Немце.

– Шпашыбо, – с присвистом вышло из его разбитого рта.

Оставшийся в живых волк просто сбежал. Оружие Немца опустилось, веселый взор уставился мне в переносицу:

– Неплохо.

– Шкуры. – Здоровяк с упоением глядел на убитых зверей. – Сразу четыре.

Лоб Немца сошелся в задумчивости.

– Только быстро, – разрешил он. – Поможешь?

Последнее предназначалось мне. Почему нет, если мы теперь вроде как союзники?

Освежевание в шесть рук прошло быстро. Мясо, сопровожденное моим горестным вздохом, отправилось муравьям в траву, шкуры ушли в котомку, распухшую до размеров мешка. Стоя с оружием друг против друга, никакой враждебности мы больше ощущали.

– Ладно, пацан, сделаем вид, что друг друга не видели. Так лучше для всех.

Медлительный здоровяк поднял лежачего, от них слегка повеяло чесноком и потом. Немец, прежде чем прихватить шкуры, вскинул на плечо еще один вытащенный из кустов мешок. В нем звякнуло, а тяжесть и остро торчащие углы не оставили сомнений: оружие. Или доспехи. Скорее всего, мне довелось напороться на местных мародеров, тоже собравших жатву на поле боя и теперь с приключениями пытающихся доставить ее до места назначения. Впрочем… На этот раз я узнал не дававший покоя запах – тот самый, из трещины. Вот откуда мешок. И вот кого мы выгнали из леска своим туда вселением.

Фигуры скрылись среди деревьев. Я заставил себя забыть про мясо – царевны за одну мысль о нем на месте зарубят, но мысль – не муха, просто так не прогонишь. Тропа вела меня к горам, кучка калорийнейшей пищи быстро удалялась, а душа разрывалась. Почему надо голодать, если можно не голодать?!

Потому. Я потряс головой. Труднее всего победить в борьбе с собой. Потому что силы равны.

Глава 3

– Уважаемые дамы, подъем. Хочу угостить вас солнцем.

Они впервые увидели апельсины на ветвях. Раньше – только на столе, в нарезке или в жидком виде. Место боя с волками мы обошли по небольшой дуге, а последние сотни метров, когда яркие точки уже просматривались, наша фуражная команда летела на крыльях. Зубы вонзились в брызнувшие фрукты, располовиненные мечами.

– Чапа, сегодня лучший день в моей жизни! – получленораздельно донеслось из чавкающего рта Майи.

– И моей! – поддержала Кристина, засевшая на ветке не хуже иной обезьяны. Лицо и кудри были измазаны соком, а девочка все не могла остановиться.

– Обычный фрукт. – Антонина стойко держалась выбранного стиля общения, уминая при этом не меньше приятельниц.

У нее текло по подбородку, капало на доспех, оттуда впитываясь в рубаху. Впрочем, так было у всех. И никого не волновало.

Девочки не обратили внимания, что понизу все сорвано. Здесь проходило много людей, и они очень торопились, иначе брали бы и выше. Торопились – значит, ушли, и это хорошо. Возможно, убегали от царберов. Это еще лучше. Можно если не вздохнуть свободно, то бояться уже не так сильно.

И, судя по количеству сорванного, это явно не мои знакомцы-мародеры, им столько за полжизни не съесть.

Сжевав пару-тройку шариков, я взялся за наполнение мешков. Чувство долга заставило спутниц присоединиться. Их лица блестели пленкой застывшего счастья, глаза сияли. Оттого, наверное, каждая работала за двоих. Вскоре все четыре мешка были заполнены доверху.

Еда для отряда добыта, вылазка удалась. Удовлетворенно выдохнув, я скомандовал:

– Уходим!

– А можно еще? – уморительно взмолилась Майя, вздернув носик и просительно сложив ладони. – Ну, Чапочка, ну, миленький…

Один в один – птенчик, требующий еды.

– Еще по три, и уходим, – вынуждено разрешил я на правах родителя, который обязан заботиться о чадах.

– Что она должна потереть? – обеспокоилась Антонина.

Я закатил глаза. Ну, не понимает человек ни юмора, ни нюансов великого и могучего. Такое – только принять и простить. И постараться не очень за это над ней – большой и сильной – смеяться.

Майя прыснула в ладонь и умчалась за новой порцией солнечной мякоти. Антонина обиженно двинулась к другому дереву. Какие же они еще девчонки. Шутки, мысли и желания не вышли за пределы ясельного возраста, а мнят себя воительницами и правительницами.

Я отошел в сторону, оглядываясь и прислушиваясь. Как бы ни было спокойно вокруг, а никогда не забыть, как неслышно и неожиданно подошел враг к купающимся мне, Томе и Юлиану.

– Чапа, держи!

Кристина бросила мне, стоявшему на страже, несколько плодов.

Мой кивок с благодарной улыбкой вызвал такую же ответную улыбку и новую бурную деятельность на высоте двух человеческих ростов.

Окрестности вздрогнули от донесшегося с соседнего дерева ликующего вскрика:

– Здесь озеро!

Стоя меж двух крепких ветвей, Майя глядела далеко в сторону, ладонь – козырьком, на лице – предвосхищение блаженства.

Три девичьих взора ударили меня, как кнуты непутевого раба – типа, тут не думать, тут действовать надо! Пока еще вменяемый облик царевен (феи за секунду до превращения в фурий) привыкший к невербальному общению мозг перевел в конкретное «Не пустишь – забудь, что когда-то мы тебя слушались».

– Время идет. Нас ждут, – попробовал я образумить много дней не мытые создания.