Злато в крови
Шрифт:
— Где говорим?
Я без подсказок понял, что на месте я из ее не выдавлю ни фонемы.
— Не очень далеко.
Я оскорбился за свою вотчину: устраивает тут свои динанские тайники прямо у меня под носом. Пошли мы очень быстро, так что люди нас практически не замечали, но я успел коротко спросить, как обстоят дела с той самой ползучей диктатурой.
— Вы же умеете смотреть теленовости, — ответила она.
— Ну, из первых рук…
— Изжила сама себя. Новое правительство, гуманитарно-демократическое. Республика ученых. Довольно с вас?
Д-да…
Особняк, к которому мы приплыли, имел вид крайне ветхий, запущенный и как бы покосившийся.
Пахло вовсе не Динаном, а обыкновенной штатской конторой, полной усердных яппи смуглого, кофейного и шоколадного цветов. На нас двоих — ноль вниманья, фунт презренья.
— Неплохо обучены, — комментировала Селина. Свою карточку она совала во все щелки, которых тут, похоже, было больше, чем в тонущем корабле после того, как его покинули крысы.
Наконец, мы достигли тамбура, где восседал в компьютерном кресле импозантный седой афроамериканец в деловой паре.
— У вас готово? — спросила Селина.
— Кислорода на сорок восемь часов, тибетских ароматических палочек — на два часа непрерывной работы, минеральной воды — двухлитровая бутыль, влажных салфеток — три пачки, сухих — четыре. Мисси Лина, вы уверены, что не нужно ни кофе, ни хот-догов?
— Спаси меня Боже от вашего кофе и ваших фаллоимитаций, — фыркнула она, впервые за все время нашей встречи став почти такой, какой я ее знал.
— Хорошо. Тогда я вас туда запускаю.
Он поднялся и торжественно открыл перед нами дверь в бункер. Потом дверь закрылась сама, очень мягко и плотно, как-то непреклонно даже.
— Новейшая разработка, — произнесла Селина. — Самая лучшая ментальная изоляция изо всех возможных: в голове у меня примерно такая же, но нематериальная и сотворенная иными мастерами. Акустическая защита вообще абсолютная.
Я с изумлением озирал бархатно-синюю полусферу, накрывшую колпаком отличный палисандровый паркет. Точно посреди него раскинулся скромный пушистый ковер, по-моему, смирнский, возвышались два полулежачих кресла и журнальный столик с очень красивой фигурной бутылкой «Твиши». Курились ароматные свечи. С потолка сиял голубоватый ксеноновый фонарь, добавляя всему окружающему толику ирреальности. В трех сторонах света стояли четырехугольные полуколонны со странными бронзовыми головами — плоские носы, широкие губы, рог вместо головного убора, воротник из нескольких десятков круглых колец подпирает подбородок. («Оригинал, — пробурчала Селина. — Из музея «Метрополитен». У себя же и своровали».) В четвертой стороне поставленная углом ширма с изящным черно-белым орнаментом из круговых и крестообразных линий отгораживала, по всей видимости, биотуалет, заправленный ароматической жидкостью по самую завязку. Странный, будоражащий запах разливался в воздухе — воздухе, которого здесь ровно на двое суток.
Мы уселись друг против друга. Я мельком глянул на Селину. Ну да, и ее обычное серебряное ожерелье тоже было на месте: выглядывало из-под расстегнутого сейчас ворота десятью звеньями цепочки.
— Эта их сосиска-в-кукише на все восемьдесят состоит из козлятины, — пробормотала Селина. — А
то и на все девяносто.— Ты о чем?
— Они же прямо здесь раз в месяц упитанного козла режут. Как в капище. На особой непроницаемой подстилке, понятно. Иногда я им помогаю сжечь останки, а за это со мной делятся ритуальной кровью.
— Кто?
— Йогуны здешние. Ты что, свою новоорлеанскую епархию не знаешь?
Я выразительно пожал плечами.
— Ну, а Барона Самеди на Марди Гра встречал? И папу Легбу с ключами от христианского рая на поясе?
— Это к нашему делу относится?
— Я думаю — да. Постольку поскольку этот переговорный зал создавался под их идейным руководством. Ну и эту твою вотчину именно вудуисты помогди вытащить на ясное солнышко, чтоб ее как следует просушило.
— Постой, вудуисты и тонтон-макуты — это же Гаити.
— Ты еще своего друга Дэйви о том спроси. Ему повстречалась довольно сильная мамба или курандейра, вот он и решил, что в ней сокрыта вся бездна премудрости.
— Бразилия… Куба…
— А началось-то всё с древней Дагомеи. Я не так давно ездила по делам в республику Бенин, это в здешних кругах высоко котируется. Кое-кто из мамб даже клялся, будто бы я верховая лошадь самой Йеманжи. Какая радость, честь какая!
— Но ты же не об этом хотела говорить?
— Это тоже в строку. Сейчас, дай дух переведу.
Она уселась покрепче, подтянула колени к подбородку:
— Есть три вещи, о которых Темный Народ не знает. Первая касается меня одной, вторая — и меня, и многих прочих. А третья, когда о ней услышат, ударит по всем нам без различия.
Первое. Я не просто вампир, но еще и оборотень.
— Не может быть. Для летучей мыши не та масса. Хотя масса, переходящая в энергию, куда большую, чем у смертного…
— Не коси под Эйнштейна. И потом я ведь не мышкой оборачиваюсь. Даже не лисой.
Я схватился за горло. Там, очень кстати, вместо верхней пуговицы была приколота дареная Селиной камея.
— В человека я перекидываюсь, мой Большой Брат, — закончила она.
Я ахнул.
— Это еще в первый день так получилось, я и не поняла сразу. Наверное, из-за того, что уже спала: больно, как водится, тошнит изо всех дырок — а это, я так думаю, не моя смертная плоть, а мой рак от меня обособлялся. Дальше — страньше: вроде как просто сплю и сны вижу, путаные — не как видения, которые указывают мне цель допустимой охоты.
— Римус о твоей охоте говорил, — вставил я. — Но…
— Впадаю в вампирский сон, выпадаю, а потом вдруг полная бессонница. И страсть как кислого молочка захотелось, — Селина снова фыркнула, совсем по-молодому. — И на солнышке погулять.
Ну, выползла на верхнюю площадку, где густая тень, общупала себя руками — и побежала в ближайшую платную флюорографию. Врач там сидел не из болтунов, я по прежней жизни его знала. В общем, рак исчез как не бывало, органы двадцатилетней пацанки, но желудок стянулся в кулачок. Рекомендуется пить молочнокислое, особливо кумыс лечебных сортов, соки, преимущественно концентрированные, кушать детское питание — кашки там всякие, пюре овощные и фруктовые. Не мясо, не рыбу и не зеленую траву с незапаренным овсом. В общем, как после блокады или голодомора, — поежилась она. — И человечья пища для меня — не настоящая; грязная информация, так сказать, Впрок наесться не удается, хоть и желалось бы. Ну, естественная пигментация практически отсутствует, что тоже понятно, а особенная сила… Сила, в общем, сохранилась на уровне, только приходит, лишь когда я в ней крайне нуждаюсь.