Злато в крови

— Откуда такое имя?

— Ну, говорят, в подражание Храму Соломонову, который муслимы называют «Купол Скалы», там еще пророк Мохаммед останавливался перед подъемом на небеса, а позже тамплиеры побывали. Рафаэль этот купол для одной из картин сделал фоном главного действа. Припомнил?

— «Обручение Марии». Но архитектура здесь иная. Не купол, а стрела. Скала.

— Верно. Вот тебе еще гипотеза. В древности храм вырубили из горной породы, как она есть в натуре, а в семнадцатом веке лишь отделали. Годится?

В самом деле, изысканный, прямо кружевной снаружи, с типичным «складчатым» многоарочным порталом и яркой розой над ним, внутри собор давил на плечи тяжестью массивных сводов, которые рассекались нервюрами не так густо, как в классической готике; высокий постамент алтарной части ассоциировался с чем-то языческим, витражи были лилового и черного, траурного стекла, а скульптур и вообще нигде не стояло.

Да. Никаких изображений темных ангелов, которые вдруг оживают и хватают тебя за горло. С легким содроганием я вспомнил приключения с дьяволом — или духом, как его ни назови, — и Селина (если верить, что мои мысли в нее не проникают) сразу отозвалась на мои эмоции.

— Вот ты о чем. Не обидишься, если я скажу попросту? С этим Мемом кто-то развел тебя как лоха, только я не совсем понимаю, кто.

— Мемом?

— Ай, да это один мальчик в детстве думал, что черта зовут Мем, потому что поп во время службы возглашал «Вонмем!» Послушаем, то есть.

— А откуда ты так сразу поняла, что «развел»? (Я решил обидеться за свое заветное.)

— Потому что там были образы. А образ — это то, что извлекают из сознания, но не истинная реальность. И сам текст до чего примитивный! На уровне профанной веры с небольшими модификациями. Рай — сусальное золото. Ад… Да ведь от тебя и не скрывали, что в аду на грешников насылают фантомы! И Вероники не было на вашей земле, и Плат уж больно портретный; о Туринской Плащанице, куда более похожей на натуральный оттиск, и то спорят.

— А чудеса Плата?

— Ты Сельму Лагерлеф читал? «Христос и Антихрист». Там ясно сказано: ложная святыня дает всё — кроме мира в душе. И лукава. Сколько наших собратьев по Темной Крови этот Плат сподобил на грех самоубийства!

— Тебе нас жаль.

— Я только лояльна.

— По отношению… к ошибке природы, фатальному порождению зла, кем мы по своей сути являемся.

— И часто ты этак проповедуешь, бия себя в грудь?

Мне стало смешновато: в самом деле, прокламации мне никогда не удавались.

— Эх, милый мой, мы, вампиры — это нечто, изредка случающееся с человеком; всё остальное люди творят над собой сами.

Я не выдержал и улыбнулся во весь рот, ненароком показав клыки.

— Я так понимаю, — продолжала Селина тем временем. — Всё, что рождается на этот свет, появляется не наобум, а с целью. Цель эта — себя понять. Может быть, и не возлюбить, но, во всяком случае, не питать к себе ненависти. Ненависть — это дорога, ведущая в никуда.

— Тривиальная мыслишка.

— А слово «тривиальный» происходит от «тривиума» — триединства наук, лежащих в основании средневековой учености… Нет, Грег, мы не ошибка природы, ибо она не ошибается, а перебирает варианты, даже если ее слугой выступает некий зловредный дух, охочий до плоти. Мы и не отродье диавола — слишком для него жирно. Сатана вообще не способен родить. А следовательно, нам надо оправдать наше существование: в его идеальном — подчеркиваю — виде.

— Какое может быть оправдание убийству?

Селина выразительно пожала плечами.

— Никакого, если исходить из одних моральных критериев.

— А что, есть и другие?

— Истины, добра и красоты. Вампиры особенно чутки к красоте, эстетике, так сказать. Это и есть их общий путь. Ведь истинная любовь — вовсе не нравственная категория, а скорее эстетическая; ведение Святого Духа.

— Неплохая… вампиродицея.

— Какой ты ученый. Это всё соборные своды действуют.

Тут я кое-что сообразил: однажды на меня мимолетно повеяло отголосками сонных мыслей Римуса.

— Под этими сводами совсем нет изображений святых, а я их люблю.

— Мусульманская среда сказывается.

— Но ведь я видел большие парные фигуры где-то в похожем интерьере… Мужчина и Женщина. Да, именно так. Послушай, Сели! Я хочу увидеть те статуи вживую.

— Наяву не получится. Только в моих мыслях и в моей крови. Слишком опасно.

Я отлично помнил, в какой шок повергла Римуса эта ее кровь, и остерегся принять ее слова за приглашение. Ментальный образ меня тоже не устроил бы, даже если бы Селине удалось его направить ко мне (вообще-то кое-какие подобные трюки у нее начали выходить). И мы решили отложить просмотр когда-нибудь на потом, а завтра ночью слетать в город Эдин, столицу провинции Эдинер, навестить, наконец, Музей Серебра — место, где никто из наших, включая Римуса, пока еще не потоптался.

Помню, когда мы устроились в нашем общем пристанище, но еще не застегивали спальников, Селина потрепала меня по волосам:

— Чистое золото. Везет мне на представителей чистой нордической расы: ты, как и я, сильно блондинист, Римуc вовсе белявый, Ролан с рыжинкой, Сибби — снова англосакс-протестантка наилучших кровей. Один Бенони брюнет, и то так называемая «большая средиземноморская арийская раса». Надо бы в целях политкорректности хотя бы одного негра…то есть афроама цопнуть.

— Лучше бы самурая, — пошутил я.

— Что ты! Ни в коем случае! Мы с Роланом однажды прикалывались по поводу, как вампиру поудобнее с собой покончить. Отобрали три нестандартных способа: выйти в открытый космос на ракете и отворить люк, вызвать друга на последний поединок типа старых викингов, чтобы он тебе отрубил голову и сжег тело, развеяв прах, — и обратить против его воли самурая старой закалки. Очнется вампиром — вмиг всех вокруг перещелкает.

Ну, а ввечеру проснувшись, мы полетели в Эдин.

Я немало удивился тем искривлениям Заоблачного Дара Селины, которые наблюдал еще Римус: как и меня самого (и даже еще похлеще), ее без конца тянуло озоровать в воздухе так же, как и на земле, — кувыркаться через голову, выделывать типичные курбеты норовистой лошадки, перекидываться на спину и с нарочитой ленцой скользить вдоль текучих струй. Причем на ее выдающихся летных способностях и ориентации в пространстве это воздушное хулиганство не сказывалось никак. Но меня-то обучала этому сама наша прежняя Царица!

В городе я сразу понял, почему Селина пригласила на экскурсию одного меня: на месте прежнего изящного костела торчала безглазая развалина, к стене которой было прилеплено нечто вроде провиантского склада или барака для строителей.

Поблизости скучали сторожа известного нам пошиба. Я их обезвредил, каждого не более чем на литр, отобрал пистолеты и уложил в кювет проспаться.

Внутри мне показалось скучновато: основная экспозиция прикрыта поверху брезентом и опломбирована, многие витрины опустели, скамьи и стулья перевернуты кверху ножками.

— Это ничего не значит, Большой Брат, — шепнула Селина (мои уши такой «полетный» шепоток слышали за милю, а все другие особи, как смертные, так и не очень, — ничего не ловили). Фонды любого музея подобны тому айсбергу, на котором загнулся «Титаник»: малая льдинка наверху, а внизу целый материк. Поэтому главный хранитель фондов, как правило, куда более весомая фигура, чем директор музея или галереи.

И отперев какую-то мало приметную дверь, она повела меня в подвалы крутой лесенкой из белого кирпича, перемежающегося с темно-красным.