Злейший друг

— Это что-то… И по-твоему, плохо? — спросила Ольга.

— Да не плохо! Ты запряги мозги! Не плохо, а трудно! Для меня — почти невыносимо. Я ведь еще вдобавок курю и матом забавляюсь. Въелось в плоть и кровь… И я не знаю, как надо делать, чтобы человек узнал об истинной вере и проникся ею, поверил действительно. Какие-то правильно подобранные слова или книги должны быть… А не орать, что ты живешь неправильно! Я сама знаю, что неправильно, но не возникало у меня никогда желания беседовать с Сашкой на эту тему. Не возникало — и все! А у него не было терпения. Хотелось, чтобы я немедленно пришла в Церковь вслед за ним, хотя взрослому человеку нелегко меняться. Его собственный путь к вере разве прост? Разве такой короткий? А он талдычил, что раньше у нас была хорошая семья, а потом я его возненавидела. Опять же грех. Твердил об искушениях, неизбежно возникающих, когда человек приходит к вере, что это бесы ополчаются и хотят через семью уязвить побольнее. А его вина в том, что я, относившаяся к Церкви безразлично, теперь ненавижу все, связанное с православием. Но это неправда. Хотя возможно, он своей «учительской» деятельностью служил не спасению, а соблазну. И в наших сложных отношениях виноваты не только бесы, но и он сам.

— Познакомь меня с отцом Андреем, — вдруг попросила Ольга.

— Запросто. Соберемся и поедем. Давно я у него не была…

— А что у тебя опять случилось? — тихо спросила Оля.

Ксения разбалтывала сахар в чашке с крепким чаем. Мешай, Ксения, старайся… размешивай ее, свою жизнь…

Только она одна, Олечка Лисова, умела так точно и моментально догадаться, что творится в жизни и в душе великой актрисы Ксении Ледневой…

— Разлюби твою мать… — проворчала Ксения. — Телепатка паршивая… Опять этот таинственный кто-то гадит и пакостит… Я тебе о нем много рассказывала. Понять бы, кто это такой и что ему от меня надо…

Пьяная Леля погрозила потолку цыплячьим кулачком:

— Я уничтожу всех твоих врагов! Всех завистников! Я их всех поубиваю! Чтобы тебе жилось хорошо и спокойно! Зато бессильный враг — наш лучший друг, а завистливый друг — злейший из наших врагов.

— Спасибо, Лелька, — отозвалась Ксения, погрызла сигарету и снова заревела.

Вот одна только Оля, Олечка Лисова…

Она разливала вино, поэтому отметила: часто, слишком часто за ним тянулась рука великой актрисы. Выпьет один бокал, вскоре просит другой… Потом — третий. И почти тут же — четвертый. Почти все запасы вина, похоже, выхлестала Ксенька.

— Свою порцию грехов я давно совершила, до сих пор при воспоминаниях о них содрогаюсь… — бормотала она. — Удар судьбы в лоб — признак того, что ее пинки под зад не возымели действия. Бог долго ждет, но больно бьет. Эх, Лелька, моя жизнь сложилась бы совсем иначе, если бы я поняла, сумела понять, что такое Бог. Сколько бы детей нарожала, от мужей бы не ушла, не предавала бы, не изменяла, водку не пила, матом не крыла… В молодости трудно избежать соблазнов, а мудрого человека, который остановил бы, предостерег, рядом не оказалось. Иначе давно вырвалась бы из этой бессмысленной суеты. Наверное, православие заложено в наших генах, надо лишь услышать голос крови. А если не слышишь? Апостол Павел сказал: «Христос — моя жизнь, а смерть — приобретение». И суть Христа — Его жертва. Научить может любой пророк. А Господь любил людей… Просто любил. Не задаваясь вопросами за что. Любить ведь нас особо не за что… Но любят просто потому, что любят. И верят тоже — потому что верят. Я тут недавно подумала… Даже юридическая статья о сроке давности, после которого дело о преступлении уже не рассматривается, — следствие заповеданной нам Богом мысли, что, в конце концов, надо прощать. И Бога нельзя называть справедливым. Если бы Он был до конца справедлив, большинство бы из нас — я бы первая — давно мучились бы в аду. И вся наша надежда — на Божью несправедливость. На Его терпение… Он ждет, пока мы исправимся, поймем… А если уж никак… Ну, тогда… Ты сам виноват во всем.

Ольга изумилась. Услышать такое от Ксении… Более чем неожиданно… Хотя они так редко виделись — все театры да кино…

— Что с тобой? Ты вроде Игоря… Тоже к вере пришла?

— Ты неверно ставишь вопрос. Не пришла, а вернулась. Просто пробую на вкус и на цвет… Все мы сейчас пытаемся пойти назад, к смыслу русской православной жизни. Это что-то новое в нашем бытии, как хорошо забытое старое. Слишком хорошо… Вспоминаем заново. Лелька, я давно чувствую, что сверху кто-то за нами наблюдает. Что-то есть — весь мой православный багаж. Мало, да? И просто, как линейка. Но представь, как бы мы жили, если бы ничего не слышали о Христе? Было бы у нас чувство покинутости во мраке, как у меня иногда? Вот дети не испытывают этой брошеннос-ти в темной комнате, если твердо знают, что кто-то находится с ними рядом. Лелька, это кризис… По-гречески значит суд. Паскаль молился и кричал, что не может найти Бога, и Бог ему сказал: ты бы Меня не искал, если бы ты Меня уже не нашел.

— Но Бог такой большой, а я такая маленькая… Что Ему до меня… — прошептала Оля. — Я молюсь Ему, молюсь, как умею, но Он меня не слышит…

— Он не глухой, — бормотнула Ксения. — Молись дальше… Обязательно услышит, без вариантов… И почему говорят, что нет диалога с Богом? Он начал его сам, когда вызвал нас всех из небытия. И если мы Его не слушаем и не слышим, не понимаем Его и не внимаем Ему, то кто виноват? И монолог с Богом — обращение к Нему, а не монолог с собой, но через наши сознание, чувства, совесть. Я читала, как священник сказал неверующему: «Не так уж важно, что ты в Бога не веришь — Ему от этого ничего, а замечательно, что Он в тебя верит. Подумай, в какой момент и почему ты веру потерял, когда тебе оказалось нужным, чтобы Бога не было». Не бойся ничего, Лелька, кроме грехов…

К концу вечера она стала помидорно-красная, то и дело теряла свои очки — где-то их оставляла, забывала где, искала, потом чуть на них не села… Оля ей подсказывала, спасала ее собственные очки от нее же самой. В конце концов, Ксения их убрала в очечник и больше не доставала — поняла сама, что в противном случае обязательно потеряет.

— Линзы, линзы, только линзы… Без вариантов… — бормотала она.

Уронила на пол чью-то визитку и забыла о ней. Оля нашла визитку в передней, когда подруга ушла. Умчалась без куртки, осторожно поглядывая в сторону глухого кирпично-прелого темного смрадного закутка, где в дальнем черном углу, холодя спину, прятался мусоропровод среди пустынности коридора и жужжания ламп.

Оля глянула — Ксенина ветровка висит на вешалке. Ольга ее скорее схватила, кинулась на площадку, но Ксенька — это вихрь. Зато возник Максим, явившийся от своей драгоценной Катюшки. Ольга мигом вручила ему куртку и велела догнать Ксению.

— Допились! — осуждающе провозгласила сзади Марина.

— В конце перестройки музыкальные группы плодились грибами после дождей, — сказала Ольга. — Кто во что горазд — тотчас группу создавал. Общее место… Потом стало много официальной попсы, куча певцов выделилась в одиночки, и групповой бум спал. Но тогда… Как только не извращались, придумывая названия группам! «Ногу свело», «Тяжелый день»… А группы «Критический день», случаем, не было?…

Марина покосилась на мать:

— Нет, зато была группа «Женская болезнь»! Ольга хмыкнула:

— Это что-то!

Подумала о Ксении. Да, порой она звонила Ксении весь вечер напролет — никто не брал трубку. Звонила с утра — то же самое. Потом подруга признавалась:

— Прости, я вчера пришла поддатая и все проспала… Забыла, о чем мы с тобой договаривались…

То есть приехала домой в полном забытьи и даже телефона не слышала… Вернулся Максим и доложил:

— Ветровку отдал. Заодно обсудили строку суперхита «Queen»: «We will, we will rock you!» Тетя Ксения говорит: «Переводится: «Мы будем, мы будем тебя качать!» Ну, «rock», если это глагол, значит — «качать, укачивать». Но это лишь по первому значению. А сейчас слово «рок» так устоялось в определении жанра, что, наверное, у «Раммштайна» появилось некое второе-третье значение. Как бы перевести… Не «мы будем тебя качать», а «мы будем тебя… мм… роковать» или «рокать»… Ну, дословно не скажешь, но смысл — мы будем подвергать тебя воздействию рока, вводить тебя в его стихию, вот так, наверное!.. Я спросил ее, любит ли она рок-музыку. Нет, говорит, я не рокальный человек.

— Зато ты специалист! — хмуро отозвалась Ольга.

Утром она поймала Ксению на мобильнике.

— Ты забыла визитную карточку, она тебя дожидается.

— Разлюби твою мать! — возопила Ксения. — Вот я чуть у тебя очки не забыла, ты мне не дала, потом чуть куртку не оставила, но все-таки потеряла визитку! В общем, несмотря на все твои старания, я добилась своего: что-то у тебя да забыла. Вот какая в этом плане оказалась настырная!.. Та самая, которая…

Леднев задумал тогда провернуть хитрое дельце. Как-то ему по-крупному повезло, он случайно вышел на шестерых немцев, офицеров, отбившихся от своей части, ослабевших и не способных, на первый взгляд, к сопротивлению. А что, если взять всех сразу? — мелькнула в голове Жорки шальная мысль. Выйдет или нет? Надо попытаться…

В последнее время он стал дерзким. В нем проснулась ненормальная отвага, полубезумная, безрассудная, бросавшая его вперед, не давая даже обдумать тот или иной поступок и порыв.

Но тут требовалось хотя бы немного помозговать. Правда, времени на размышления оставалось мало.

Немцы брели по дороге, жалкие, худющие, ссутулившиеся. Живые мешки с костями… В них уже ничего не осталось от прежних лощеных гордых тренированных фрицев и ничто не напоминало тех отлично обученных арийцев, совсем недавно завоевавших всю Европу и победно промаршировавших по дорогам России. Форменные брюки уныло свисали с отощавших задов, мундиры продрались, сверху на плечи немцы накинули ту одежонку, которую сумели найти или подобрать на зимних дорогах. Куда подевались их роскошные теплые полушубки? Ведь фрицы носили их когда-то…