Злитесь, чтобы не болеть! Как наши эмоции влияют на наше здоровье

Как ни старалась Женя, ей не удалось отвертеться от своей прерванной на время обязанности выгуливать племянников.

От метро Женя почти бежала, поскальзываясь на нерасчищенном тротуаре. Сестру и ее мужа она встретила уже во дворе. Артем разогревал машину, дети носились вокруг – им-то обледенение было нипочем.

На лице Олеси было написано раздражение.

– Ну где тебя носит? Мы уже заждались.

– Ты же знаешь, я в последнее время плохо себя чувствую. Мне нужно в туалет.

– Ну иди, только быстрей. На ключи.

Как только Женя спустилась, машина Артема отчалила. Ну вот, а Женя собиралась попросить его подбросить до метро, ведь на улице так скользко… Но что стоять и сожалеть об упущенных возможностях! Вот и племянники уже подбежали и вцепились в тетю с двух сторон.

Пора двигаться. Ведь родители обещали им кино, а детей обманывать нельзя…

По количеству посещений торговых центров Женю можно было бы считать шопоголиком. Но что можно купить, когда идешь в торговый центр с племянниками, за которыми нужен глаз да глаз? Особенно с младшим. Летом Ярослав нипочем не захотел расставаться со свежекупленным самокатом и помчался на нем по этажу, врезаясь в посетителей. Сколько же ругани ей пришлось тогда выслушать – и справедливо! От воспоминаний снова зашевелилась в животе змея, подняла голову. Женя согнулась. Племянники остановились и посмотрели на нее такими недоуменными глазами, что она не смогла им признаться, что ей плохо.

– Пойдемте в магазин игрушек.

– Ура!

Проходя мимо магазинчика с косметикой, Женя замедлила шаг. Она обожала душистое мыло, всякие принадлежности для ванны, ароматические масла. Почему бы не зайти? Ей все равно нужен шампунь, разве его обязательно покупать по дороге домой с работы вместе с луком, картошкой и туалетной бумагой? Держа племянников за руки, Женя вступила в душистое царство. Но чтобы взять первый попавшийся белый брусочек («Этим можно мыть голову? Неужели?»), пришлось выпустить племянников, и Ярослав мигом рванул из этого магазина. А Елисей принялся нудить:

– Ну ты же сказала – игрушки… Ну где же игрушки?.. Хочу в кино…

Нет, совершенно невозможно! Надо довести наконец племянников до кинотеатра, усадить их там, а самой сбегать вниз и тогда уже приступить к неторопливому сравнительному анализу шампуней, которых тут не меньше десятка.

Но в кинозале, когда погас свет и на экране появилась эмблема кинокомпании, Женя не смогла заставить себя подняться и выйти. Подумала: «Надо, чтобы мультфильм начался, чтобы мальчики заинтересовались. А то вдруг им станет скучно и они сбегут куда-то?» Вот уже прошли первые кадры, на них – маленький зеленый городок, вот уже явились на сцену главные герои – мальчик и девочка… Нет, надо подождать еще, пока совсем не увлекательно. Девочка нашла вход в волшебный мир, Елисей и Ярослав наклонились вперед, глаза загорелись жадным интересом, и Женя зашевелилась в кресле. Совсем рядом – иной мир, куда она хочет попасть! А дети пусть остаются пока в своем, для них волшебном… Но вдруг ее приковала к месту мысль: «А „Зимняя вишня“? Вдруг, пока я буду легкомысленно выбирать шампуни и бомбочки для ванны, кинотеатр загорится, племянники погибнут? Что я скажу Олесе, ее мужу, маме? Как буду жить с такой виной?» Женю прошиб холодный пот, она замерла в кресле, точно оно было окружено колючей проволокой. Так и просидела весь фильм. О чем он был, почти не запомнила, настолько втянулась в свои ужасные мысли. И снова заворочалось что-то в животе…

И когда по черному экрану пополз длинный белый столбец титров, Женя почувствовала себя так, словно избежала настоящей опасности.

Но по-настоящему свободно она вздохнула, лишь когда передала племянников с рук на руки сестре. Уже стемнело. Так незаметно день прошел… Вдруг на миг стало ужасно жаль его. Как будто вся жизнь проскользнула мимо, поманив яркими огнями и красками.

– Ну как они себя вели? – спросила Олеся.

– Как всегда. Отличные ребята.

– Посидишь с нами, попьешь чайку?

– Нет, не стоит. Поеду. Мама там одна…

«А ведь шампунь так и не купила, – явилась мысль. – Ну ладно, ничего, на пару дней еще хватит».

* * *

На каком языке говорит наш организм? И можем ли мы общаться с ним?

Как полезна была бы для подростка возможность небрежно бросить своему гипофизу: «Эй, приятель, что-то ты рано прекращаешь вырабатывать соматотропный гормон! А ну, давай, не ленись: пока не закрылись зоны роста в костях, дорасти меня хотя бы до 190 см, а еще лучше до 195, мне ведь страшно хочется попасть в сборную по баскетболу. Только пусть соматотропин удлинит мне ноги и руки, а уши не трогает: и без него они уже как лопухи». А пожилой человек обратился бы к своей иммунной системе с призывом быть внимательнее, почаще удалять подозрительно быстро делящиеся клетки… Нет, ну обратиться-то никто не запрещает. А вот сработает ли эта пламенная речь?

До этого мы говорили о том, как организм интегрирует усилия нервной и гормональной систем, объединяя внутренние побуждения, эмоции и разум. Здоровый организм работает так слаженно, что мы совершенно не замечаем: вся эта дружная компания клеток, позволяющая нам двигаться, воспринимать окружающий мир, поглощать пищу, выводить наружу ненужное, состоит из разных анатомо-физиологических команд, которые друг для друга – чужаки, иностранцы. И языки у них – разные: так, для каждого гормона существуют свои клетки-мишени, способные за счет рецепторов выловить его из крови и прочесть «донесения», адресованные именно им; те клетки, которые этих рецепторов лишены, ничего «не поймут», хотя взаимодействуют с той же самой кровью, полной гормонов.

Организм человека – не просто целый мир: в нем много миров. Есть, конечно, и «начальство», интегрирующее усилия разных систем, служащее координационным центром и переводчиком… Однако та часть коры головного мозга, где помещается человеческое «Я», к начальству, увы, не относится. Даже если составляющие ее клетки погибнут, организм продолжит существовать в относительно добром здравии: известны случаи, когда люди, которые не способны ни мыслить, ни говорить, ни запоминать факты своей биографии и заниматься какой-то практической деятельностью, при хорошем уходе доживали до преклонных лет.

Строение коры мозга роднит нас с человекообразными обезьянами, за исключением некоторых особенностей вроде центров речи. Все остальное тело гораздо, гораздо древнее: в нем можно прочитать знаки нашего родства не только с млекопитающими, от шимпанзе до грызунов (конечно, все слышали про «лабораторную крысу», на которой испытывают человеческие лекарства и ставят эксперименты), но даже с рептилиями. Все оно сформировано миллионами лет эволюции, которая не умеет говорить ни по-русски, ни по-английски, ни по-китайски. Наше тело родом из дикой жизни, где нет второй сигнальной системы (то, что мы, собственно, и называем языком), где нужно нападать, пожирать добычу, бежать, спасаться, зализывать раны. Где нужно соблюдать внутреннюю стабильность, чтобы выжить и оставить потомство. Ее регуляция отрабатывалась методом проб и ошибок природы. Поэтому гипофиз не проймешь даже самой пламенной речью – он и слов таких не знает. Строго говоря, он не знает вообще никаких.

Но, может, можно как-то с ним повзаимодействовать? Неужели наша личность с ее желаниями и высшими потребностями обречена в теле на роль мелкого приживала, которого можно вышвырнуть одним пинком и который ни на что не в состоянии влиять? Неужели нельзя силой мысли, слова, убеждения заставить болезнь уйти? С этим трудно смириться. От древности до наших дней самые разные люди, от врачей до циркачей, от научных авторитетов до авантюристов, искали способы словесного общения с организмом и возможности договариваться с ним. И пришли к выводу, что договариваться можно, но только при определенных условиях… Таких, например, как гипноз.

Привычный нам образ гипнотизера как человека с пламенным взглядом, который проделывает таинственные пассы, в результате чего люди подчиняются его воле и начинают странно себя вести, восходит к Антону Францу Месмеру – целителю, который с фурором гастролировал по Европе на рубеже XVIII–XIX веков. Правда, сам себя он гипнотизером не назвал бы (даже если бы знал это слово, появившееся позже), настаивая на том, что он применяет так называемый «животный магнетизм», «флюид» – силу, содержащуюся в каждом живом существе; неравномерное распределение флюида в организме вызывает болезни, а вот если распределить его гармонично, можно вылечить человека. Месмер использовал для этой цели магниты (отсюда и слово «магнетизм»). Иногда его способы лечения выглядели ну очень причудливо: пациенты стояли вокруг чана с водой, куда были воткнуты железные стержни, и держались за них, создавая цепь, а Месмер прикасался к чану, в результате чего флюид должен был передаваться всем участникам этого действа. Иногда он сопровождал свои групповые сеансы игрой на фортепиано или стеклянной гармонике… На самом деле суть заключалась не в магнитах, а в создании особой непривычной и алогичной обстановки, которая в сочетании с авторитетом Месмера способствовала повышению внушаемости. Хотя двумя комиссиями современников-ученых Месмер был признан шарлатаном (они пришли к выводу, что его исцелившиеся лишь воображали, что больны), он способствовал развитию практических методов гипнотерапии, которой оставил в наследство термин «раппорт», означающий в наши дни не физическое воздействие для передачи флюида, а словесный контакт гипнотизера с пациентом, находящимся в гипнотическом состоянии.