Зло любит меня

Distorted Memory — Awake Sleeping Giants

Я стояла посреди больничного коридора. В грязном платье со слипшимися от дождя волосами, лентой, сжимающей запястье, с грязью под ногтями и зарёванным лицом я походила на призрака — никто не обращал на меня внимания, ведь у каждого здесь было своё горе. Всё это было неважным перед тем, что я видела.

Это была смерть.

Белые лица, выцветшие ослепшие люди, харкающие кровью, сходящие с ума от беспомощности с выкипевшими мозгами и гниющими телами. Они чем-то напоминали мне меня. То, какой я была беспомощной, когда начался процесс превращения в ламию. Мне хотелось поддержать их, но они уже были мертвы, их тела ещё цеплялись за жизнь, у человека весьма сильный организм, но разум уже сдался и они ушли.

Мимо меня пробегали ещё здоровые медсёстры, сиделки, врачи. От некоторых исходил противный приторный запах и я понимала, что эти люди обречены. Я знала об их отчаянии — никто не понимал, что происходит, не понимал, что это за болезнь и как с ней бороться. Стандартные методы изоляции заражённых не срабатывали, зараза просачивалась сквозь стены и ранила здоровых. Маски на лицах также не справлялись со своей задачей. Врачи пытались грудью залатать дыру размером в сотню метров на тонущем лайнере, не понимая, что тонут вместе с ним, погибая от удушья.

Я была единственной, кто мог их всех спасти, но не знала как.

В этой оглушительной какофонии звуков, трудно сосредоточиться, я слышала стоны умирающих, крики врачей, звон разбиваемых бутылок, крики родственников, плач детей. Это было слишком. Я прикрыла руками уши и побежала насквозь, огибая стоящие в коридоре каталки с заражёнными, устремляясь дальше, пытаясь отыскать островок спокойствия. Так оказалась на четвёртом этаже в детском отделении.

Дождавшись, когда постоянно сморкающаяся сиделка отвернётся, пробежала через зал, минуя регистрационную стойку, влетая в ближайшую дверь.

Прикрыв её, прислонилась лбом к деревянному покрытию и тихо выдохнула. Развернувшись, прижалась спиной и открыла глаза.

Я оказалась в уютной маленькой палате с розовыми обоями и детскими рисунками на кнопках прибитые к стенам. И маленькой спящей девочкой, лежащей в центре на койке. От её руки отходил к капельнице катетер, переливая в неё прозрачную жидкость. Другая рука предназначалась для измерения пульса и давления, а в нос вставлена кислородная канюля.

Подойдя к окну, я услышала мерное биение дождя. В сравнении с суетой первого этажа, здесь было очень тихо и спокойно. Присев на стул, перевела взгляд на девочку. Как же крепко и безмятежно она спит. Она умирает, это я определила совершенно точно. Стоит только отметить её бледность и ощутить всё тот же приторный запах, как сразу становится понятно — она на грани. Эту ночь девочка не переживёт.

От понимания, сколько вот таких, белокурых ангелочков с пухлыми щёчками и кудряшками, тонкими тельцами и мягкими ручками, умрёт этой ночью, горе захватывало с новой силой, оставляя медный привкус на губах. Маркус каждый день забирал у меня кровь, чтобы дать её таким, как семейство Валентайн. Этой девочке никто не поможет, кроме меня.

Вытащив из капельницы иголку, с лёгкостью вставила её себе в руку, благодаря за близкое расположение вен к поверхности кожи. Это было просто.

Кровь победным ручейком заскользила к девочке, я пережала трубку почти у финиша, с сомнением глядя на неё.

— Прости меня, — тихо прошептала, склонившись над ней. — Боже, надеюсь, это поможет!

И отпустила пальцы.

Не знаю, сколько просидела в той комнате. Пять минут, десять, полчаса, может больше часа. Время бежало незаметно, позволяя окунуться в тишину и размеренное биение сердца малышки.

Что-то неуловимо быстро менялось и я никак не могла понять, как это происходит. Но запах уходил, эта приторная, как сандаловое масло, вонь выветривалась из комнаты, уходя через открытое на зимнее проветривание окно. Она будет жить.

— Эй! — дверь открылась и на пороге появилась медсестра с подносом. Увидев меня и то, что я делаю, она от испуга замерла на месте, выронив его из рук. От раздавшегося звона женщина очнулась. — Боже, да что же это! — запричитала она, во все глаза глядя на меня.

Подорвавшись с места, на ходу вытаскивая катетер из руки, бросилась к окну, подпрыгнула и вылетела из него подобно снаряду, чтобы камнем полететь вниз.

От удара потеряла дыхание и невыносимо больно приложилась головой об асфальт. Надо мной чёрное небо и всё те же потоки воды, размывающие мою вновь светящуюся кровь. Я чувствую боль, далёкую, как барабаны, разносящуюся густым эхом в ушах. Мне сложно пошевелиться, поэтому приходиться стонать, срываясь на писк, заставляя себя подняться. Я вижу в окне сиделку, она что-то кричит, рядом с ней появляется ещё одна голова. Понимаю, что скоро у меня будет компания и заставляю себя встать.

Удаётся перевернуться на живот. Моих усилий хватило, чтобы согнуть ногу и чуть приподняться над землёй, поражаясь обилию крови в волосах.

Силы возвращаются, чувствую, как раны затягиваются, порезы пропадают. Мне легче дышать, а ещё я зверски голодна. Поднявшись, понимаю, что сзади сюда бегут люди. Не поворачиваясь устремляюсь вперёд, морщась каждый раз, как наступаю на землю.

Я бегу, скрываясь в дожде, как в плаще-невидимке, растворяясь в безлунной ночи.

Прислонившись к стене в жалком грязном переулке, беззвучно сползаю вниз, рот открывается в немом крике, так сильно, так больно, так реально.

Кто я? Монстр или спаситель? Что он со мной сделал? Что онисо мной сделали? За что мне всё это?

Я бью по земле, брызги в стороны, крик прорывается из груди, порождая новую волну чувствительности.

И в отдалении, на грани слуха, раздаётся чужой полный отчаяния женский крик.

И ламия берёт вверх.

* * *

— Давай, кричи громче! — смеялся совсем молодой парень, пиная ногой девушку.

Их было четверо, молодые, прекрасные, с удивительной внешностью, похожие друг на друга в своей грациозности, яркости глаз и уверенности в каждом движении. Трое парней и одна девушка, шакалами вьющиеся вокруг молодой жертвы в грязном переднике с пустыми от ужаса глазами и кровавыми потёками из рваных ран на руках и шее.

Она пытается кричать как можно сильнее и громче, молясь всем богам о заступнике, не понимая, что уже мертва. Слишком много крови, и вместо крика раздаётся комариный писк, срываемый резким кашлем от боли в животе. Охотнику в чёрной кожаной куртке надоела её мольба, он жаждал криков.

— Ты что не умеешь бить? — раздражённо пробурчала девушка. Поведя плечами, подошла ближе и с силой подняла жертву на ноги.

— Смотри как надо! — с этими словами, она сломала официантке руку. Над улицей пронёсся крик агонии умирающей птицы.

— Ох, это музыка для моих ушей, — тихо прошептал парень с пирсингом на губе, соединяющимся с кольцом в носу. Мечтательно поводя рукой в воздухе, он подлетел к девушкам и клыками впился жертве в сломанную руку, порождая ещё один крик.

Вампиры, захваченные увлекательной охотой, даже не заметили, как на сцену вышел новый, более страшный хищник. Ламия.

Зато заметила жертва.

— Помогите! — закричала она с мольбой во взоре, протягивая руку и подаваясь вперёд.