Зло той же меры

– Что такое, почему вы срываете мне урок? – к чести учительницы по истории следует отметить, что, невзирая на низкий рост, казавшийся ещё более мелким в сравнении с этими громадными амбалами, она поднялась из-за преподавательского стола и встала прямо перед полицейскими, как будто защищая учеников своим телом.

– Просим прощения, – бросил невнятно, как отговорку, один из полицейских. – Мы здесь по заданию. Выполним его и оставим вас в покое, буквально пара минут.

– Хорошо, чем же я могу вам помочь?

– Нам нужен ученик девятого «Б» класса – мы же не ошиблись, это девятый «Б»?

– Да, всё верно.

– Итак, с нами должен будет пройти некий Артём Левинский. Он здесь?

– А в чём, собственно, дело? – неожиданно решила уточнить учительница, вместо того чтобы с радостью избавиться от меня в то же мгновение.

– Мы не имеем права обсуждать это с вами, – сказал как отрезал полицейский грубым безапелляционным тоном и бросил теперь вопрос всему классу: – Артём Левинский, если ты здесь, подойти сюда.

– Это я. Я Артём Левинский, – пересохшим от волнения голосом ответил я. – В чём дело, что случилось?

Мне было страшно за отца – что, если с ним что-то произошло нехорошее и полицейские прибыли в школу, чтобы сообщить об этом мне как можно скорее и лично? Но почему и зачем? Да и мама наверняка уже позвонила бы на мобильный, связь-то в школе нигде не теряется, уведомлений о звонках я не видел, хоть буквально пять минут назад строчил Лизе ответ в социальной сети…

– Всё узнаете позднее, сейчас мы требуем, чтобы вы прошли с нами.

– Я… я никуда с вами не пойду…

Я схватился за телефон, открыл контакты, намереваясь позвонить отцу, как вдруг один из полицейских резким движением вырвал его у меня.

– Что вы делаете? – спросила недоумённо учительница, тем не менее оставаясь стоять на том же месте и ничего не предпринимая.

– Пакуем его, – заявил он же, и в тот же момент мне вывернули руки за спину. Я услышал неприятный хруст и почувствовал резкую боль в плече.

– Стойте! Отпустите его!

Услышав голос Лизы, я резко обернулся. Полицейские также отвлеклись на неё – вскочив из-за парты, она побежала ко мне. Державший меня ослабил хватку, так как правой рукой теперь резко оттолкнул Лизу с такой силой, что та безвольно упала на пол, словно тряпичная кукла. Она не вскрикнула, не умела кричать по-девчачьи, но от увиденного в моих венах в мгновение вскипятилась кровь.

– Ах ты ж падла! – взревел я.

В следующие секунды я совершенно не понимал, что происходит и что я делаю. У меня словно слетели с катушек мозги. Я перестал что-либо чувствовать, исчезла даже боль в вывихнутом плече. Хотелось разорвать, перегрызть горло, переломать все кости тому, кто посмел поднять на Лизу руку. И вот я, щуплый шестнадцатилетний паренёк, не друживший на тот момент со спортом, весивший от силы пятьдесят килограмм и не знавший ни одного единоборства, теперь, словно загнанный в угол зверь, вырвался, принялся махать руками, отбиваться лбом, кусаться, рвать ногтями… Ослеплённый яростью, я был готов на всё. Даже умереть, но отомстить за Лизу.

Разумеется, потасовка продлилась недолго. Оглушительный удар в висок сбил меня с ног. Класс с переполошившимися детьми и учительницей, а также испуганное лицо Лизы – всё это поплыло у меня перед глазами, навсегда отпечатавшись в памяти. И в следующее же мгновение я провалился в темноту.

Позднее на суде – стоя за решёткой, словно опасный преступник, – я узнал, что мой отец был арестован за ведение антинародной деятельности, направленной на подрыв суверенитета и целостности страны, а также на революционную смену государственного строя. Вследствие чего и отец, и мать были лишены родительских прав, а я отправлен в детский дом, что и определило мою карьеру полицейского в дальнейшем благодаря реформе, проведённой спустя полгода после суда.

В тот день я поклялся себе, что, как только у меня появится возможность, я отыщу своих родителей. И неважно, насколько это будет опасно или невыгодно с точки зрения отношения ко мне государства.

Все те почти три года, что я провёл до совершеннолетия в детском доме, я не мог понять, в чём же был виновен мой отец. Он честно выполнял свою работу следователя в полиции, был на хорошем счету, получал повышение за повышением. Являлся одним из лучших по проценту раскрытых дел. Конечно, он всегда придерживался скорее оппозиционных взглядов, любил называть себя искренним либералом и надеялся, что когда-нибудь Россия начнёт не дистанцироваться, а, наоборот, наращивать с миром связи, дружиться и стремиться в светлое будущее, как демократическая, процветающая, с лучшей экономикой и правовой системой страна. А уж в последние годы после тяжёлого периода с эпидемией, а затем и войной он начал понемногу внедряться и в активную политическую жизнь: вступил в какую-то разрешённую либеральную партию, ездил, если время позволяло, на митинги и шествия, участвовал в агитационной деятельности партии… Оказалось, что партию признали «иноагентом» за месяц до ареста отца, а за неделю – запретили и распустили вовсе. Но ведь отец никогда не нарушал закон, как только партия исчезла – он весь погрустнел, словно осунулся и постарел на несколько лет, но какую-либо деятельность с партией прекратил. На все эти вопросы мог мне ответить, пожалуй, только он, потому я и принялся терпеливо ждать нашей встречи. Хотел понять – виновен ли отец в свалившейся на нашу семью беде или же нет. Хоть, честно говоря, в любом случае всё равно поддерживал его, так как и сам, быть может, даже ещё яростнее, в силу подросткового максимализма, разделял его взгляды.

Часть 2 Маски сброшены

Опять за годом год вперёд идёт, Пусть кажется сегодня, жизнь прекрасна, Но время прошлое навечно унесёт, И ты поймёшь, что было всё напрасно… Теверовская Е.Г.

Глава 1

Среда, 4 дня до…Вечер

Порывы ветра колыхали некогда белые, а теперь посеревшие жалюзи, которые со стуком бились друг об друга и о подоконник. Сквозь них в просторный кабинет на самом верхнем этаже «Офиса» пробивались лучи уходящего за горизонт солнца, ослепляя Леонтия Керчева. Он сидел во главе длинного деревянного стола, покрытого лаком, в высоком, обшитом кожей кресле, мерно покачиваясь и не сводя взгляда с окна, задумавшись о чём-то. С противоположной стороны стола сидел на небольшом стуле весь раскрасневшийся, что-то взволнованно объясняющий, при этом активно размахивающий руками приближённый Керчева. На экране ноутбука, повёрнутого к Леонтию Павловичу, мелькали слайды презентации с броскими и абсолютно дешёвыми рекламными эскизами. Оба они – и начальник, и подчинённый – были одеты в строгие костюмы: чёрный пиджак и брюки, белые рубашки с тёмно-синими галстуками и лакированные туфли с длинными носами.

«Боже, какой же он идиот. Что за пургу несёт… – подумал Керчев, на секунду бросив взгляд на помощника и вслушавшись в те потоки слов, что из него били фонтаном. – Единственная его задача, с которой он и то не справляется, – это думать, как бы прорекламировать меня перед этой толпой горе-избирателей, которые знают лишь то, что льётся на них потоками с плакатов, телеэкранов, по радио… И так, можно сказать, подконтрольных мне. Думают, что выбирают между мной и этим старым идиотом Ивановым. Идиотская «демократия», что добралась и до полиции, пережиток реформ, из-за которых мы теперь посмешище, а не силовая структура. Как же меня тошнит уже от всего этого».

И всё же, несмотря на не покидавшую его тело усталость в силу уже стукнувших пятидесяти восьми лет, а также дел и обязанностей, обрушившихся в связи с предвыборной гонкой, Керчев чувствовал доставлявшую ему радость и крепившую силу духа близость к столь высокому в иерархии города посту. Он был почти на девяносто девять и девять процента уверен в своей победе, но всё же не собирался пока что расслабляться. По своему опыту помнил, как на разных жизненных этапах его конкуренты теряли железную хватку, будучи уверенными, что всё уже у них в кармане, и проигрывали. Не только в политике. А Керчев своего упускать не собирался. К тому же кабинет ему очень и очень нравился, Леонтий Павлович представлял уже, как там будет спокойно и приятно проводить рабочие часы. Да и этот небольшой конференц-зал, расположенный прямо за дверью кабинета, внушал ему чувство власти, такое притягивающее и пьянящее.