Злой король

— И взамен ты дала ему корону фейри, — Тарин смотрит на меня так, словно поражена моей сделкой. В конце концов, кто я такая, чтобы решать, кто должен сидеть на троне Эльфхейма? Всего лишь смертная девушка.

Мы можем получить власть, только забрав ее.

Вряд ли она знает, насколько я была самонадеянной, совершая всё это. Я украла корону фейри, я хочу сказать ей. Верховный Король, наш старый враг, Кардан, под моей властью. Но, конечно, я не могу рассказать это. Иногда кажется опасным даже думать об этом.

— Нечто подобное, — говорю я вместо этого.

— Должно быть, это тяжёлая работа — быть его сенешалем. — Она оглядывает комнату, и я задумываюсь о том, как видит это она. Я живу в этих комнатах, но у меня нет слуг, если не считать слуг из самого замка, которых я редко пускаю внутрь. Чашка чая стоит на книжной полке, на полу лежат тарелки и блюдца с кожурой фруктов и корками хлеба. Одежда разбросана там, куда я её бросила сразу после того, как сняла. Книги и бумаги лежали на каждой поверхности. — Ты раскручиваешь себя, словно катушку. Что будет, когда нитки закончатся?

— Тогда я буду крутиться больше, — говорю я, продолжая метафору.

— Позволь мне помочь тебе. — Говорит она, сияя.

Мои брови поднимаются:

— Хочешь сплести нить?

Она закатывает глаза.

— О, давай уже. Я могу делать то, на что у тебя нет времени. Я вижу тебя во Дворе. У тебя есть, может, два хороших дублета. Но я могла бы принести тебе некоторые твои старые платья и драгоценности — Мадок не заметит, а даже если и заметит, то не будет возражать.

Фейри всегда отдают друг другу долги за нарушение обещаний и обязательств. Повзрослев, я понимаю теперь, что она предлагает мне — отдачу долга, а не извинения.

— У меня три дублета, — говорю я.

Она поднимает брови.

— Ну, тогда, думаю, тебе больше ничего не нужно.

Я не могу не удивиться тому, что она пришла сейчас, сразу после того, как Локк стал Мастером Пирушек. И раз уж она всё еще живёт в доме Мадока, мне интересно, к каким политическим убеждениями она расположена.

Мне стыдно за эти мысли. Не хочу думать о ней так, как я должна думать обо всех остальных. Она — моя близнец, и я скучала по ней, надеялась, что она придёт, — и вот она пришла.

— Хорошо, — говорю я. — Если хочешь, можешь принести мои старые вещи. Это было бы здорово.

— Хорошо! — Тарин встаёт. — И должна признать, было очень трудно не спросить, откуда ты пришла или как тебя обидели.

Я улыбаюсь — широко и по-настоящему.

Она протягивает руку, чтобы погладить тело плюшевой змеи.

— Я люблю тебя, ты знаешь. Как и мистер Хисс. И никто из нас не хочет остаться позади в твоём прошлом.

— Спокойной ночи, — говорю я ей, и когда она целует мою ушибленную щёку, я крепко её обнимаю.

Как только она ушла, я беру свои мягкие игрушки и сажаю рядом со мной на ковёр.

Раньше они были напоминанием о том, что было до Фейриленда, — время, когда всё было нормально. Когда-то они были утешением для меня. Я долго смотрю на них, а затем одну за другой бросаю в огонь.

Я больше не ребёнок, и мне не нужен комфорт.

…

Как только это сделано, я ставлю перед собой маленькие мерцающие стеклянные флаконы.

Митридатизм — так называется процесс, с помощью которого нужно принимать яд в маленьких дозах, чтобы организм постепенно привыкал к полной дозе. Я начала еще год назад, — как еще один способ исправить мои недостатки.

Но были и побочные эффекты. Глаза сияли слишком ярко. Полумесяцы на ногтях становились голубоватыми, будто бы моя кровь не получала достаточно кислорода. Мой сон странный, полный слишком ярких снов.

Капля кроваво-красной жидкости румяного гриба, который в полной дозе вызывает смертельный паралич. Лепесток «сладкой смерти», сон от которого может длиться сто лет. Дух-ягода, которая заставляет кровь гнаться с сумасдшедшей скоростью и вызывает дикость, прежде чем остановить сердце. И кусочек вспоглощающего волшебного плода — фрукта фейри, который затуманивает разумы смертных.

Я чувствую головокружение и тошноту, когда яд попадает в кровь, но мне было бы только хуже, если бы я пропустила дозу. Моё тело привыкло, и теперь оно жаждет того, что должно убивать.

Удачная метафора для некоторых других явлений.

Я едва могу идти, когда добираюсь до постели. При этом слова Балекина всплывают в моей голове: «Я слышал, что для смертных чувство влюблённости очень похоже на чувство страха. Твоё сердце бьётся быстро. Эмоции сильны. Ты становишься легкомысленной, может, у тебя даже кружится голова. Это правда?».

Я не уверена, что сплю, но точно падаю в дремоту.

Злой король. Глава 5.

Я ворочаюсь в гнезде из одеял, бумаг и свитков на ковре перед огнём, когда Призрак будит меня. Пальцы все в чернилах и воске. Я смотрю вокруг, пытаясь понять, сколько времени, что я писала до этого и кому.

Таракан стоит у секретного входа в мои комнаты, наблюдая за мной своими нечеловеческими глазами.

Моя кожа потная и холодная одновременно. Сердце быстро бьётся.

Я всё еще чувствую горький вкус яда на языке.

— Опять, — говорит Призрак. Мне не нужно даже спрашивать, что он имеет в виду.

Может, я и обманула Кардана, чтобы он надел корону, но я еще не научилась заставлять его вести себя по-королевски.

Пока я получала информацию, он был с Локком. Я знала, что будут проблемы.

Я провожу мозолистой рукой по лицу.

— Я встаю, — говорю я.

Всё еще одетая в то же самое, что и прошлой ночью, я снимаю пиджак и надеюсь на лучшее. Войдя в спальню, зачёсываю волосы назад, закрепляя их кожаным ремешком и прикрывая беспорядок бархатной шляпой.

Таракан хмурится, глядя на меня.

— Твоя одежда вся измята. Его величество не должен ходить с сенешалем, который выглядит так, словно только что встал с кровати.

— Вал Морен ходил с растрёпанными волосами на протяжении последнего десятилетия, — напоминаю я, вынимая из ящика стола моего кабинета пару листьев мяты и жуя их, чтобы сбить запах. Сенешаль последнего короля был смертным, как и я, любил говорить непонятные пророчества и многие считали его безумным. — Вероятно, очень похожими на мои.