Злой рок. Политика катастроф
Шрифт:
…позорный неудачник, зачатый, если можно так выразиться, в сточной канаве, превратился в великого пророка, и оппозиция распалась на части, а весь остальной мир смотрел на это с удивлением и непониманием. У нас же… главными сторонниками режима стали истерички, школьные учителя, священники-ренегаты, подонки и чужаки со всех окраин… Идеология, как жиденький соус, покрывала похоть, алчность, садизм и неизмеримую жажду власти… и любого, кто не принимал новое учение всецело, отдавали палачам[736].
Рек-Маллечевен умер от сыпного тифа в Дахау, видя, как сбывается его горестное пророчество.
Самый свежий и известный пример краха империи – это, несомненно, распад Советского Союза незадолго до его шестьдесят девятого дня рождения. Сейчас, в ретроспективе, историкам видно загнивание на всех уровнях советской системы в брежневскую эпоху и даже раньше нее. Стивен Коткин утверждал, что только высокие цены на нефть в 1970-х годах «предотвратили Армагеддон»[737] – и, возможно, это действительно так. Но в то время казалось иначе. Когда в марте 1985 года Михаил Горбачев стал генеральным секретарем КПСС, объем советской экономики, по оценкам ЦРУ, составлял примерно 60 % от объема экономики США, а советский ядерный арсенал был больше американского. Значительную часть предыдущих двадцати лет страны третьего мира
И, наконец, обратим внимание на то, насколько различалось время жизни каждой из упомянутых империй. Римская империя (если не считать Византию) просуществовала чуть более пятисот лет. Совсем немного отстала Османская – 469 лет. Не совсем ясно, от какой именно даты отсчитывать начало Британской империи, но, по всей видимости, 350 лет – это вполне справедливая оценка. Династия Мин правила 276 лет. Советский Союз официально возник в конце 1922 года, а распался еще до конца 1991 года; гитлеровский Третий рейх продержался всего двенадцать лет. При такой нерегулярности возникновения и разрушения империй, не говоря уже о непредсказуемости геологических катастроф, – как же трудно приходится тем, кто ищет в истории циклические закономерности. Проблема становится еще сложнее, если учесть, что некоторые из этих империй, например российская и китайская, смогли восстановиться даже после того, как разрушились, казалось бы, окончательно и навсегда. Политическая география современного мира может показаться лоскутным одеялом из национальных государств, основанных по образцу западноевропейской державы XIX века, а сам этот образец возник в воображении Джузеппе Мадзини. Но стоит всмотреться пристальнее, и мы увидим, что и в Пекине, и в Москве по-прежнему властвуют императоры[741]. Генеральный секретарь Си Цзиньпин, стараясь придать легитимность правлению Коммунистической партии, непрестанно ссылается на имперское прошлое Китая. Пропагандисты стратегии Си Цзиньпина «Один пояс и один путь» проявляют особую любовь к путешествиям адмирала Чжэн Хэ в XV веке[742]. Владимир Путин вполне определенно рассматривает Российскую Федерацию как наследницу Советского Союза – и даже приводит пространные, тенденциозные и основанные на тщательных исследованиях аргументы в защиту действий СССР в 1939–1940 годах[743]. Что нам делать с империями, которые возвышаются, падают и снова возвышаются? Точно так же Индия, вторая по численности населения страна мира, во многих отношениях является наследницей Британского Раджа. Это в 2005 году, в своем замечательном выступлении в Оксфордском университете, признал премьер-министр Индии Манмохан Сингх:
Наши представления о верховенстве закона, конституционном правительстве, свободной печати, профессиональной государственной службе, современных университетах и исследовательских лабораториях – все это формировалось в горниле, где многовековая цивилизация встретилась с господствующей империей того времени… Наша судебная система, наше законодательство, наша бюрократия и наша полиция – все это великие институты, созданные британско-индийской администрацией, и они прекрасно служат нашей стране. Во всем наследии Раджа нет ничего важнее английского языка и современной школьной системы… конечно, если не считать крикет!.. Отцы-основатели нашей республики также испытали влияние идей эпохи Просвещения в Европе. Наша Конституция остается свидетельством прочных связей между индийской частью нашего интеллектуального наследия и его самыми что ни на есть британскими элементами[744].
Тем временем в Анкаре Реджеп Тайип Эрдоган лелеет мечты о возрождении Османской империи, ставит под сомнение Лозаннский мирный договор (1923) и возрождает территориальные претензии «Национального обета», принесенного в 1920 году на последней сессии османского парламента[745]. Манию величия питают и в ветхом Тегеране. «Иран был глобален с момента своего возникновения, – заявил в 2015 году Али Юнеси, бывший министр разведки и советник президента Хасана Рухани по делам меньшинств. – Он родился империей. Правители, официальные лица и администрация Ирана всегда мыслили глобально». Юнеси говорил, что земли «Великого Ирана» тянутся от границ Китая до Вавилона (Ирак) – исторической столицы империи Ахеменидов, – включая в себя Индийский субконтинент, Северный и Южный Кавказ и Персидский залив[746]. И пусть даже эти амбиции разделяют немногие иранцы, в повсеместном стремлении возглавить территорию «шиитского полумесяца» виден тот же имперский подтекст.
Принято считать, что разрушение империй становится трагедией только для империалистов. Но в такие моменты насилие достигает особого размаха, а терпеть приходится «освобождаемому» народу. Просто задумайтесь о том, к какой жестокости привела гибель империй Романовых, Габсбургов и Османов, и каким ужасным оказалось разделение Британского Раджа. Возможно, что из всех обличий, какие только может принять катастрофа, самой сложной для понимания является предсмертная агония империи.
Глава 7
От «лихорадки буги-вуги» до «Эболы в городе»
Я тогда перенес серьезную болезнь, распространяться о которой не стану[747].
Джек Керуак. «В дороге»
Рок-н-ролльный грипп
Те американцы, чья молодость пришлась на 1957 год, поистине пребывали на вершине блаженства. Летом хит-парады возглавил Элвис Пресли с песней «(Let Me Be Your) Teddy Bear».
В сентябре на вершину взобралась песня Бадди Холли и The Crickets «That’ll Be the Day», а в октябре – «Wake Up Little Susie» братьев Эверли. Той же осенью вышел роман Джека Керуака «В дороге». «Оскар» за лучший фильм получила «Кошка на раскаленной крыше» с Полом Ньюманом и Элизабет Тейлор. Коллективная память об этих идиллических «счастливых днях» упускает расовые разногласия того времени. А ведь всего тремя годами раньше, в 1954-м (через два года после того, как был убит Эмметт Тилл, а Роза Паркс отказалась уступить свое место в автобусе), в суде рассматривалось дело «Оливер Браун и др. против Совета по образованию Топики», возвестившее конец расовой сегрегации в государственных учебных заведениях. В том же 1957 году федеральные войска были направлены в Литл-Рок, столицу Арканзаса, чтобы сопроводить девятерых чернокожих учеников в Центральную среднюю школу. Об этом рассказывают в современных школах. Но мы все еще склонны забывать, что в 1957 году разразилась одна из крупнейших пандемий современной эпохи, – согласно недавнему исследованию, по своему размаху она занимает восемнадцатое место в истории[748]. И вовсе не случайно еще одним хитом того года стала песня «Rockin’ Pneumonia and the Boogie Woogie Flu»[749] Хьюи «Пиано» Смита и The Clowns:Мне бы прижать ее, но я не могу,
В ногах нет силы – и я не побегу,
Надо мною снова властен молодежный ритм,
Лихорадка буги-вуги, рок-н-ролльный грипп.
Хочу кричать…
3 ноября 2020 года Дональд Трамп проиграл президентские выборы – и возможно (пусть даже вероятность этого мала), его будут сравнивать с Вудро Вильсоном, чьи шансы на переизбрание – не говоря уже о здоровье – подорвала роковая пандемия испанского гриппа 1918–1919 гг. Более уместно было бы сравнить его с Дуайтом Эйзенхауэром. 34-й президент США, сделавший образцовую карьеру в системе государственной службы, дважды имел дело с пандемиями. В первый раз, во время «испанки», он командовал танковым корпусом из десяти тысяч человек в Кэмп-Кольте (Геттисберг, штат Пенсильвания) – и за принятые меры его повысили до подполковника. А второй раз – пандемия азиатского гриппа 1957–1958 годов – пришелся уже на годы его президентства. О первом случае писали в книгах и трубили в статьях, и когда комментаторы в 2020 году искали исторические аналогии, они ссылались на 1918–1919 годы чаще, чем на любое другое время. А вот о более позднем эпизоде сейчас почти забыли – и помнят о нем только историки и исторически мыслящие эпидемиологи. Но на самом деле он заслуживает самого пристального внимания – поскольку как кризис общественного здравоохранения он больше похож не на эпидемию 1918–1919 годов (одну из десяти самых смертоносных за всю историю мира), а на нашу пандемию COVID-19[750].
В 2020 году политики отреагировали на пандемию совершенно иначе, чем администрация Эйзенхауэра за шестьдесят три года до этого, – а лучше сказать, с точностью до наоборот. Осенью 1957 года Эйзенхауэр не объявлял никакого чрезвычайного положения. Не было государственных локдаунов. Никто не закрывал школы: заболевшие просто, как обычно, оставались дома. Все работали в более-менее привычном ритме. Администрация Эйзенхауэра не брала запредельного количества займов, из которых гражданам и предприятиям предоставлялись бы трансферты и ссуды. Президент запросил у Конгресса всего 2,5 миллиона долларов (23 миллиона в современных ценах с поправкой на инфляцию, и около 0,0005 % от ВВП 1957 года, который составлял 474 миллиардов), чтобы дополнительно поддержать Службу общественного здравоохранения[751]. Да, в том году была рецессия – но едва ли ее вызвала пандемия. Рейтинг одобрения деятельности Эйзенхауэра действительно ухудшился, упав с 80 до 50 % с января 1957 года по март 1958 года[752], а его партия понесла тяжелые потери на промежуточных выборах 1958-го. Но ни один серьезный историк, изучающий то время, не стал бы связывать эти неудачи с пандемией. Хьюи Смит и The Clowns, похоже, верно оценили беззаботный дух, охвативший нацию и выраженный годом прежде в чеканной формуле: «И мне-то волноваться?»[753]. Болезнь среди подростков
«Азиатский грипп» – в те дни инфекцию, возникшую в Азии, называли только так – в антигенном отношении был новым штаммом (H2N2) гриппа A и походил на штамм, вызвавший пандемию «азиатского» или «русского» гриппа в 1889 году[754]. Тот вирус отличался от коронавируса, вызывающего COVID-19 (оба относятся к РНК-содержащим вирусам, но принадлежат к разным типам). Но его эффект был сопоставимым. Впервые о нем сообщили в Гонконге в апреле 1957 года. Он возник в материковом Китае за два месяца до этого и – как и COVID-19 – быстро распространился по миру. С апреля по июнь он разошелся по всей Восточной Азии и Ближнему Востоку, вызвав вспышки заболевания на американских военных базах в Корее и Японии. К началу июня первые случаи азиатского гриппа были отмечены более чем в двадцати странах, в том числе в континентальной части США. До Южной Америки и Африки вирус добрался в июле и августе, а в сентябре начались эпидемии в Северной Америке и Европе[755]. В отличие от носителей SARS-CoV-2 в наши дни, люди, зараженные H2N2, по большей части путешествовали на кораблях – в то время именно так в основном осуществлялись дальние перевозки, – и тем не менее вирус распространялся стремительно.
Как и COVID-19, азиатский грипп привел к значительной избыточной смертности. Согласно последним данным, во всем мире во время той пандемии умерло около 1,1 миллиона (от 700 тысяч до 1,5 млн) человек[756]. В одном недавнем исследовании пандемии 1957–1958 годов, проведенном еще до появления COVID-19, был сделан такой вывод: если «столь же смертоносный вирус» поразит мир сегодня, то можно ожидать, что он убьет примерно 2,7 миллиона человек[757]. Как и COVID-19, вирус азиатского гриппа ударил по некоторым странам намного сильнее, чем по другим. В странах Латинской Америки, особенно в Чили, избыточная смертность оказалась особенно высокой. Такой же высокой она была и в Финляндии. В США ее уровень составил от 14 тысяч до 115 700 случаев[758]. Если внести поправку на нынешнюю численность населения, мы получим больше – от 26 до 215 тысяч.