Злой рок. Политика катастроф

Впрочем, не стоит полагать, будто в 1950-х годах американцы так уж спокойно шли на риск, а правительство отличалось невероятной компетентностью. Да, они были уверены, что легко победят азиатский грипп, но подобного оптимизма не было и в помине, когда речь заходила о полиомиелите – кишечной инфекции, которую вызывает полиовирус, распространяющийся через соприкосновение с фекальными отходами. В немногих случаях – примерно в одном из ста – вирус может выйти за пределы кишечника, проникнуть в ствол мозга и центральную нервную систему, разрушить двигательные нейроны, стимулирующие сокращение мышц, и вызвать необратимый паралич – чаще всего ног. Еще более редкими оказываются случаи, когда полиомиелит убивает, парализуя дыхательные мышцы^[832]. Отчасти из-за того, что именно из-за полиомиелита отнялись ноги у Франклина Рузвельта, а отчасти из-за того, что Бэзил О’Коннор, глава Национального фонда борьбы с детским параличом (NFIP), был невероятно умелым организатором, полиомиелит с конца 1930-х годов стал навязчивой идеей всей нации^[833]. О’Коннор применил новейшие методы рекламы и сбора средств – и сумел превратить страшный, но сравнительно редкий недуг в самую пугающую болезнь своего времени. Страх достиг апогея в 1952 году, когда количество зарегистрированных случаев полиомиелита достигло максимума – 37 случаев на 100 тысяч человек^[834].

Паника перед возможной пандемией полиомиелита обнажила серьезные недостатки американской системы здравоохранения. Прежде всего, Национальный фонд принципиально отказался от государственной помощи и надзора как от «коммунистической, антиамериканской… схемы» и направил все финансы на поддержку инактивированной вакцины Джонаса Солка, разработанной для того, чтобы побудить иммунную систему к выработке нужных антител без вызывания спонтанной инфекции. Испытания, в которых были задействованы два миллиона учеников начальной школы по всей стране, показали, что вакцина Солка эффективна против вируса полиомиелита 1-го типа на 60–70 %, а против вирусов 2-го и 3-го типа – на 90 % или даже больше^[835]. В апреле 1955 года, спустя несколько часов после публикации результатов, Служба общественного здравоохранения одобрила коммерческое производство вакцины Солка. Но та оказалась такой популярной, что для Оветы Калп Хобби, министра здравоохранения, просвещения и социального обеспечения США, это стало полной неожиданностью^[836]. Администрация Эйзенхауэра просто предполагала, что весь процесс останется в частных руках, а вакцина пойдет «от производителя – к оптовику, к фармацевту, к местному врачу»^[837]. Из-за стремления произвести достаточно вакцин была распределена и бракованная партия, изготовленная в компании Cutter Laboratories (Беркли, штат Калифорния). У многих детей из числа тех, кому ввели дефектную вакцину, развился полиомиелит; некоторых парализовало. В конце концов пероральная живая вакцина Альберта Сейбина показала лучший результат (хотя вакцина Солка тоже была эффективной)^[838]. С учетом этого и нужно рассматривать гонку, устроенную Морисом Хиллеманом за вакциной от гриппа. События 1957 года происходили на совершенно уникальном фоне: всего за два года до этого все убедились в опасности исключительно рыночного подхода и в необходимости эффективного надзора со стороны государства, что привело к значительному увеличению финансирования Национальных институтов здоровья и Центров по контролю и профилактике заболеваний, а также к повышению уровня их полномочий.

Извлекло ли правительство США правильные уроки из событий 1957–1958 годов – а также из пандемии 1968 года? Так и хочется сказать, что да. Готовность к новой пандемии гриппа оставалась высокой на протяжении всех последующих десятилетий. Порой она даже казалась чрезмерной – как, скажем, в 1976 году, когда в учебном полигоне «Форт-Дикс», штат Нью-Джерси, зафиксировали вспышку гриппа A подтипа H1N1, в результате которой умер один человек и тринадцать попали в больницу. Опасаясь возвращения штамма гриппа 1918–1919 годов, директор CDC Дэвид Сенсер рекомендовал провести массовую вакцинацию против болезни, которую теперь называют «свиным гриппом». Президент Джеральд Форд внял его словам, но, помня о фиаско компании Cutter, призвал Конгресс принять закон, согласно которому производителям предоставлялось возмещение убытков, если возникали проблемы с их вакциной. Впрочем, программу пришлось приостановить из-за сообщений о том, что у некоторых реципиентов вакцины развился синдром Гийена – Барре, способный вызвать паралич и остановку дыхания^[839].

В 2005 году, когда в Вашингтоне узнали о том, что в Азии вспыхнул птичий грипп H5N1, администрация Джорджа Буша была готова предпринять очередной комплекс чрезвычайных мер, в основе которых лежали вакцины^[840]. Сам Буш представлял опасности гриппа по книге Джона Барри «Испанка. История самой смертоносной пандемии». Майк Окерлунд Ливитт, министр здравоохранения и социальных служб США, в интервью Los Angeles Times заявил, что из всех угроз, к которым ему приходилось готовиться, «есть одна, не дающая спать по ночам, – грипп»^[841]. Но эпидемия 2005 года до США не дошла. А вот вспышка свиного гриппа, начавшаяся в Мексике в 2009 году, дошла – причем уже в феврале того же года. Администрацию Барака Обамы порой хвалят за то, что она встретила пандемию во всеоружии^[842], но вакцину против штамма H1N1 образца 2009 года правительство смогло предоставить лишь год спустя, после двух ярко выраженных волн заболевания, вторая из которых, осенняя, была сильнее^[843]. Смертность не превысила показатели рядового сезона гриппа лишь потому, что вирус не был особенно смертоносным. Ранний прогноз коэффициента летальности при заражении намного превышал его реальный уровень в 0,01-0,03 % – впрочем, и этого хватило, чтобы за год погибло 12 469 американцев, а на больничные койки отправилось 274 304. В мире от болезни погибло примерно 300 тысяч человек^[844]. Но свиной грипп 2009 года заразил от 43 до 89 миллионов американцев. Будь коэффициент летальности в десять раз выше, соразмерной могла бы стать и смертность. А кроме того, свиной грипп убивал и молодых, и стариков. Средний возраст умерших был вдвое меньше, чем в среднем за сезон гриппа с 1970 по 2001 год. И почти не приходится сомневаться, что возросло и число потерянных лет жизни с учетом ее качества (QALY). В начале пандемии COVID-19 я беседовал с эпидемиологом Ларри Бриллиантом, и он предположил, что, желая представить потенциальное воздействие новой инфекции, можно взять за основу частоту встречаемости, сходную с показателями эпидемии гриппа 2009 года, – но с поправкой на то, что коэффициент летальности составит 0,1–0,4 %. Такая эпидемия унесла бы жизни 183 тысяч американцев в 2009 году и до 385 тысяч в 2020-м. И пусть у администрации Обамы был план готовности к пандемии^[845], мы совершенно не знаем, насколько хорошо удалось бы его реализовать, если бы COVID-19 нанес удар в те дни, когда Обама исполнял обязанности президента. Мы еще увидим, что у правительства, созданного преемником Обамы, недостатка в подобных планах тоже не было.

Прощай, Фредди!

Спустя тридцать лет после того, как прозвучала «Лихорадка буги-вуги» Хьюи Смита, еще одной рок-звезде – выступавшей скорее в лиге Элвиса Пресли – довелось столкнуться с вирусом, правда совершенно иного рода. Фредди Меркьюри, эксцентричный бисексуальный солист британской группы Queen, в 1987 году услышал свой диагноз: вирус иммунодефицита человека (ВИЧ). Ему шел сорок второй год. Четыре года спустя он умер.

С 1957 по 2020 год США – и весь мир – пережили только одну исторически значимую пандемию: и это была пандемия, вызванная ВИЧ и смертельной болезнью, к которой он может привести, – синдромом приобретенного иммунного дефицита (СПИД). Реакция политиков была весьма печальной: мировые лидеры в первое время стремились избегать разговоров о вирусе, который прежде всего (хотя и не только) передается половым путем. Не особо впечатлял и ответ медицинской науки: ученым вообще не удалось изобрести эффективную вакцину и у них ушло пятнадцать лет на поиск терапии, способной предотвратить развитие СПИДа у ВИЧ-инфицированных людей. Да и общество в целом, если уж на то пошло, не показало пример должного поведения. Даже осознав риски, связанные с распространением ВИЧ, люди еще долго как будто стремились увеличить свои шансы на заражение. В итоге к настоящему времени СПИД убил во всем мире уже 32 миллиона человек. В 2005–2006 годах, в самый разгар пандемии – через пятнадцать лет после того, как не стало Фредди Меркьюри, – от СПИДа в год умирали почти два миллиона.

По-видимому, вирус, ответственный за подавляющее большинство случаев СПИДа, ВИЧ-1, перешел к человеку в 1920-х годах или чуть ранее от центральноафриканских шимпанзе в результате торговли мясом диких животных и его потребления. На протяжении нескольких десятилетий вирус распространялся медленно, и только потом его передача ускорилась – возможно, в результате урбанизации Африки, – и в 1970-х годах он разлетелся по миру^[846]. Слово «медленно» в данном случае – ключевое. (В Камеруне болезнь называют le poison lent, «медленный яд».) В сравнении с пандемией гриппа ВИЧ/СПИД полз по планете словно улитка. Так почему же и нации, и международное сообщество не смогли эффективно противостоять ему? По словам Рэнди Шилтса, журналиста из Сан-Франциско, который сам умер от СПИДа в 1994 году, это случилось из-за системного сбоя: в США должным образом не отреагировали ни медицинские учреждения, ни организации здравоохранения, ни федеральные агентства, ни частные научно-исследовательские институты, ни средства массовой информации, ни лидеры гей-сообществ – иными словами, никто^[847].

В 1981 году издание New York Native опубликовало первую статью о гомосексуалах, которых лечили от новой странной инфекции в отделениях интенсивной терапии. Заголовок гласил: «Слухи о болезни во многом безосновательны». Сначала медицинская система справлялась. Самым первым пациентам в США (по большей части жителям Сан-Франциско, Нью-Йорка или Лос-Анджелеса) диагностировали необычные заболевания, такие как саркома Капоши, редкий рак, в данном случае крайне агрессивный и смертоносный; пневмоцистная пневмония, тоже редкая и при нормальных обстоятельствах не смертельная; криптоспоридиоз – заболевание, свойственное овцам; цитомегаловирус – вирус герпеса, быстро распространяющийся у пациентов с тяжелым иммунодефицитом; токсоплазмоз – инфекция, которую вызывает паразит Toxoplasma gondii, обнаруживаемый преимущественно в кошачьих фекалиях или зараженном мясе; и криптококковый менингит. 5 июня 1981 года в еженедельном отчете о заболеваемости и смертности, опубликованном CDC, приводилось (на странице № 2) первое сообщение об эпидемии под заголовком «Пневмоцистная пневмония – Лос-Анджелес»^[848]. Прошло одиннадцать дней, и врач Дон Фрэнсис из лаборатории гепатита CDC в Финиксе предположил, что форма «лейкемии кошек», которую вызвал, по всей вероятности, ретровирус, передающийся половым путем, приводит у гомосексуалов к иммунодефициту^[849]. Чуть более года спустя Брюс Эватт определил, что больные гемофилией рискуют заразиться новым вирусом через переливаемую кровь^[850]. В январе 1983 года Франсуаза Барре-Синусси, молодой исследователь из парижского Института Пастера, провела у пациента со СПИДом биопсию лимфатического узла и обнаружила новый ретровирус, настолько смертоносный, что тот убивал своих клеток-хозяев. Ее начальник, Люк Монтанье, определил, что это лентивирус – род вирусов, встречающийся, как правило, у животных^[851].

И все же столь ценные результаты, которые были получены исследователями, не привели к эффективным ответным мерам в политике, направленной на охрану здоровья. Лишь в 1983 году Служба общественного здравоохранения рекомендовала «группам риска… [учесть,] что наличие нескольких половых партнеров увеличивает вероятность развития СПИДа», и изменила свой подход к донорству крови^[852]. Почему все так получилось? Ответ отчасти заключается в том, что администрация Рональда Рейгана просто закрыла глаза на происходящее. Если в 1950-х годах образ больных полиомиелитом детей с ортезами проник американцам в самую душу – то в 1980-х геи, которые страдали от изнурительной болезни, передающейся половым путем, произвели противоположный эффект. «Бедные гомосексуалы – они объявили войну природе, и теперь та обрушила на них ужасную кару», – заметил однажды консерватор Пат Бьюкенен, советник Рейгана^[853]. Сам Рейган до 1985 года не сказал о СПИДе ни слова. Более того, в 1987 году Конгресс недвусмысленно запретил использовать федеральные средства для профилактики СПИДа и просветительских кампаний, которые «[поддерживают] или [поощряют], прямо или косвенно, гомосексуальное поведение», – продвижению этого законопроекта содействовал сенатор Джесси Хелмс^[854]. Но это была не единственная причина неубедительной политики противодействия СПИДу. Стоит упомянуть и о бюрократической борьбе, которая шла между Центрами по контролю и профилактике заболеваний (CDC), Национальными институтами здоровья (NIH) и Национальным институтом онкологии (NCI)^[855], не говоря уже о сомнительной попытке Роберта Галло из NCI присвоить себе заслугу в определении вируса, вызывающего СПИД^[856]. Окончательное название – вирус иммунодефицита человека (ВИЧ) – стало компромиссом конкурирующих групп французских и американских ученых^[857]. Были свои разногласия и во Всемирной организации здравоохранения: генеральный директор Хироси Накадзима вынудил уйти со своего поста Джонатана Манна, главу Глобальной программы по СПИДу^[858]. Распри между Глобальной программой и гораздо менее масштабной программой ВОЗ по инфекциям, передающимся половым путем, продолжались до 1990 года. А стоит ли говорить о том, как за долларовые пожертвования негласно состязались Всемирный банк, ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, Фонд ООН в области народонаселения (UNFPA) и Программа развития ООН (UNDP)?^[859] В прессе гораздо чаще и подробнее писали о синдроме токсического шока, о болезни легионеров и об отравленном «Тайленоле». В 1981–1982 годах в New York Times появилось всего шесть статей о СПИДе, и ни одна из них не попала на первую полосу^[860].

Раскол начался и в гей-сообществе. «[Ларри] Крамер утверждает, будто кое-что из того, что мы, геи, делаем, вызывает саркому Капоши (что именно: наркотики? извращенный секс?), – сетовал драматург Роберт Чесли, порицая Крамера, в одном из писем в New York Native. – Скрытый смысл эмоциональности Крамера – это триумф чувства вины: геи заслуживают смерти за свои беспорядочные связи… Но здесь заметно и нечто иное, нечто очень серьезное: ненависть к гомосексуалам и антиэротизм»^[861]. Неохотно принималась сама мысль о том, что именно сверхактивная половая жизнь относительно малой доли геев была причиной очень большой доли заражений. Лишь немногие эпидемиологи и специалисты в области науки о сетях осознали суть ВИЧ/СПИД: роль суперраспространителей в безмасштабных сексуальных сетях сильно отличала эту болезнь от предыдущих пандемий^[862]. Одним из первых установленных суперраспространителей был Гаэтан Дюга, бортпроводник авиакомпании Air Canada, который «подсчитал, что с 1979-го по 1981-й у него ежегодно было около 250 разных партнеров-мужчин»^[863]. Дюга был «духовным наследником» Мэри Маллон (Тифозной Мэри, ирландки-поварихи, которая заразила бациллой Salmonella typhi неведомо сколько ньюйоркцев сперва с 1900 по 1907 год, а затем с 1910 по 1915 год, пока ее насильно не поместили в карантин)^[864].

В итоге смертность от ВИЧ/СПИДа неуклонно росла. В 1987 году в США от болезни умирало примерно 12 тысяч человек в год, в 1994 году – уже более 40 тысяч, причем к тому времени ее жертвами все чаще оказывались гетеросексуалы и инъекционные наркоманы^[865]. Однако если в Америке СПИД был трагедией, то в Африке, где вирус почти всегда распространялся через гетеросексуальные половые контакты, он стал настоящей катастрофой^[866]. К 1990 году ВИЧ заразил более 20 % взрослых жителей таких столиц, как Кампала и Лусака. К 1996 году в странах Африки южнее Сахары чаще всего умирали именно от СПИДа. В 1987 году в Ботсване, Южной Африке и Зимбабве ожидаемая продолжительность жизни при рождении превышала шестьдесят лет. К 2003 году этот показатель снизился до пятидесяти трех, пятидесяти и сорока четырех лет соответственно. Что было тому виной? Отчасти это объяснялось высоким уровнем проституции и промискуитета – именно поэтому особому риску были подвержены дальнобойщики и шахтеры. Другой причиной стала дезинформация. Во франкоязычных странах Африки аббревиатуру SIDA (СПИД) расшифровывали как syndrome imaginaire pour decourager les amoureux (воображаемый синдром, мешающий любить)^[867]. В Южной Африке президенты один за другим – Табо Мбеки, сменивший Нельсона Манделу в 1999 году, и Джейкоб Зума, десять лет спустя пришедший на место Мбеки, – публично отрицали угрозу, исходящую от вируса, причем последний хвастался, что ему для защиты хватает и душа, принятого после соития. Все усложнила и советская кампания по дезинформации, вследствие которой в индийской газете, подконтрольной КГБ, написали, что СПИД был умышленно создан в США. Затем эту ложь усугубили заявления Якоба Сегала, бывшего биофизика из ГДР, – его поддельные исследования широко цитировались в газетах всего мира, в том числе и в Sunday Express^[868]. Даже если не говорить о страданиях, причиненных миллионами преждевременных смертей, экономические последствия были неисчислимы. СПИД убивает медленно, отбирает у работников силы и снижает продуктивность труда. Когда от него умирают родители, дети, оставшиеся сиротами, имеют очень маленькие шансы добиться успеха в жизни. Тропическая Африка сейчас намного беднее, чем была бы в том случае, если бы ее не поразил СПИД.

Урок ВИЧ/СПИДа не совсем в том, что он «изменил все», – как гласит заглавие юбилейной книги, которую в 2015 году опубликовали под эгидой UNAIDS (Объединенная программа ООН по ВИЧ/СПИДу)^[869]. В истории пандемии СПИДа прежде всего поражает, что мы, даже признав наличие новой смертельной болезни, распространяемой половым путем или через совместное использование игл, мало поменяли свой образ жизни. В одном из ранних американских отчетов отмечалось, что произошли «резкие и радикальные, но… недостаточные изменения в поведении как гомосексуальных/бисексуальных мужчин, так и инъекционных наркоманов», а также упоминались «значительная нестабильность и рецидивизм»^[870]. К 1998 году только 19 % взрослого населения США сообщили о каких-либо изменениях в своем сексуальном поведении в ответ на угрозу СПИДа^[871]. Страх слегка ослабел в 1996 году, когда появилась комбинированная антиретровирусная терапия (АРТ или АРВТ), при которой используется коктейль из ВИЧ-подавляющих препаратов, призванный предотвратить развитие СПИДа у носителей ВИЧ. Впрочем, вряд ли стоило рассчитывать, что страх уйдет совершенно, – особенно с учетом того, что сначала АРТ стоила 10 тысяч долларов в год. В 2017 году в одном докладе приводились данные, согласно которым менее половины мужчин из группы риска надевали презерватив во время последнего полового акта^[872]. Недавнее британское исследование показало, что удержать гомосексуалов от секса без презерватива способны лишь продолжительные кампании, направленные на повышение общественной и личной осведомленности^[873]. Тем временем примененный в Африке подход ABC (abstain, be faithful, and condomize – соблюдай воздержание, храни верность, пользуйся презервативами) позволил достичь лишь ограниченного успеха. По данным ООН, с 2000 по 2015 год «на востоке и юге Африки… использование презервативов увеличилось с 21,1 % до 22,2 % среди мальчиков и с 21,6 % до 32,5 % среди девочек»^[874]. Вряд ли это можно считать победой. Впрочем, есть и более обнадеживающие свидетельства, согласно которым молодые африканцы начинают половую жизнь позже и отказываются от традиционных практик – скажем, от ритуала «очищения» вдовы через секс с родственником умершего мужа^[875].