Злые боги Нью-Йорка

– Удачи вам с лексиконом, – примирительно сказал я от двери, касаясь полей шляпы. – Это и вправду очень полезная идея.

– Это самая полезная идея, которая когда-либо приходила мне в голову, не считая идеи привлечь определенного полицейского к расследованию конкретного преступления, – спокойно ответил он. – Выметайтесь из моего кабинета, мистер Уайлд. И никому ни слова.

Я написал отчет. Тщательно выписав «нападение с целью убийства», «угроза жизни», «хулиганство в общественном месте в состоянии опьянения» и многое другое. Честный способ рассчитаться за репу. Затем, раз уж я не располагал средствами для подкупа газетчиков и очень хотел поговорить с Птичкой, я пошел домой, на Элизабет-стрит, отражая полями шляпы тяжелые копья позднего августовского солнца. Не доходя двадцати ярдов до своей двери, я повстречал сюрприз.

У моей двери ждал прекрасный экипаж, какие никогда не останавливаются у пекарни миссис Боэм. От дорожной пыли безупречная черная краска казалась матовой.

Я остановился, изучая объект. Черный возница сидел на козлах, обратив ко мне залитый потом затылок. Я привстал на цыпочки, вытянул шею и заглянул в экипаж. Возможно, ожидая увидеть докторский саквояж Питера Палсгрейва, как по волшебству явившегося нам на помощь. Или брошенные на сиденье записи к завтрашнему выпуску, оставленные владельцем газеты, который захотел вытащить из меня подробности сегодняшнего происшествия.

Но внутри было пусто. Только намек на фиалки, смешанный с запахами улицы и нагретых кожаных сидений. Похолодев, я развернулся и нырнул в пекарню.

Ни миссис Боэм. Ни Птички, если уж на то пошло. Мои мышцы сдавило спазмом. Внутри сидела Шелковая Марш, улыбающийся ангел с пустой душой, и пила за пекарским столом остывший чай. Аромат фиалок и платье самого чарующего из оттенков зеленого.

– Прошу прощения за неожиданный визит, мистер Уайлд, – сказала она с отработанной застенчивостью. – Надеюсь, вы не сочтете меня бестактной, но я… Я очень расстроена. Ваша хозяйка ушла разносить товар, но была так любезна, что сначала приготовила мне чай. Налить вам чашечку?

«Помни, тебе не нужно выглядеть дружелюбно, – подумал я, – и вполне естественно казаться удивленным. Расценивай разговор как возможность, не раскрывай карты и моли Бога, чтобы Птичка оставалась наверху».

– У меня мало времени, мадам Марш. И признаюсь, я несколько удивлен. Я полагал, что вы захотите увидеть моего брата, если чувствуете себя… расстроенной.

Шелковая Марш налила мне чаю, печально выгнув розовые губы. К своему ужасу, я понял, что аккуратно сложено и лежит на стуле у нее за спиной, рядом с мешками муки. Тщательно выстиранная миссис Боэм ночная рубашка Птички. Ее следовало либо сохранить как улику, либо сжечь, но вместо этого она пала жертвой рачительной хозяйки, уступив известняку и щелочи. У меня не было ни единого способа узнать, заметила ли ее Шелковая Марш, не выдав при этом себя.

– Когда-то при подобных обстоятельствах я первым делом побежала бы к нему. Но вы, должно быть, заметили, что это… болезненная тема.

Она вздрогнула, сейчас – по-настоящему. Притворство заключалось только в том, что она сознательно не смогла скрыть от меня свою дрожь.

– Вал – любитель новизны, мистер Уайлд. Боюсь, моя привязанность к нему остается незамеченной.

– Он не замечает привязанности большинства людей.

Страдальческое выражение ее лица сменилось понимающей усмешкой. Подношение. Наш секрет.

– Конечно, вы знаете его лучше, чем я. Я ужасно огорчена нехваткой его внимания, и вы совершенно правы – он заслуженно привык к всеобщей привязанности.

– Я не специалист в его заслугах. Скажите, что же вас волнует?

– Я читала утренние газеты, – приглушенным шепотом призналась она. – Это довольно… Я очень расстроена, мистер Уайлд. Напугана.

Если любитель резать детей, человек в черном капюшоне, регулярно увозил их из ее публичного дома, я не мог винить ее за страх. Особенно, если она имела к этому непосредственное отношение.

– Мадам Марш, так чего же лично вы боитесь?

Она в притворном разочаровании поджала губы и похлопала пушистыми ресницами.

– Для нашего города, мистер Уайлд? Возможно, бунтов. Хаоса на улицах. Для ирландцев и Демократической партии, которую я безоговорочно поддерживаю? Конечно, провала на следующих выборах. Или вы полагаете мои интересы более личными, раз уж я нанесла вам визит, хотя мы оба чувствуем себя неловко?

Признание, пусть даже частичное – смелый ход. Но люди склонны рассказывать мне разное. Я отпил чая, оценивая тишину. В течение всего разговора я балансировал на острие ножа, но одно хорошо: Шелковая Марш откуда-то прознала, что если говорить ярким и сильным голосом, она будет звучать убедительнее. Птичка наверняка слышала нас сверху. Я надеялся на Господа, что Птичка нас слышит.

– Вы нанимаете птенчиков в качестве мэб, я заявился с Валом и выдал вам печальные новости о Лиаме, а потом увез двух самых юных звездочетов, – подвел я итог. – И теперь вы хотите узнать, как же это вышло.

Она решительно покачала белокурой головой.

– Что прошло, то ушло. Я хочу знать, должны ли мы опасаться за свою жизнь: я, мои сестрички, мои работники, все, кто живет в моем доме.

– Птенчики, которым не повезло жить под вашей крышей, и так уже достаточно боятся за свою жизнь. За ту жизнь, которая у них есть.

Синие глаза вспыхнули. Но в их блеске не было расчета, только горечь и усталость. Глубокая и затвердевшая обида, которую уже не скроешь.

– Мистер Уайлд, вы не единственный, кто плохо обо мне думает. Но я живу хорошо, и мои домочадцы – не хуже. Я богатая и независимая женщина. Я не стану высказываться ни о преимуществах сдельного шитья в голоде или холоде, ни о радостях работы на фабрике, где за услуги не платят, а берут их силой. Но я владею собственным предприятием. Кроме того, я владею собственным временем, что намного ценнее. И меня не удивит, если кто-то из моих подопечных тоже будет процветать, когда вырастет. Ведь я сейчас сижу перед вами, а в девять лет была такой же хрупкой, как и они.

Я моргнул, конечно. Если это правда, если она пережила то же самое, если знает все о том, что заставляет Птичку швырять посуду… тогда любые мои слова ни к чему не приведут. Некоторые шрамы так глубоки, что их не разглядеть, если у тебя нет своих. А если она лжет, ну, тогда с ней просто незачем говорить.

Казалось, ее огорчило то, куда зашел наш разговор. Шелковая Марш выпрямилась и покрутила чайной ложечкой в чашке, будто размешивая неподатливый кусочек сахара, хотя явно ждала меня с этим чаем не меньше четверти часа. Когда она встретилась со мной взглядом, губы ее вновь оживились, а щеки закраснели лепестками розы.

– Пожалуйста, скажите, что на самом деле случилось с Лиамом? – спокойно спросила она. – И, если уж на то пошло, как вы узнали, кто он и где живет?

– В конце концов его опознал один человек, который занимается благотворительной деятельностью.

– Ага. Полагаю, это была мисс Мерси Андерхилл.

От неожиданности меня тряхнуло. Скорее всего, очень заметно, поскольку Шелковая Марш неожиданно показалась очень довольной. Она наклонила голову, копируя мою ошарашенную позу.

– А кто, кроме нее, мистер Уайлд? Я нечасто ее вижу, но она много времени посвящает детям. Не могу представить себе кого-то другого, способного узнать Лиама после короткой встречи.