Змеелов в СССР
Шрифт:
Около трех тысяч мне хватит чтобы раздать долги, тысячу рублей кладу на все расходы, а 8 тысяч образуют мой личный оборотный капитал. Правда, в конце концов, это простые советские рубли, а не боны «Торгсина». Но что есть, то есть. Недаром же банковские билеты в 10, 25 и 50 рублей зовут червонцами. Золотого червонца в 7,74 гр уже нет, а бумажки, носящие его имя, остались. Реформа пройдет только в 1947 году.
Конечно, в таких делах легко лишиться шкуры. Но это уж издержки производства: «Волков бояться — в лес не ходить».
Легализовавшись, я принялся за работу. Поскольку сейчас было лето, самая жаркая пора, то работа моя была необременительна.
Там я оставлял свой мешок со змеями в тенистом укрытии, сам находил местечко неподалеку, немного отдыхал, немного ел и пил, принимал регидротационную соль, потом без надрыва занимался зарядкой, бегал, прыгал, отжимался. Пережидая самое жаркое время дня, занимался стрельбой из винтовки по кирпичам, тренируя меткость. Часа в три по полудни направлялся в обратный путь.
Пристраивал пойманных змей в террариум. Доил их. Иногда отправлял некоторое количество трофеев по почте заказчикам. Так же отправлялся и высушенный яд. К вечеру я освобождался.
В начале сентября я был готов ехать в Киев. Страшно, а надо. Рассчитаться с долгами. К тому же, я рассчитывал что маховик чекистских репрессий еще не заработал на полную мощность. Багаж мой был почти пустой, не считая змей, изумруды были надежно спрятаны и много места не занимали. Монет взял всего несколько экземпляров, самых дорогих. Больше ничего у меня не было, кроме личных вещей. И вдобавок, я со всех сторон обложился бумагами. Пригодилась и сделанная печать. Знаю я про эту вашу особенность насчет любви к официальным бумагам с печатями. Потому и заранее приготовился. Как говорят в народе: Больше бумаги — чище жопа!
И я двинулся в путь, благо с ж/д билетами у меня появились здесь выходы. После Ташкента стало как-то не по себе. Эпоха Большого террора цвела и пахла. Чекисты лютовали. Шел очередной «крестовый поход» против вновь образовавшихся врагов советской власти. «Лишь один товарищ Сталин никогда не спит в Кремле…» И другим не дает.
Правда, враждебность «новых врагов» заключалась лишь в том, что они не хотели для себя рабского труда и следовательно погружаться в бездонные пучины бедности и убожества, но когда это партийных «товарищей» волновали чьи-то там желания, идущие вразрез с идеями интернационалов и мировых революций! Партия приказала — члены, кандидаты, комсомольцы и прочие разделяющие идею ответили и понеслись выполнять, снося все на своем пути.
Всю страну затянула паутина дикого, тянущего душу страха. Можно было почувствовать себя внутри тотальной игры «Трансформеры, Эпоха истребления».
Навстречу нашему составу, с бодрыми песнями «Сталин это народ, что к победе идет, по вершинам заоблачных склонам», следовали караваны эшелонов, везущих на восток заключенных.
В пути ко мне часто с гордым видом подходили патрули. Как здесь любят говорить: «Конвой стреляет без предупреждения!» У них шпионом, «белобандитом» или же «деникинским офицером» ( в рамках национальной мании преследования) оказывался едва ли не каждый встречный.
От обвинения в шпионской деятельности ( статья 58 пункт 6 — шпионаж) не был застрахован никто. Недавно загребли даже жену Буденного, так как она бывала на приемах в иностранных посольствах. Вместе с мужем. Но красный усатый маршал стал сразу валять дурака: Кто эта женщина? Я ее знать не
знаю! Как японские шпионы были уничтожены известные советские писатели Борис Пильняк и Сергей Третьяков.Я уже не шутил, почтительно показывал бумаги, рассказывал, что везу очень ядовитых змей, предлагал показать. Буду благонадежным.
Как правило изучением бумаг все и ограничивалось. Я, конечно, из отдельной касты. На мое место так просто человека не найдешь, но под одну сурдинку могу очень легко загреметь, сейчас у нас особо не рассуждают. План есть план.
Люди начали исчезать бесследно. В одуревшей от ужаса стране аресты шли за арестами. По цепочкам. Мели всех. Под Котовского. Под корень. Под пытками все признавались, подписывали признания в антисоветской деятельности. Один сдавал многих. Кроме того, органы работали и по формальным признакам. Арестовывали многих за неправильную национальность, за фамилию, которая заканчивается на неправильную букву. Сажали даже тех, у кого анкета была хорошая. Обхохочешься!
Перегибали, не боясь сломать. Люди привыкали к арестам, как к погоде. Как метко выразился писатель И. Бабель.
Сургучная печать на дверях квартиры соседа, возвещавшая, что вся семья арестована, воспринималась уже обыденно. Домкомы сразу вставали в стойку. По советским законам даже полутора месячное отсутствие жильца открывало возможность его выписки. Бывали даже случаи, когда находившегося на лечении жильца самоуправы-управдомы выселяли, и вернувшись, терпила обнаруживал на своей жилплощади новых жильцов. Вспомним героического полярного летчика Севрюгова из «Золотого теленка».
Кстати, Тухачевского и всю верхушку РККА уже расстреляли, как и всех их знакомых вплоть до лифтеров, теперь же аресты пошли вглубь армии. Широким фронтом. Отдавал честь врагу народа? Значит ты сам враг народа! За «соучастие в заговорах фашистской военщины» лоб зеленкой помазали, чтобы при выстреле инфекцию не занести, слишком многим. Так как «капитуляция поощрит интервентов». В общем, ударили по квадратам, зацепив весь политикум не вполне лояльный Сталину с Ворошиловым.
Над землей, на земле и под землей, в зонах и на воле, везде текла своя жизнь, которая очень интересовала НКВД. Фарцовщики и проститутки со связями с иностранцами поголовно получали комитетскую крышу. Все как обычно, воры и сутенеры процветают, а хорошие люди мрут как мухи.
Кстати, одного незадачливого недотепу патрули пристрелили прямо на моих глазах. При рутинной проверке документов он почему-то пустился наутек. Тут же прозвучала команда:
— По белобандиту огонь!
Конец истории.
Но я все же удачно доехал до Москвы, и, используя старые связи, сразу же двинул в Киев. В Киеве старался не мелькать лишний раз. Я же не из железобетона. Нет меня. Копай не копай, не раскопаешь. Змей сдал, монеты сдал, изумруды сдал через посредничество Фридмана-Кухарука, дальнему родственнику, ювелиру Альперовичу. Деньги получил, долги отдал.
Пока шли сделки, тихо как мышь сидел в Белой Церкви, забившись в свою комнату. Изображал стопроцентного типичного «хомо советикуса». В нашей семье еще никого не арестовали, но среди знакомых такие случаи уже были. Страх висел в воздухе. Доносы шли потоками.
Сколько лет на свете живу, а человеческой подлости не устаю удивляться. Арестовывали людей каждую ночь целыми толпами. Документов никаких, улик никаких, но работали над «чистосердечным признанием». И все, спеша облегчить свою участь, послушно признавались.