Змееносец. Сожженный путь
Шрифт:
– Отпусти! громко крикнул он, скрутившись на полу. Не могу больше! Больно! За что! Зажмурив глаза, он дрожал, и плакал...Легкий ветерок, промчался низом... Хлопнула входная дверь. Роман замер, прислушиваясь к звукам, медленно поднялся, и вытащив из за пояса пистолет, направил его на дверь. "Не возьмете, билось в его голове... Просто так, не получится... Постарайтесь "менты", очень... я не тот "сопляк", которого ..."
– Роман, послышался громкий голос Людмилы. Ты дома?"Она, Люда, родная, она... улыбнулся Роман, опустив пистолет. Мое спасение, глоток воды, в душной дали..." Быстро засунув пистолет под диван, он выпрямился, расправив
– Тебе плохо?
– Родная, прошептал Роман, сделав шаг навстречу.
– Что случилось?
– Ничего, тяжело вздохнул Роман, и обнял Людмилу.
– Ты не бережешь себя, не думаешь обо мне, дрогнувшим голосом говорила она. Зачем ты так поступаешь? Пожалуйста, постарайся забыть...
– Конечно, посмотрев ей в глаза, промолвил Роман. Я хочу тебе кое что сказать, улыбнулся он.
– Говори, улыбнулась она в ответ. Это что- то хорошее?
– Очень, тихо ответил Роман. Я люблю тебя, больше своей жизни!
Глаза его искрились, голос не дрожал, будто внутри ожил другой, совсем не похожий на него человек. Такой трогательный, нежный, смущенный...
– Я всегда хотел сказать тебе... Ты моя тайна, океан, моя жизнь... без тебя я пропаду, умру... Он смотрел на нее... А она, с нежностью смотрела на него... Ловила каждое слово, словно узоры из кружева, околдованная сказка... Он ли это? Изуродованный, но сохранивший, в себе единственное,- любовь!
– Молчи, прошептала она, прижавшись к нему.
– Люблю тебя, тихо сказал он, прикоснувшись...
– Я не могу без тебя, ты мое дыхание, шептала она, целуя его.
– Любимая, я задыхаюсь... Ты...Единственная...
– Я люблю тебя Рома...
Закрутилось лето пыльное... За окном зеленая листва... То ли сердце мое двужильное, не болела так голова... В скромном платьице, в сторонке, словно листик на ветру, прячутся от всех березки, прикрывая наготу... Ах, как хочется мне жить, заново, другой... Ах как хочется напится, этой синевой... Ты что снова день проводит, и встречает солнца свет... Ты во мне живешь, и любишь... Я в тебе, ищу ответ... Закружило летом... В доме нагота... Ты одна такая, приняла меня... Буря красок ярких, жаркие слова... Я люблю тебя родная... Я живу, любя...
Свет, будто яркая вспышка...Роман лежал в кровати... Люда, накинув халат, села рядом, и взяв в свою руку, его ладонь, смотрела на пальцы. Он смотрел на нее, и улыбался.
– Ты чего? не выдержав молчания, спросила она, взглянув на довольное лицо Романа.
– Вспомнил как на "пересылке" в Ташкенте, "бэтров" гоняли, усмехнулся Роман.
– Кого? рассмеялась Люда. Гоняли?
– Ну да, смеялся Роман. Рассказать?
– Конечно, улыбалась Люда.
– Значит дело было так, закинув руку, за голову, начал Роман, глядя в потолок.
– Как? Кого ты там гонял? ласково смотрела она на Романа.
– Не смейся, улыбался Роман. Это так вшей прозвали, "бельевых". Ну которые в одежде живут, знаешь?
– А что , в баню не ходили? удивилась Люда.
– Какое там, хмыкнул Роман. Раз в месяц, если получится, нормально помыться, с хозяйственным мылом, значит красота.
– Почему?
– Тебе долго обьяснять, не поймешь, вздохнул Роман. И не надо в общем, оно тебе.
– Нам когда мед.сестра, выдала карандаш, и половинку лезвия "нева", мы наверно
выглядели, как обезьяны, первый раз, увидившие людей.– Это зачем, прыснула от смеха Люда. Бороду брить что ли?
– Какой там, улыбался Роман. Борьба с педикулезом
– А при чем здесь карандаш, не понимая, смотрела на него Люда. Записывать что ли?
– Ага, вшей переписывать, рассмеялся Роман.Сколько наловил, переписал, ждешь следующих.
– Ну правда Рома, зачем, опешила Люда.
– Половинку лезвия, в карандаш вставляешь, и получается, станок для бритья, которым и бреешь свои волосы, хохотал Роман. Поняла?
– Кошмар, покачала головой Люда.
– А я про что, говорю. Стоим мы перед ней, после помывки, порезанные и заклееные газеткой, как "папье из цветной бумаги". Разношерстные!
– Представляю, смеялась Люда.
– Один воин себе, задницу немного порезал, заклеил большим куском газеты. Так мед. сестра, подумала в туалет ходил, а бумага прилипла, кричала что бы отодрал, и привел в порядок зад. А мы стоим, без трусов, и "ржем как кони". Смешно было...
– А пальцы, вдруг спросила она, став серьезной. Здесь много переломов.
– Это потом, тяжело вздохнул Роман,убрав свою руку.
– Ты мне никогда не рассказывал, сказала она, глядя ему в глаза.
– Зачем тебе, чужая боль, выдержав взгляд, ответил Роман.
– Как хочешь, промолвила она, опустив голову.
– Мишку на выходные заберем?
– А ты будешь с нами? спросила она, теребя в руках пояс от халата.
– Конечно, буду. Пойдем в парк погуляем.
– Хорошо, кивнула она.
– А давай пельменей налепим, улыбнулся Роман. Очень хочется.
– А мясо, где взять, спросила Люда, взглянув на Романа. У людей ничего нет, одни макароны, или крупа, тяжело вздохнула Люда. Мы конечно не бедствуем, но...
– Не волнуйся, все будет, широко улыбнулся Роман. Иди ко мне, мой воробушек...
Совсем чуточку, только на краешке, так, что бы после свезло... Ходить по тонкой линии, заглядывая в пропасть. Игра с огнем, она так заманчива, искусна, горяча... Провел рукой, не обжегся, и рад тому, что победил его. Наверно будет иначе... Буря восторга, у победителя, и океан горя, у побежденного, что в них общего, схожего? Азарт...? А может, просто неумение жить? Придет и твой черед, сказать, потом бежать, страдать, молчать... Бояться, переубеждать, но только не вернется вновь, то, что хотелось изменить... А по пятам идет она, любовь неудержимая, и рветься тоненькая нить, кровавая стрела...
Два мира в нем, два сердца, две злости, две судьбы... Не разорвать, не деться, просто идти, вперед... И знать, там впереди, только стена, за ней, обрыв... Уже горят твои мечты
Так подрагивает, только собака, готовясь, бросится в бой. Предвкушая слабость своей жертвы, и чувствуя "по ветру" запах чужой. В дрожащем теле, смешено нутро, оно так падко, до свободы... Рвануть вперед, через откос, и покатится полем... Стремглав бежать, не спотыкаясь, гонять, гонять... и затоптать. Свой страх, и трепет, в нем убивая, ты ощущаешь свою власть. А вот и он, тот кто накормит, присев виляешь ты хвостом... Боишся только слова- волки, им нипочем, им нипочем... Горящий взгляд, такой прожженный, до дрожи оторопь берет, уже молчишь, и смотришь робко, а страх вползает в твою плоть... Лишь отблески, раздвинут небеса, кругом загомонит народ, уходит в небо полоса, она живет, лишь раз, живет... А в памяти, всегда...