Змеевик

— Я им это объяснил, но они не хотят мириться. Они хотят, чтобы это ушло.

— Многие новые ликантропы чувствуют именно так.

— Но это не похоже на обычную ликантропию, Анита. Они не становятся их животными; они теряют частички себя так, как я никогда не видел. Их умы никогда не перестают быть людьми и ужасаются от того, что с ними происходит. Там нет никакого момента, когда они могут принять своего зверя и насладиться выпуском более простого, линейного мышления. Выход моего леопарда иногда мирный, почти медитативный.

— Как ты думаешь, есть ли у них шанс найти мир со своими звериными частями?

— Ты видела изображения. У меня такое ощущение, что впереди еще хуже, но они либо не хотят, чтобы даже я видел это, либо совершают самоубийство, пока оно не стало намного хуже, чем на последнем снимке, который я тебе показал. Кстати, это один сын, один отец и один дядя.

— Это только мужчины в их семье?

— Нет, но это проявляется иначе в женской линии, и это менее распространено.

— Как иначе?

— Ты упомянула Медузу. Это обычно начинается так, как один змеиный локон, или одна картинка — змея, свернувшаяся между женскими грудями, но змея вырастает из ребер женщины. Это обычно спокойнее, и, кажется, это другой вид змей. Это также может появиться годами раньше, даже в раннем детстве.

— Можешь прислать мне фотографию этого, по крайней мере, змеи?

— Подожди секунду; за дверью кто-то есть. — Он поставил меня на удержание.

Я снова смотрел на свадебные платья в пластиковых коконах, ожидая великого дня, когда они выйдут и превратятся в прекрасных невест и друзей в цветах радуги. Я задавалась вопросом, помогает ли кто-нибудь в семье, где Мика, видеть брак таким же образом. Говорили ли они своим будущим супругам, что любой ребенок может пострадать от семейного проклятия? В какой момент знакомства вы говорите кому-то конкретную правду?

— Анита, ты все еще там?

— Для тебя всегда, — сказал я.

— Спасибо, — сказал он.

— За что?

— За напоминание, что ты здесь для меня. Я не знаю, почему это меня так беспокоит.

— Это довольно ужасно, Мика, и ты не можешь понять, как спасти их от их судьбы. Твой внутренний белый рыцарь действительно недоволен этим.

— Ты слишком хорошо меня знаешь.

— Между нами нет лишнего, — сказал я.

— Верно, — сказал он, и его голос звучал светлее. — Извини, у колдуньи есть несколько вопросов ко мне, прежде чем я полечу домой в Сент-Луис. Она хочет увидеть, что ее магия может рассказать ей о проклятии. Я надеюсь, что получу больше информации, но, конечно, семья хочет излечения.

— Это колдунья, которую мой друг рекомендовал коалиции?

— Да, но я действительно не думаю, что любое современное колдовство может вылечить это. Если это проклятие, то какая бы сила ни стояла за ним, это не то, что мы можем исправить сегодня.

— Да, колдуньи не могут превратить тебя в жабу или что-то в этом роде.

— Я пытаюсь убедить их в многоплановой атаке — магии, медицины, и собираю информацию от любого, кто достаточно старый, чтобы видеть подобные вещи раньше, — но если они не будут делиться информацией или не позволят мне делиться информацией, тогда мы мало что можем сделать. Честно говоря, я не уверен, что мы можем многое сделать, если они полностью не выйдут из шкафа. Я просто никогда не видел ничего подобного.

— Что они ожидали, что ты и Коалиция сделаете для них, Мика? Я имею в виду, почему они вызвали тебя?

— Они хотят лечения.

— Ни один тип изменения формы неизлечим, — сказала я.

— Они хотят помощи, Анита. Они очень внимательно относились к тому, кого позволили мне увидеть, но они большая семья, и проклятие или какое-либо генетическое заболевание усиливается.

— Ты видел кого-нибудь из них, где изменение является постоянным?

— Нет.

— Как они функционируют с такой частью своего тела? Я имею в виду, как они выходят и возвращаются, если это не проходит? Не то чтобы они могли это скрыть.

— Если это просто рука, они кладут ее на повязку или слинг. Если это распространяется на момент последнего изображения, который я тебе прислал, и это навсегда, семья скрывает их, или они совершают самоубийство. Хотя я не уверен насчет последнего; они не скажут самоубийство вслух, но это подразумевается достаточно громко. Слишком много историй о членах семьи, которые становятся все менее и менее связными, когда они меняют форму, и когда я спрашиваю, насколько плохо это стало, они становятся расплывчатыми. Они говорят, что бабушка и дедушка не могут жить вечно, или у них есть несчастные случаи, много и много внезапных, смертельных несчастных случаев.

— Возможно, они не говорят о самоубийстве, потому что это ближе к содействию самоубийства или даже к убийству.

Тишина на другом конце телефона была тяжелой. Он вздохнул.

— Думаю, я не хотел об этом думать, но, конечно, ты права; вероятно, так и происходит. Я не уверен на счет последнего, потому что они не будут подтверждать это, не вслух, но это подразумевается.

— Они пытались отрезать руку, когда это была всего лишь одна змея?

— Если отрубить ее лезвием, это либо уйдет на месяц до следующего полнолуния, либо разделится на части и появится на несколько змей быстрее, и кратным числом станут формой с полнолуния.

— Это звучит как Лернейская гидра из заданий Геракла. Каждый раз, когда ты отрубал голову, две вырастали на этом месте.

— Семья имеет греческое происхождение. Они верят, что их проклятие восходит к древней Греции.

— Что сделал их предок, чтобы разозлить богов?

— Соблазнение пошло не так и, возможно, превратилось в изнасилование, в зависимости от того, на какой стороне истории вы находитесь.

— Ты знаешь, что это не может быть проклятием богов, верно? Это какая-то генетическая ликантропия, о которой мы никогда не слышали, но это не проклятие.

— Некоторые люди до сих пор считают что превращение в оборотня один раз в месяц это проклятие, Анита.

Я хотела поспорить, что со всеми новыми законами никто теперь так не думал, но я знала, что он был прав. Предубеждение против лунарно-зависимых, или неизлечимо пушистых, монета всего лишь о двух вежливых эвфемизмах, все еще сильных в некоторых местах. Я вернулась к решению проблемы или, по крайней мере, к ее лучшему пониманию.

— Они пытались не отрубать их, а сделать хирургическую ампутацию? — спросила я.

— Они пытались. Хирургия работает лучше; по крайней мере, они сразу не делятся на кратные. У них есть один двоюродный брат, которому не хватает руки от локтя, потому что они ампутировали ее несколько раз. Он готов отдать руку, чтобы они не распространялись по его телу.

— Подождите — как хирург может лечить его, если это все еще секрет?

— У них есть один врач в семье, который согласился помочь.

— Ладно. Пациент уже прошел полнолуние?

— Три полных луны. Они ампутировали ему руку каждый раз, когда она начала расти как змея.