Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

— О-о-о! — Радостно пропел трактирщик тоненьким голоском, — Не врут приметы! Первому гостю бесплатно, так боги ещё пошлют! Садитесь, гости дорогие, выбирайте любой стол!

Быстрее молнии хозяин поставил поднос на стол Грома, вытер мосластые руки о передник, с улыбкой обернулся к гостям, подмигнул, указал пальцем на глиняную стену:

— Сын уже печь затопил, скоро тут совсем тепло будет. А у меня праздник: Хавронья вчера восьмерых поросят принесла! Не желаете ли совсем молочных? Понятно, чуть дороже, но для дорогих гостей ничего не жалко! Запеку в лучшем виде, пальчики оближете, не косточки — хрящики!

— Это ко мне, — вмешался Гром, отчего хозяин сник, явно пожалел о сказанном. Первый гость — бесплатно, а новорождённых поросят скармливать за так — самое распоследнее дело! Не обращая внимания на хозяина, Змей поманил пришедших:

— Садитесь ко мне. Хозяин угощает.

— Мы заплатим, — буркнул Тихомир, глядя на побледневшего трактирщика. — За семерых. Восьмого — первому посетителю, бесплатно. Идёт?

Глаза хозяина округлились, лицо стало счастливым, словно он только что повстречался со старым другом, которого считал погибшим:

— Идёт? Вы говорите — «идёт»? Да вы мои самые дорогие гости! Князь Полесский не сравнится с вами в щедрости!

— Это потому, что он не хочет вступать в Змеевы земли, — сказал Мечислав, развязывая пояс тулупа. — Будь он Змеевым князем — как сыр в масле катался бы. Ни забот, ни хлопот: знай себе, серебро подсчитывай. Верно, путник?

Гром не сразу понял, что Бродский обращается к нему, не хочет выдавать, с кем трактирщик имеет дело. Ответил медленно, подбирая слова:

— Работать надо везде. Я бывал во многих странах и нигде не видел лёгкой жизни.

Трактирщик явно заметил напряжение между гостями, постарался сначала стать невидимым, потом — совсем исчезнуть. Как бы дорогие посетители тут всё не разнесли. Бочком-бочком начал отступать к кухне, но был остановлен окриком Вторака:

— Пива принеси. Дмитровского или ещё чего. Вино озёрское есть?

— И вино, и пиво, и меды и самогон! Весь стол уставлю, веселитесь, сколько душа потребует!

***

Мечислав смотрел Грому в глаза. Как бы на него не броситься. Змей словно понял, после долгой паузы спросил:

— Как Милана?

— Родила. Вторак сечение делал.

— Можно было и без него. Ей ничего не угрожало.

— Как, — вмешался Вторак. — Там ребёнок неправильно лёг!

— Подумаешь… положи семя вверх тормашками: один пень — взойдёт. Оправилась?

— Тяжело. Уехала в Кряжич, показать сына Кордонецу.

— А он?

— Говорят, увидел наследника и на утро помер.

Гром усмехнулся:

— Вот, дурак. Его же никто не заставлял помирать.

— Не заставлял, — кивнул Бродский. — Он сам обещал.

— Тем боле — дурак. К богам только дураки наперегонки бегут.

— У нас не принято о покойниках плохо.

— Я — не плохо. Я — честно.

С грохотом распахнулась дверь из кухни, корчмарь вынес вина, пива, ещё чего-то, всё в пузатых кувшинах. Сзади тащился мальчишка, по виду — сын: такой же тощий, рыжий, конопатый. Поднос с закусками занял почётное место посреди стола, кувшины расположились вокруг. Мальчик мигом убежал, вернулся с кружками, начал открывать кувшины. Запах терпкого вина и тёмного пива заполнил помещение. Тёмные, закопчённые столы приняли пену, впитали почти без следа, словно тоже любили выпить. Видать, хозяин старательный, порой выскабливает столы, но денег на новые у него нет, всё стареет, превращается в труху. Вон, даже уголок столешницы раскрошился.

— Гром, — спросил Мечислав, дождавшись, пока хозяин подзатыльниками выгонит сына. — Скажи, Гром. Почему она выжила?

Змей откинулся на спинку, сложил руки на груди:

— А почему — нет?

— Её же Улька прокляла.

Змей усмехнулся.

— С чего ты взял?

— Она мне сама рассказала.

— Милана встала под защиту богов. Что ей Улькино проклятье?

— Но ведь она поседела!

— Это не седина. Это печать Вьюги. Милана отдала долг.

— Какой?!

— Решила рожать. Не все решаются.

— У неё же зубы выпали, она состарилась!

Вторак положил ладонь поперёк стола, словно разнимал дерущихся:

— Утром после родов она снова стала молодой. А перед отъездом у неё начали резаться новые зубы.

— Всё правильно, — улыбнулся Гром. — Это и есть — чудо.

— Чудо?

— Ну да. Чудо всегда только поперёк бывает, ты не знал?

— Ну, как то… так то, наверное, знал.

— Ну вот. А что состарилась… наверное, дала какой-то обет. Не знаю.

— «Сто лет нести буду», — щелкнул пальцами Вторак. — Она мне говорила.

Гром развёл руки:

— Всякое бывает. Иные готовы умереть, лишь бы родить. И умирают. А потом — воскресают.

— Но — почему? Она же принесла себя в жертву!

— Принесла. Ну и что? С чего ты взял, что она нужна богам прямо сейчас? Захотят — примут.

Мечислав не заметил, как кончился первый кувшин, налил из второго.

— Получается, ты — не врал? Правда, их слышишь?

— Богов? Слышу. Если повезёт, скоро перестану.

— Это как?

Гром расчесал когтями бороду, встал, прошёлся по комнате, словно и не старик совсем. Уселся на лавку, увалившись на стол локтями:

— Сколько раз вам, дуракам, говорить? Боги говорят со всеми! Им всё равно, с кем говорить! Человек был один! Змей был один! И они, в одиночку, слышали богов одинаково! Одиноко! С ока на око! Теперь вас, людей, много! Вы за своим шумом не слышите богов. Комары, жужжите в своём рое, даже друг друга не слышите. Да что там — себя не всякий раз. А нас с Вьюгой — двое! Для нас голос богов — обычное дело!

Вторак, подражая учителю, сложил руки на груди, откинулся на лавке:

— Но ведь мало — слышать? Надо ещё и понять, верно?

— Верно!

Гром бесцельно посмотрел на столешницу, плечи опустились, руки безвольно легли на колени.

— Верно. Боги обещали не отворачиваться. А почему отвернулись, я не понял. Мы должны были найти Змееву Страну. Боги обещали.

Мечислав смотрел на старика, что будто по карте блуждал взглядом по трещинам-рекам, сучкам-горам и пятнам-озёрам, искал свою Страну, решал, куда бы ещё отправить народы и караваны. Вторак встал, уселся, уставился на учителя, ставшего похожим на обиженного ребёнка, заговорил буднично, словно речь не о богах, а о видах на урожай. Правда, присоединился к беседе, зайдя с такого далёкого тыла, что князь даже не понял — не потерялся ли волхв на поле боя.