Змеиная Академия. Щит наследника. Часть 2

Мертвые розы чужой скорби и ненависти. Она ведь читала о втором кровном брате императора… О том, что он погиб, прикрывая отступление своего клана, погиб рядом с порталом в этот мир, но по ту сторону. О том, что никто, естественно, не видел его тела, она узнала от Нильяра — как-то у них зашел об этом разговор, но наследник весьма резко завершил эту тему — было видно — она ему неприятна. Не потому ли, что он знал об этом алтаре поклонения для мертвеца? Наверняка такой могущественный менталист не мог не почувствовать силы ненависти, которая окружила это место. Но не стал ничего делать — не смог пойти против отца.

Нет, это существо умерло не своей смертью от ран… пальцы коснулись камня, стебли хлестнули по руке, раня кожу.

Так легче жить — не зная всей правды. Легко ли умирать, зная, что тебя предали?

Клятые боги. Когда нужно, мир не желал подкидывать ни капли знаний. Или дело было в том, что смерть произошла не здесь и мир просто не мог ее «показать»? Но как же он смог стать личем? Живым мертвецом, обладающим разумом и жаждой крови, одержимым желанием воскреснуть? Но разве важен ответ сейчас?

Кровь впиталась в могильную плиту, словно ее и не было. Показалось, что портрет древнего иршаса на миг оскалил ядовитые клыки, презрительно щурясь. Кожу продрал озноб, и все же… Она не была уверена до конца, но, похоже, дан Ллиотарен имеет некоторое влияние над этим местом. Узнает ли он о том, что здесь происходит?

Рин обратилась, свертывая хвост клубком — еле уместилась в беседке.

— С-зови, Кио. Иди сюда и с-зови его.

Собственный дар колол холодными искрами. Эта душа нуждалась больше в помощи Палача, а не Судьи. Но вовсе не для окончательного развоплощения, нет. Не зря тан Эскайр с такой одержимостью жаждал встречи с кровником императора. Рин и сама не заметила, не поняла, когда ужасные жертвы вдруг отошли на второй план. Когда она по-другому стала воспринимать их страшного противника? И почему? Это было не колдовство, нет. Может, потому, что невозможно не изменить своего отношения к тому, с кем сливаешься душой, чью боль чувствуешь, как свою собственную. Это самое дикое. Он… стал ей дорог.

Рин не слышала, что тихо шипел Кио, оставшись за пределами беседки, но уловила печальные отголоски песни трав. Лэи все поняла и почувствовала, ее дорогая сестра и душа. Шелестел в кронах ветер, шептали цветы, склоняясь к земле, дрожали литаврами листья. Было ли им также больно?

— Возвращайся, сын Змеиного бога, забытый и преданный, утративший чувства и разум. Возвращайся, потому что тебя есть, кому ждать, есть, ради кого жить. Кровью твоей и силой своей призываю тебя, услышь меня. Пусть судьба сама сведет нас…

Грохот. Отблески кровавого зарева в небе. Переплетенные ладони друзей. И истошно пульсирующий амулет связи. Рин поспешно выползла из беседки, чуть в сторонку, впрочем, стараясь не высовываться и перемещаться, как настоящая змея.

— Рин-э, — голос Нильяра был каким-то надорванным. Снова промелькнули живые яркие чувства, — немедленно идите в деканат, найдите любого стража Академии и вызовите Айнире.

Воздух перестал казаться пряным, застревая в легких. Она подозревала, но…

— Что случилось, Яр? — сама не заметила, как впервые осмелилась назвать его по придуманному кратком имени, но, казалось, наследник этого даже не заметил.

Его голос снова звучал спокойно и сосредоточенно, только шипение продирало до когтей.

— То, чего мы и ожидали. Восстание в столице и основных городах Империи. Заговорщики неплохо подготовились. Академия скоро будет осаждена, без сомнения, связь работает последние иторы, и потому… Рин-э, я приказываю, не смей покидать Академию. Это — самое безопасное место, особенно, ваш, особый корпус. К твоим друзьям это также относится. Не с-смей никому верить, кроме Айнире — даже если мать родная придет к воротам.

Горькая улыбка сама собой тронула губы.

— Особенно, если она придет, — тихо подтвердила чужие подозрения.

— Значит, сама поняла? — показалось, или в равнодушном голосе промелькнуло сочувствие? — Береги себя, Рин-э. Береги для меня. Ты еще не в том состоянии, чтобы рваться в открытую схватку, змейка…

Амулет затрещал, зашипел и — позорно сдох. Связь заглушили.

Тихое «и ты» Рин уже произносила в пустоту. Худшие видения сбылись, началась война. Прямо здесь, рядом, за стеной. Мысль обожгла, заставив задрожать и резко прийти в чувство. Кио и Лэи стояли рядом, смотря хмуро, но понимающе. Киоран лишь только выдавил из себя нехотя под перекрестьем взглядов:

— Нет смысла заводить сейчас рассказ. Просто после очередного покушения на мою жизнь в детстве я стал… как будто кое-что вспоминать. Словно из другой жизни, где я был младше, чем сейчас, но у меня были любящие отец и мать. Я не помню, как умер тот ребенок, не знаю, переродилась ли так моя душа, но после этого я стал чувствовать окружающих меня куда лучше и осознал, что на руках Советника слишком много крови, что его злоба и жажда власти перекрывает все вокруг и нет практически никого, к кому бы он испытывал хоть какие-то теплые чувства. Но это все не так важно. Вам не каш-шется, — молодой иршас приподнялся на хвосте, взволнованно качнувшись, что нам стоит поспешить?

Только вот отправились они совсем не туда, куда приказал наследник. Нет, за эти несколько слов, за «береги себя» она бы ему душу отдала и выполнила любой приказ. Но безопасность других была превыше всего. Слишком уж странно вел себя Тарой с дружками.

Что ж, она оказалась права, к своему великому сожалению. Атаковать пришлось сразу, признаться, тело среагировало быстрее, чем она сама поняла, что делает. Натаскивали их хорошо… Вот из горла вырывается дикое шипение, когда Рин видит, как трое подлецов подкладывают под небольшой пролом магические бомбы — распакованные свертки. И как только добыли, как пронесли? Конечно, им надо успеть убраться из зоны поражения самим — потому и медлят. Вот один остается — два разворачиваются.

— Дрянь.

Их лица вдруг искажаются до неузнаваемости, тела изламываются, выгибаюсь в немыслимо-тошнотворных позах. Рядом ругается заковыристо фэйри, сбросив полностью человеческую личину. Красавица с острыми ушками превращается в зеленую гибкую деву, чей стан обвивают лианы, а длинные когти — почти в локоть длиной разрезают воздух. Полный острых клыков рот подменыша раскрывается в беззвучном крике ярости и ненависти. Фэйри ненавидят чистый первозданный хаос, слишком близко он к ним, к их природе. Слишком легко забыться и шагнуть за предел, упиваясь силой и вседозволенностью, а потом — сорваться в безумие. Тела тех, кто еще недавно был иршасами, поднимаются, дергаясь, как чужие марионетки. Сквозь них прорастают нити гнили, выступая уродливыми наростами.

Рин бы с радостью ушла в спасительное объятие обморока, да только прятаться здесь некуда.

— Мой тот, что остался у стены, — звенит голос Лэйри. Окрасившиеся зеленью волосы вьются-льнут змеями.

— Мой правый, — усмехается Киоран. В ладонях некроманта уже танцуют две черных плети, окруженные зеленоватыми огоньками. — Рин, остался последний. Не бей убогого слишком сильно, у него и так мозги плесенью проросли, — смешок. Но глаза мага смерти серьезные, холодные.

Рин прикрывает глаза, вновь призывая дар. Чешуя темнеет, заставляя тихо зашипеть, дернувшись — тепло тает под натиском леденящего холода. Это не иршасы и не живые существа. Это монстры. Плакать она будет позже, когда они останутся в живых, когда она вернется к Нильяру и все закончится.