Змеиный клубок

— Человек хороший, — с неожиданной наглостью сказал Леха, внутренне радуясь, что пистолета у него не искали, а потому пока и не отобрали. — Только уже мертвый. Так же, как Котел, Мосел и Лопата.

— Не понял… — угрожающе прищурился Костоправ. — Ты что, наширялся, мужик? Пургу гонишь?

— Ага, — сказал Коровин с еще более отчаянной наглостью, — с ветром! Митрохина он не знает!

— Ну, допустим, — с легкой озадаченностью на роже пробормотал Костя, — Митрохина я знаю, хотя на брудершафт не пил. И знаю, что он пропал. С товарищами, которых ты, зема, перечислил по порядку номеров. Но об их скоропостижной кончине я, извини меня, не слышал. Некрологов не читал. И не бери меня на пушку, майор! Я твоего друга, Михалыча, уважаю. Поэтому высажу тебя из машины без тяжких телесных и вообще мирно. Другую разработку придумывайте! Тормози, Володя!

Машина остановилась у обочины, в километре от околицы.

— Ха-ха-ха! — совершенно неожиданно закатился Леха. — Ой, блин, это ж надо же!

— Крыша поехала? — изумленно выпучился Костоправ. — Ты что, опер? Нервишки подвели?

— Не-а! — все еще со смехом, в котором был элемент истерики, выговорил Коровин. — Просто меня первый раз в жизни за мента приняли. А если вы думаете, чуваки, что Михалыч хочет на вас эти четыре трупа повесить, то жестоко ошибаетесь. Он еще ничего не знает. До него городская сводка не дошла.

— Но до тебя-то дошла?

— Я сам ее и сделал.

— Не понял… — произнес Костя и впервые посмотрел на Леху серьезно, то есть очень тяжело и прямо в упор.

А Леха поглядел тоже прямо и без испуга.

— Без балды? — спросил Костоправ. — За такие слова отвечают, корефан. Я, конечно, человек маленький. И очень добрый. Мне лично ни Котла, ни Мосла не жалко. Если откровенно, я бы даже бутылку выпил с тем, кто им послал привет с маслинкой. Но если ты, падла, мент и подставка, то иди себе с Богом. Лучше сейчас, сразу и быстро. Убедительно прошу. Потому что если поедешь с нами, в натуре встретишься с основным и проколешься, то это — все… Финита ля комедия. Взвесь! Это только в кино Шараповым везет, понимаешь? В жизни все проще.

Лехе, конечно, стало жутко. Он уже клял себя за то, что от одних бандитов побежал прятаться к другим. Но куда ж теперь деваться?

— Ладно, — сказал он таким спокойным голосом, каким взрослый человек говорит с дитем малым. — Мне, Костя, понятно, что ты человек маленький.

И даже очень ясно, что тебе ваш основной может кой-чего лишнее оторвать, если ты ему привезешь какого-то незнакомого человека. Но у меня здесь (Леха похлопал себя по левой подмышке) — ствол. Знаешь, сколько бы дал Барон, чтоб этот ствол сейчас был у него, а я был бы трупом?

— Это почему? — теперь уже у Кости появилась озабоченность на лице.

— Потому что тогда ему весь ваш колхоз подставить — проще простого. И ваш основной в ногах бы у Пана валялся! — Леха даже сам испугался, не переборщил ли со своим блефом, но все равно молол языком нечто угрожающее, потому что видел, как нарастает в суровых и крутых глазах Костоправа сперва легкое сомнение, потом заметная жуть и, наконец, натуральный страх. — Если узнает основной, что ты меня по дури отдал, тебе скучно будет, уловил?

— Хрен с тобой, — сказал Костя, — поедем. Я тебя предупредил, ты — меня. Мне высокой политики не доверяют, ждут, когда до двух пятидесяти подрасту. Заводи, Вова!

Леха ощутил какое-то приподнятое состояние, будто сто граммов выпил с устатку. Даже забыл начисто, что обещал Ирине и Галине: «Сбегаю до Кускова — и вернусь».

А они-то об этом помнили. Ждали-пождали — Леха не шел. Пообедали. Поначалу молча, поскольку ни та, ни другая не знали толком, кто кем приходится Лехе. Ирина подозревала, что Галина — Лехи-на любовница, а та думала наоборот. Правда, нашли общий язык быстро, когда выяснили, что Леха им обеим — никто. И поскольку ни та, ни другая про судьбу своих натуральных мужей еще ничего не знали в точности, но о многом уже догадывались, то, выпив слегка — Галина отказывалась, но Ирка все-таки налила, — перешли на «ты» и повели такой откровенный обмен мнениями, как будто всю жизнь были подругами не разлей вода. Конечно, и поплакали, и поругали мужиков, и покаялись во всяких делах. Вряд ли так получилось бы у самого Митрохина с Севкой. Потому что один всю жизнь принадлежал к категории «начальников», а другой — «мужиков». Бабы в этом смысле попроще.

Но в конце концов пришло время и для рассказов о самых страшных тайнах, то есть о событиях последних дней. Тем более что Леха все не шел, а Иркин Санька, приготовив уроки, задрых без задних ног.

Ирка, узнав о том, что Леха прямо на глазах у Галины застрелил двух бандитов, не поверила. Тем более что дело было после трех-четырех рюмочек.

— Откуда ж у него пистолет? — задала она тот самый простой вопрос, который Галина не сообразила задать в течение дня.

— Не знаю… Но у него и автомат есть.

— Врешь! — сказала Ирка с полным убеждением в своей правоте.

— Идем, покажу! — завелась Галина.

И они, заперев спящего Саньку в доме, отправились в Лехин дом. Пролезли известной дорожкой через подклет, и Галина достала из-под кровати сумку с волнухами, под которыми лежали автомат, коробка с патронами и тот пистолет, что Галина прихватила около убитого Мосла вместе с ключами от машины. Зажгли свет. Глянули…

— Вот это да! — ахнула Ирка. — Да ведь его ж за это посадят!

— А лучше будет, если безоружного убьют?

— Не знаю…

И тут постучали в окно.

— Это я, Алеша, Иван Петрович! Открой!

— Вот нелегкая принесла! — прошептала Ирка. — Он, этот Петрович, в КГБ когда-то служил… Чего будет-то?

Они притихли, но свет-то горел, а Петрович, конечно, в окошко уже и заглянуть успел. К тому же он дорогу через подклет тоже знал.

— Испугались? — сказал он, вылезая в комнату к перепугавшимся и не успевшим ничего спрятать женщинам. — Меня-то бояться не стоит. Я уж все понял. Лешка ведь ко мне приходил, я ему перевод делал. А там четко и ясно написано, что у нас в овраге фашистские диверсанты оружейный склад оставили. Вот у вас он и лежит: чистокровный немецкий «машинпистоль» образца 1938 года. Некоторые малограмотные его «шмайссером» называют, хотя на самом деле это не так. ППШ, конечно, мне попривычнее, но и с такими дело имел. Ирин, там у Лехи ветошь кой-какая была и керосин в канистре. Будь добра, слазай, дочка!

Ирка полезла, а Кусков ловко вскрыл топориком немецкую цинку.

— Надо же! — вздохнул он. — Прямо как с завода! Вот укупорка, так укупорка. Патрон «парабеллум», калибр девять миллиметров. На двести метров бьет.

Он ловко разобрал автомат, и когда Ирка принесла керосин, принялся за расконсервацию оружия. Аж светился весь, старый хрен! Даже помолодел. И Галине, и Ирине поставил задачи, чего отмывать и как. Потом показал, как чистить ствол шомполом, и по этому поводу, как-то совсем не по-учительски, а скорее по-солдатски отпустил шуточку, от которой Ира и Галя хохотали минут пять.

Так за часок и управились. Иван Петрович сходил домой, у него для дробовика хранилось немного ружейного масла.

— Немцы — народ аккуратный, — сказал Кусков, смазывая автомат, — оружие тоже аккуратное. Не позаботишься — откажет.

Собрав смазанный и протертый «МП-38», Иван Петрович отложил его в сторону и взялся за магазин.

— Boт, — пояснил он, вынул из цинка патрон и большим пальцем утопил его в магазин, — такими вот пульками они нас и убивали. Ну и мы их тоже… Иногда. Мне вот в сорок третьем такой бок провернули. А я в сорок втором, когда они к нам в окоп заскочили, из такого же двух немцев убил.