Знак Единорога. Рука Оберона
Шрифт:
Вот туда-то мы и направлялись с Жераром на следующее утро еще до рассвета, и первые блики солнечных лучей на океанской глади застали нас на полпути с Колвира вниз. Когда небеса просияли всей рассветной палитрой, Жерар натянул поводья и спешился, подав мне знак последовать его примеру. Я послушался, слез со Звезды и привязал ее и вьючную лошадь рядом с громадным пегим жеребцом Жерара. Пройдя следом за братом с десяток шагов, я оказался в лощине, щедро усыпанной гравием. Он остановился, я встал у него за спиной.
– В чем дело? – поинтересовался я.
Жерар развернулся, глаза его сузились, на скулах заиграли желваки. Он отстегнул плащ, свернул и положил на землю. Расстегнул портупею и кинул поверх плаща.
– Сними клинок и плащ, – посоветовал он мне. –
Я все понял. Что ж, будь что будет. Снял плащ, аккуратно сложил, опустил на землю, поверх него положил Камень Правосудия и Грейсвандир. Выпрямился, встретился взглядом с Жераром. И произнес только:
– Почему?
– Много воды утекло, – процедил Жерар сквозь зубы. – Ты мог забыть.
Он медленно двинулся на меня, а я выставил руки перед собой и подался назад. Он не ударил – я всегда был быстрее. Мы оба пригнулись, и левая рука Жерара медленно двигалась, готовая к захвату, а правая чуть подрагивала у самого корпуса.
Случись мне выбирать место для боя с Жераром, это было бы точно не здесь, о чем он отлично знал. И если бы мне вообще пришлось биться с ним, я всяко выбрал бы не рукопашную. Я лучше Жерара с клинком, с посохом – да с чем угодно, где есть место скорости и стратегии боя, чтобы я мог время от времени наносить ему удары, держа его на дистанции, тогда бы мне удалось измотать его, он волей-неволей начал бы раскрываться, и мои удары становились бы все более точными и болезненными. Жерар, конечно, знал и это. Вот почему он завел меня сюда. Я отдавал ему должное и теперь вынужден был играть по его правилам.
Жерар подбирался ко мне все ближе. Несколько раз я отбрасывал его занесенную для удара руку. Наконец я изловчился, пригнулся и нанес Жерару быстрый резкий удар с левой чуть повыше солнечного сплетения. Такой удар запросто сломал бы толстую доску и превратил бы в фарш внутренности простого смертного. Увы, время не смягчило Жерара: он крякнул, но при этом блокировал мою правую руку, своей правой поддел мою левую и схватил за плечо.
Я немедля сошелся с ним вплотную, предвосхищая рычажный захват, разорвать который, скорее всего, не сумел бы; развернулся и, захватив таким же маневром его левое плечо, подбил правой ногой колено Жерара и сумел свалить его наземь.
Однако он меня не выпустил, и я упал на него сверху. Я слегка ослабил хватку и вогнал правый локоть в бок Жерара, как раз когда мы коснулись земли. Угол атаки был далек от идеального. Его левая рука взметнулась и сцепилась с моей правой где-то у меня над головой.
Я сумел вынырнуть, но он железной хваткой сжимал мою руку. На миг мне открылась возможность врезать ему в пах свободной правой, но я удержался. Не то чтобы у меня имелись предрассудки насчет «не бить ниже пояса». Просто сделай я это, Жерар на одних рефлексах сломает мне плечо. Так что я, оцарапав о гравий левое предплечье, ухитрился просунуть руку под голову Жерара, а правой промеж ног сцапал его за левую ляжку. После чего перекатился на спину, готовясь распрямить ноги, как только коснусь ступнями земли. Я планировал рвануть Жерара на себя и снова швырнуть на спину, врезав плечом в живот для пущего эффекта.
Но Жерар скрестил ноги и перекатился влево, заставив меня перелететь через него. В полете я отпустил его голову, крутанулся по часовой стрелке, вырвал-таки правую и уже встал на ноги.
Жерар, однако, мне этого не позволил, уже опираясь на руки, он одним могучим прыжком вскочил и выпрямился. Я поспешно подался назад. Жерар, не медля ни секунды, двинулся на меня, и я понял: если и дальше буду пытаться вот так вот бороться с ним, он превратит меня в лепешку. Нужно работать иначе.
Я не спускал глаз с ног Жерара. И в то мгновение, которое счел наиболее удачным, нырнул между его разведенными в стороны руками – он как раз переносил вес с левой ноги на правую. Мне удалось ухватить брата за правую лодыжку и рвануть его ногу назад, фута на четыре. Он рухнул ничком, перекатываясь на левый бок.
Жерар пытался подняться, но я въехал ему левой в челюсть, и он снова упал. Потряс головой, прикрылся обеими
руками и поднялся вновь. Я попытался ударить его ногой в живот, но он уклонился, подставив бок, удержал равновесие и снова двинулся на меня.Я кружил вокруг него, доставая быстрыми выпадами в лицо. Дважды сумел приложить в живот, танцуя на дальней дистанции. Жерар ухмылялся: он знал, что я боюсь сойтись с ним вблизи. Еще раз ударил ногой ему в живот – и попался. Руки Жерара опустились достаточно, чтобы я сумел ухватить его за шею, чуть повыше ключицы. Увы, как раз в это мгновение его руки выстрелили вперед, сомкнувшись захватом у меня на талии. Я врезал ему в подбородок ребром ладони, но Жерар не ослабил хватку и оторвал меня от земли. Все, дальше бить было поздно. Его ручищи уже сдавливали мои почки. Я нащупал большими пальцами сонные артерии Жерара, нажал…
А он поднимал меня все выше, взметнул над головой. Моя хватка ослабла, разжалась… И он швырнул меня спиной на камни – примерно так крестьянки колотят простыни о прибрежные валуны.
Перед глазами вспыхнули искры, мир дрогнул и поплыл куда-то, теряя реальность… А Жерар рывком поднял меня на ноги. Я увидел его кулак…
Рассвет был дивно красив, вот только смотрел я на него под каким-то неправильным углом – с поворотом градусов этак на девяносто.
У меня жутко закружилась голова, напрочь вытеснив паутину дорожек боли, что покрывала мою спину и сходилась к центру в районе подбородка.
Я висел в воздухе. С трудом повернув голову, я увидел, что мне открывается отменный обзор – в основном вниз.
Что-то крепко держало меня за плечо и бедро. Скользнув взглядом по этим живым тискам, я понял, что это руки. Повернув голову чуть дальше, убедился, что это руки Жерара. Он держал меня над головой на вытянутых руках. Он стоял на краю тропы, откуда открывался прекрасный вид на Гарнат и то место, где далеко внизу заканчивалась Черная Дорога. Если он бросит меня, подумал я, некоторая часть моего тела разделит участь птичьего помета, толстым слоем покрывавшего скалу, а все остальное станет похоже на выброшенную волнами на берег медузу.
– Вот-вот. Смотри вниз, Корвин, – произнес Жерар. Он заметил, что я пошевелился, поднял голову и встретился со мной взглядом. – Стоит мне только разжать пальцы…
– Я тебя слушаю, – негромко проговорил я, силясь придумать, как бы мне и его с собой прихватить, если он выполнит свою угрозу.
– Я никогда не блистал умом, – продолжал Жерар. – Но появилась у меня одна мысль. Жуткая мысль. И что-нибудь предпринять на этот счет я мог только так… А мысль такая: тебя чертовски долго не было в Амбере. Правда, что ты память потерял, или нет – кто тебя знает. Ты вернулся, ты перехватил поводья, но пока что не правишь. Гибель слуг Бенедикта меня обеспокоила, как сейчас беспокоит смерть Каина. Недавно погиб Эрик, а Бенедикт покалечен. Да, именно в этом тебя обвинить нелегко, но вот о чем я подумал: а ведь вполне возможно, что ты тайно договорился с нашими врагами с Черной Дороги?
– Это не так, – ответил я.
– Не суть важно, я о другом сказать хочу. А ты слушай. Все будет так, как будет. Но если ты во время своего отсутствия все это устроил – возможно, даже устранил отца и Бранда как часть твоего плана, – тогда для меня это явная попытка подавить всякое сопротивление твоей узурпации со стороны семьи.
– Будь оно так, разве позволил бы я Эрику пленить меня и ослепить?
– Слушай меня! – рявкнул Жерар. – Ты мог и ошибиться, вот и вышло такое. Теперь уже не важно. Ты можешь быть невиновен, как утверждаешь, или виновен, что возможно. Смотри вниз, Корвин. Вот и все. Смотри вниз, на Черную Дорогу. Смерть ждет тебя в конце твоего странствия, если это твоих рук дело. Я показал тебе свою силу – снова, а то вдруг ты подзабыл. Я могу убить тебя, Корвин. И не думай, что клинок спасет тебя, если я хоть раз сумею до тебя добраться. А я сумею, чтобы сдержать слово. И слово мое такое: если ты виновен, я убью тебя, как только узнаю об этом. Знай, что за мою жизнь есть кому спросить, потому что теперь она неразрывна с твоей.