Знак Наполеона

— Вы нас, значит, психами считаете? — возмутился Дюма.

— Дело в том, что великая картина привлекает охотников за произведениями искусства, — продолжала Леви. — Люди пишут нам, сообщая о том, что обнаружили невероятное взаимоотношение между размерами полотна и датой рождения Леонарда, или о том, что «Джоконда» на самом деле не женщина, а любовник Леонарда.

Леонард. Несмотря на то что разговор велся на французском, что-то внутри Тома яростно протестовало против офранцуживания имени да Винчи. В лучшем случае это выглядело неестественно, в худшем — ужасно бестактно, словно попытка сделать вид, что гений Возрождения принадлежит им. Весь мир зовет его Леонардо. Почему французы всегда пытаются быть не как все?

— Теории заговоров, — покачал головой Труссар. — Думаю, виноваты американцы.

А как же, подумал Том. Это, видимо, было вбито в головы французских чиновников как «Отче наш»: сомневаешься — обвиняй янки.

— Неудивительно, что кто-то якобы хочет украсть «Джоконду», — продолжала Леви. — Кто-то где-то всегда хочет это сделать. И даже это стремление делает картину такой, какая она есть.

— Планировать можно все, что угодно, — вмешался Труссар. — Картина находится под неусыпной круглосуточной охраной, в специально оборудованной комнате. «Мона Лиза» — самая защищенная дама на планете. Она никуда не денется.

— Полной безопасности не бывает, — твердо возразил Том.

— Ты пригласил нас к себе, потому что знаешь, что риск есть, — добавил Дюма. — Возможно, минимальный, но тем не менее риск. Мы просим лишь об одном — чтобы ты прислушался к нам.

— Я пригласил вас к себе, чтобы лично убедиться, правдивы ли слухи. — Труссар обошел стол, нависая над Дюма. — Что ты потерял разум. Совсем съехал с катушек. Слухи врут. Но ты еще хуже, чем я мог представить. Посмотри на себя! Ты жалок. Неудивительно, что тебя вышвырнули.

Труссар демонстративно смахнул распечатки со стола на колени Дюма. Тот моментально вскочил и бросился к нему, но Том успел встать между бывшими одноклассниками.

— Пойдем, — сказал он, уводя Дюма к двери. — Мы сделали все, что могли.

— Думаю, это будет наилучшим вариантом, — согласилась Леви, положив руку на подрагивающее плечо Труссара.

Она подождала, пока дверь за посетителями закроется, и устремила на коллегу укоризненный взгляд.

— Это было действительно необходимо?

— О чем ты? — вызывающе вздернул подбородок он.

— Что случилось между тобой и Дюма?

— Ничего, — слишком быстро и резко ответил Труссар. — Кроме того, что он пристал к нам. Господи, да он же пьяница! От него несет выпивкой. Украсть «Мону Лизу»? Пфф! Ему, должно быть, все приснилось.

— Мне он показался весьма убедительным, — возразила она. — Как и его друг. С какой стати им придумывать такую историю?

— А чем ему еше заняться? Наверное, ему нравится заставлять таких, как я, в панике бегать кругами. Это позволяет ему почувствовать себя значимым.

— Думаю, я расскажу обо всем Леду. На всякий случай.

— Незачем его в это втягивать, — раздраженно нахмурился Труссар. — Уж точно не в то, что мы сегодня услышали. Я разберусь.

— Я не имею права на ошибку. — Ее лицо побледнело при мысли о подобном варианте. — Он директор музея. Ему решать.

— Да он просто заставит меня поменять расписание обходов и снова проверить всю систему безопасности, — фыркнул Труссар.

— Думаешь, стоит позвонить в полицию?

— Если бы мы звонили в полицию каждый раз, мы бы с телефона не слезали. Кроме того, безопасность — моя юрисдикция, и ничья больше. Я не хочу, чтобы кто-либо вмешивался. Уж точно не полиция.

Глава двадцать четвертая

Сад Тюильри, Париж, 20 апреля, 17:02

Круглый пруд был обсажен деревьями. Как и было условлено, Арчи сидел на скамейке, укрывшись в тени покачивающихся веток. Усыпанные гравием дорожки лучами расходились от центра в разные стороны, разбивая на части цветник. В конце широкой аллеи, проходившей по центру парка, был виден еще один пруд, а за ним возвышалась гранитная стрела на площади Согласия. Обелиск намеренно поставили близко от того места, где во время революции стояли виселицы.

— Как все прошло? — спросил Арчи, когда они рухнули на скамейку рядом с ним. Горка бычков под ногами свидетельствовала о том, что он провел здесь немало времени.

— Придурки! — выругался Дюма, вытащив из кармана куртки флягу и сделав большой глоток.

— Болваны, — согласно вздохнул Том, отобрав у Дюма спиртное и приложившись.

— Совсем плохо?

— Они смеялись.

— Плохо, — ухмыльнулся Арчи, и его золотой браслет сверкнул в солнечных лучах. — А я вас предупреждал. Они заботятся только о собственных задницах, — мотнул он головой в сторону Лувра. — Как всегда.

— Это Труссар, — покачал головой Дюма, сжав челюсти. — Petit salaud [14] . Он так и не простил мне… — Фразу он завершил весьма красноречивым жестом. — Ну что ж, теперь я в полном дерьме. Он выиграл. И встретился с нами только для того, чтобы показать мне это.

— А как насчет полиции? — предложил Том. — Можно попробовать с ними поговорить.

Дюма отмахнулся.

— Первое, что они сделают, — позвонят Труссару. А он посмеется над ними, так же как посмеялся над нами.

14

Маленькая дрянь (фр.)

— Так что же делать? Мы же не можем просто сидеть и смотреть, как Майло заберет «Мону Лизу».

— Если сможет, — уточнил Дюма. — Труссар прав в одном: охранная система там бронебойная.

— Ты тоже был прав. Риск есть. Какие бы меры безопасности они ни принимали, Майло найдет способ обойти их. Я бы нашел, если бы оказался на его месте.

Двое детей, лежа животами на бордюре вокруг пруда, запустили в воду игрушечную лодку. Ветер наполнил маленький желтый парус и нежно повел кораблик по темной воде. Дети с восторгом закричали и побежали вслед за ним.

— А может, тебе стоит оказаться на его месте? — предположил Арчи. Веселые голоса детей смешались с музыкой духового оркестра, заигравшего где-то на рю де Риволи.

— Конечно! Пойдем погуляем немного, — рассмеялся Том.

— Я серьезно. Если бы картина была у нас, мы могли бы обменять ее на Еву.

— Ты серьезно?! — воскликнул Том.

— Конечно, нет, — вклинился Дюма. — Мы не можем украсть «Мону Лизу».

— Почему нет? — спросил Арчи.