Знаменитые писатели Запада. 55 портретов

Станислав Лем даже хотел написать книгу под заглавием «Глупость как движущая сила истории». «В самом деле, — говорил он, — если присмотреться к многим трагическим событиям прошлого, то окажется, что в начале их лежала обычная глупость. Когда она дремлет в рядовом обывателе, ее, как правило, не замечают. Но когда она появляется в людях, вершащих судьбами народов, она всегда трагически влияет на ход истории…» О, это мы знаем: Гитлер, Сталин, Пол Пот и другие калибром поменьше. Да и рядовой человек, по мнению Лема, «не создан ни для абсолютной свободы, ни для абсолютной несвободы.

Лучше всего он чувствует и проявляет себя в „умеренном климате“, где насилия, правда, нет, но доступ к благам не слишком легок и даром ничего не дается».

И в одном из интервью Лем мизантропически добавил: «Мы, люди, ужасны; я говорю это с подлинным сожалением…»

Ну, и что ждет нас, несовершенных? Лем прогнозирует: через четыре миллиарда лет Земля станет маленьким обгоревшим угольком. Погибнут даже бактерии. По Лему: «Мы — эфемерные созданьица во Вселенной», а отнюдь не боги и не цари. И участь наша жалка. А если говорить об отдельном конкретном человеке сегодняшнего дня, то вот мнение Лема: «Я давно уже понял, что жизнь не бесконечна, что к ее исходу нужно научиться отказываться от многих еще совсем недавно существенных для тебя вещей. Ведь человек не умирает весь и сразу, человек умирает квантами, частями. Последний лыжный спуск с гор, последняя женщина, последний сет в теннис, последняя сигарета, последняя рюмка водки. Интересные и важные для человека вещи умирают первыми. Потом уже умирает и сам человек…»

Какой печальный философский пассаж! Но разве можно возразить Станиславу Лему? Он знал значительно больше, чем мы, и был более приближен к Истине. Кто-то из журналистов-оптимистов, послушав фантаста и философа, спросил: «Так царство разума никогда не наступит?» «Нет, никогда, — ответил Лем. — Это можно сказать совершенно определенно». Тут можно вспомнить отчаянные строки нашего классика:

Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана?..

Пушкин — любимый автор Станислава Лема. Но польский классик не мучился этим вопросом: он предпочитал горькие истины, а не возвышающий нас обман.

Мыслители

Подумай, как трудно изменить себя самого, и ты поймешь, сколь ничтожны твои возможности изменить других.

Вольтер

Не печалься, что люди не знают тебя, печалься, что ты не знаешь людей.

Конфуций

Философией называется не самая мудрость, а любовь к мудрости.

Августин Блаженный

Только один человек меня понял; да и тот меня, по правде сказать, не понял.

Гегель

Подлинный философы ничего не умеет делать и обо всем может судить.

Юрий Крижанич (XVII век)

Обличитель человеческой глупости

У нас в России в кумирах кто только не ходил. Если брать недавно ушедший XX век, то тут вам и Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом, террористы Иван Каляев с Софьей Перовской, вожди Ленин и Сталин, писатели Александр Фадеев с Николаем Островским, и вообще, как писал Маяковский, «разве не лучше, как Феликс Эдмундович, сердце отдать временам на разрыв?» Однако многие из наших прошлых кумиров предпочитали рвать не свое сердце, а чужие. И никогда не пользовался популярностью на безбрежных российских просторах великий европеец, гуманист № 1 Эразм Роттердамский, глава невидимого «государства ученых», «князь гуманистов». В истории европейской и мировой культуры — да. В нашей российской — нет.

Нам, гражданам великой страны гуманизм Эразма Роттердамского был чужд, он стеснял наши широкие души. Его призыв «Ничего сверх меры!» никак не соответствовал безграничному разливу наших чувств. А уж насчет космополитических мыслей («гражданин мира» и прочее) — это вообще для нас неприемлемо. Только Россия. Только березки. Только православие. Только община. Только коммунизм.

Эразм Роттердамский (его настоящее имя Герхард Герхардс) родился 28 октября 1469 года в Голландии, в Роттердаме. Летом 1495 года приехал в Париж, чтобы учиться в Сорбонне. Жил во многих странах — во Франции, Англии, Германии, Италии и Швейцарии. «Я хочу быть гражданином мира, общим другом всех стран, или — еще лучше — гостем в любой из них», — писал Эразм Роттердамский швейцарскому гуманисту Ульриху Цвингли в 1532 году.

Эразм-то хотел дружить, да жил он в недружественные, воинственные времена, когда в жесткой схватке схлестнулись между собой гуманизм и Реформация. Другой вариант — быть везде гостем, то есть стоять над партиями и враждующими сторонами и заниматься чистой наукой — не прошел тоже. В разгар идейной борьбы он был ввергнут в гущу событий. Его именем клялись, на его авторитет ссылались как католики, так и протестанты. Было у Эразма и много врагов, и прежде всего среди фанатиков веры во главе с самим Лютером. Отцы церкви, богатые и сытые бюргеры, пороки которых обличал Эразм, ненавидели его. «Человеческое для него больше, чем божественное», — раздраженно говорил о нем Мартин Лютер.

Противники великого гуманиста готовы были растерзать его, а он сам в письме к папе Адриану VI (от 22 марта 1523 года) призывал воздержаться от жестокостей в борьбе с последователями Лютера: «…силою устрашения и угроз мы стараемся заставить людей верить в то, во что они не верят, любить то, чего они не любят, и понимать то, чего они не понимают». Именно так жестоко воспитывали и советских людей — старшее поколение это помнит прекрасно.

Эразм Роттердамский не выносил принуждения и давления. Он тянулся к независимости, несвязанности догмами, испытывал отвращение к строгой определенности, к заданным схемам, к четким границам, решительным и категорическим суждениям. Всякое категорическое суждение, считал Эразм, несет в себе зародыш нелепости, одностороннего искажения истины, и лишь в столкновении различных взглядов заключена необходимая поправка, спасающая от такого искажения. Сегодня мы сказали бы иначе: обществу, как воздух, нужна свобода слова.

Крайности опасны во всем, в большом и малом, — это отчетливо понимал великий гуманист. Он постоянно призывал к чувству меры, соразмерности. В сочинении «О возлюбленном согласии в Церкви» он писал:

«Главный рассадник раздора — это то, что мы злобным глазом следим за недостатками ближних. Пусть же он закроется, этот злобный глаз, и пусть откроется добрый, которому видны все достоинства. Если мы будем чистосердечными ценителями достоинств, нас меньше будут раздражать изъяны. Невозможна дружба ни между братьями, ни между супругами, если хотя бы на некоторые изъяны друг друга они не смотрят сквозь пальцы…»

Согласитесь, как было бы хорошо, если мы все следовали советам Эразма. Но, увы…

А война!.. Эразм Роттердамский был первым, по существу, европейским пацифистом, он видел в войнах самое страшное проклятие человечества, сближающее его с дикими животными… В своей страстной «Жалобе Мира, отовсюду изгнанного и поверженного» (1517) он спрашивал:

«…Ты чувствуешь отвращение к грабежам? Именно этому учит война. Ты проклинаешь братоубийство? Именно этому учатся на войне. Разве побоится убить одного человека тот, кто за скромную плату уничтожает множество людей? Пренебрежение законами быстро ведет к гибели государства, а когда вступает в дело оружие, законам вообще приходится молчать. Если противны тебе разврат, кровосмесительство и другие, еще большие мерзости, то знай: всему этому учит война…»