Знание-сила, 1998 № 01 (847)
Шрифт:
Поскольку указанные фамилии выдающихся, видимо, советских ядерщиков ничего мне не сказали, я отнес это к своей необразованности и решил заполнить пробел. Увы, ни в каких физических монографиях фамилии Зноёко найти я не смог.
Устранить белое пятно в истории советской ядерной физики помог Центр хранения современной документации (ЦХСД), он же — Архив ЦК КПСС. Именно там сохранились трагикомические свидетельства об этом пятне на фоне эпохи, называемой иногда «штурм атомного ядра».
Пятно протяженностью в пять лет появилось спустя несколько недель после успешного испытания советской атомной бомбы и спустя полгода после безуспешной попытки провести «лысенкование» советской физики. «Душою» этой попытки, как известно, была сплоченная группа физиков из МГУ. Неистраченную
Физфаковский Лос-Аламос располагался в Сокольниках, вооруженно охранялся от шпионов и надежно — от чужого глаза. Общий климат закрытых спецработ этому благоприятствовал. Но до поры до времени.
Налет на лабораторию
Время это пришло летом 1953 года. Документальную эпопею конца лаборатории Знойко в ЦХСД начинает письмо секретаря партбюро физфака заведующему Отделом культуры (и науки) ЦК КПСС. В этом письме с грифом «секретно» сообщается, что «Ректоратом за короткое время были направлены в лабораторию две комиссии для обследования ее работы. Вторая комиссия под председательством тов. Мещерякова, после шестичасового «налета» на лабораторию, написала заключение, представляющее направление работ антинаучным, перечеркивающее все то положительное, что было сделано в лаборатории, и практически направленное на ее ликвидацию».
Ректором МГУ тогда был выдающийся математик академик Иван Георгиевич Петровский. А о его наступлении на университетскую физику писали в ЦК также декан физфака А. А. Соколов, его зам Ф. А. Королев и даже помощник ректора(!) по кадрам. Они жаловались на «культ личности» ректора, выступающего против «значительного числа ученых-коммунистов, давно работающих в МГУ и занимающих видное положение в его системе», готовящего «закрытие одной важнейшей лаборатории факультета» — той самой лаборатории № 15, которая под руководством А. П. Знойко «успешно пролагает новые пути в науке».
«Возмутительной травле со стороны И. Г. Петровского» подвергался, в частности, профессор В. Ф. Ноздрев, «известный в университете как последовательный критик линии И. Г. Петровского ... в вопросах развития науки в недрах МГУ и в вопросе подбора кадров».
Обращалось внимание на то, что с другой — прямо противоположной — стороны, нетребовательность в отборе кадров «может увеличить и без того значительную засоренность коллектива университета людьми, недостойными быть в его среде как по деловым, так и по политическим данным», как например, член-корреспондент Гельфанд и академик Фрумкин.
Итог — «в университете царит тяжелая и душная атмосфера неудовлетворенности и страха», а посему требуется «Ваше вмешательство и назначение специальной комиссии».
Однако взывающим о вмешательстве партии не было известно, что лаборатория № 15 обследовалась по указанию того же самого Отдела ЦК.
Разворачивающееся на наших глазах «наступление на науку» было проявлением более общего противостояния «университетской» и «академической» физики[* Подробнее об этом в «Знание — сила» № 6 за 1993 год.]. Эти эпитеты изобрели некоторые ученые МГУ, не желавшие возвращения в университет физиков школы Л. И. Мандельштама, эвакуировавшихся из Москвы с Академией. Почему не желали? Бледно бы смотрелись на их фоне. И университетской физике удалось выдавить «мандельштамовцев» из МГУ. До рубежного в истории страны 1953 года цитадель передовой университетской физики стояла незыблемо.
История лаборатории Знойко дает возможность понять, чем держалась физика университетская. Для этого придется принять во внимание, что ЦК - это не только Сталин и Берия, но еще и Аппарат — невидимые внешнему наблюдателю приводные ремни, высокопоставленные коллежские регистраторы, которые в рамках своей компетенции, разумеется, ни в коем разе не противостояли вождям, но могли
очень многое. И, судя по всему, университетские физики, «социально родственные» партийным аппаратчикам, основательно это родство использовали.Нездоровое положение, сложившееся на физфаке МГУ после возвращения из эвакуации, было ясно видно, и первым, кто попытался изменить ситуацию, был П. Л. Капица, еше летом 1944 года обратившийся с письмами в правительство. Несмотря на то, что вместе с ним выступали выдающиеся ученые, ничего изменить по существу им не удалось.
Когда в 1951 году ректором МГУ стал Петровский, он сразу же попытался оздоровить положение на физфаке. Словами секретаря партбюро физфака: «Буквально с первых дней своей деятельности ректор поставил вопрос о снятии декана физического факультета профессора Соколова А. А., ... были предприняты меры к ослаблению коллектива факультета. Был удален без сколько- нибудь серьезных оснований коммунист профессор Кессених В. Н., творческий ученый, активно боровшийся с идеализмом в физике, и заменен, несмотря на протесты факультета, профессором Бреховских, известным своей поддержкой космополитической группы академика Мандельштама».
Назвав группу академика Мандельштама (девять лет как покойного) «космополитической», партсекретарь несколько отстал от жизни — эпоха космополитизма официально уже закончилась. И в дальнейшем в ход был пущен термин «монополистическая» — чтобы сделать монополиста из космополита, достаточно легкой косметики. И ею не преминули воспользоваться декан с замдекана.
При этом они подчеркнули, что ректор «неустанно добивается закрытия на физическом факультете созданной по Постановлению Совета Министров СССР важнейшей лаборатории. С этой целью он назначил комиссию из угодных ему лиц под председательством некоего профессора Мещерякова, для оценки деятельности лаборатории. Эта комиссия составила гнусный пасквиль на работу лаборатории... Создается впечатление, что чья-то незримая рука ведет ректора по этому недостойному пути».
Отсюда видно, насколько для «университетской» физики была незрима «академическая». «Некий профессор» М. Г. Мещеряков был заместителем И. В. Курчатова и руководителем Дубненского ускорителя.
Вдохновители налета
В 1953 году, когда ледовый панцирь сталинизма треснул, а в августе еще и прогремел первый термоядерный взрыв, «академические» физики мобилизовали силы Академии наук и Министерства среднего машиностроения (как стал называться ядерный ВПК). В начале ноября к Маленкову и Хрущеву (именно в таком порядке) обратились министр культуры П. К. Пономаренко, министр среднего машиностроения В. А. Малышев, президент Академии наук А. Н. Несмеянов и академик-секретарь ее физико- математического отделения М. В. Келдыш:
«Группа ученых: академики Курчатов И. В., Леонтсвич М. А., Соболев С. Л., Лаврентьев М. А., Фок В. А., Тамм И. Е., Арцимович Л. А., Петровский И. Г., член-корреспондент Мещеряков М. Г. и профессор Блохинцев Д. И. в беседах с нами сообщили о неблагополучном, по их мнению, положении дел на физическом факультете МГУ.
При более подробном ознакомлении с состоянием дел на физическом факультете нами установлено следующее:
1) Научная работа находится на низком уровне и далеко отстает от советской физической науки. Из стен физического факультета МГУ за последние 10 лет не вышло ни одной заслуживающей серьезного внимания экспериментальной научной работы по основным проблемам современной физики...
Структура факультета не создает должных условий для подготовки широко образованных физиков. На факультете создано много мелких, узко специализированных кафедр, которые создавались не для того, чтобы обеспечить преподавание и исследовательскую работу по важнейшим разделам физики, а приспосабливались к имеющемуся профессорско-преподавательскому составу факультета.
В течение многих лет физическим факультетом Московского университета управляет беспринципная группа не представляющих, в значительной своей части, никакой научной и педагогической ценности работников.