Знание-сила, 2002 №04 (898)
Шрифт:
Новое открытие на фронте борьбы со СПИДом сделали московские биохимики из Российского университета дружбы народов. Они выяснили, что низший гриб под названием триходерма чрезвычайно сильно подавляет вирус иммунодефицита. Сначала опыты проводились в чашке Петри и в сравнении с известным антиспидовым препаратом азидотимидином извлечения из грибка оказались в несколько раз более эффективными, чем признанный западный препарат. К тому же триходерма в отличие от азидотимидина не повреждает лимфоциты, от которых зависит иммунитет человека а действует на них более мягко и продолжительно.
Если дальнейшие исследования пройдут успешно, то в скором времени человечество будет осчастливлено самым эффективным лекарством от иммунодефицита.
Для специалистов по охране ответственных объектов широкое поле науки биометрии обычно сводится к таким технологиям, которые способны распознавать, скажем, пользователей компьютеров в закрытой сети по особенностям отпечатков пальцев или голоса, радужной оболочки и сетчатки глаза и всего того, что свойственно конкретному человеку. Большего и не требуется для «секьюрити».
Однако после взрыва террористами многоэтажной казармы, принадлежащей армейскому подразделению США в Саудовской Аравии, Пентагон был вынужден объявить первостепенной задачу защиты своих военнослужащих. С этой целью инженерам предстоит совместить в единой системе все посты видеонаблюдений и экспериментальные устройства сканирования лица человека.
Известное агентство DARPA министерства обороны США создает цепь контроля своих зон за рубежом с установкой биометрических сенсоров вокруг них. Новая программа позволит проводить идентификацию, то есть опознавание внешности, на расстоянии тридцати – ста пятидесяти метров. Кроме того, такой постоянный мониторинг будет выделять подозрительные лица из числа проходящих посетителей, отмечать их присутствие вблизи зоны, сличать полученные результаты с хранимыми в криминальной базе данных. Таким образом повысится безопасность оборонных и секретных служб США как за границей, так и внутри страны – безопасность от проникновения террористов и экстремистов. Для этого их надо знать в лицо.
Уникальное стадо овец в десять тысяч голов пасется нынче на лугах Новой Зеландии. Внешне – овцы как овцы, а внутри вроде бы немножко люди: этим овечкам привили человеческие гены. За что их так? Оказывается, ради научного эксперимента: ученые предполагают, что от генов человека протеин молока животных станет очень полезным для излечения многих болезней, в частности опухоли мочевого пузыря-у людей, разумеется, а не у овец.
Жажда цельности. Феномен Пригожина, часть 2
Ольга Балла
Поздней весной 1987 года автору этих строк, позднесоветскому гуманитарию почти двадцати двух лет от роду, полному внутренних брожений и чувства многообразной потерянности, попала в руки книжка с названием «Порядок из хаоса».
Менее всего такое название вызывало ассоциации с естествознанием (областью, тяжело чуждой автору в его школьные годы, сохранившему в воспоминаниях от уроков физики чувство тоски, от математики – беспомощности, от химии – безнадежного отсутствия и от всего вместе – вины и неадекватности). Проецировалось на него скорее ожидание рассуждений о чем-то «экзистенциальном» (как уже тогда любил выражаться упомянутый автор). Ожиданий не поколебал и подзаголовок: «Новый диалог человека с природой». Подозревалось, что имеется в виду больше человек, нежели природа, его позиции по отношению к партнеру по этому диалогу. Названия частей и глав звучали жадному до метафор сознанию сладкой музыкой: «Иллюзия универсального», «От технологии к космологии», «Наука о сложности», «От бытия к становлению», «Переоткрытие времени», «Состояние внутреннего мира»…
Книга, однако, оказалась именно естественнонаучной. И хаос имелся в виду не метафорический и не «экзистенциальный», а самый что ни на есть буквальный: как состояние вещества, того самого, которым занимаются физика и химия. Упрямый и самолюбивый автор, проклиная большую недоученность в школе всех этих материй, продирался сквозь главы, полные химических, физических, биологических рассуждений, среди которых, впрочем, неожиданно попадались цитаты, например, из Гете.
А дальше было еще удивительнее: ожидания-то вовсе не оказались обманутыми. Речь действительно шла о человеке и его позициях, несмотря на го, что велась эта речь как будто на языке естественных наук и на материале их традиционных предметов. Первым чувством от этой книги стала возбужденная радость неожиданного открытия: родства естественнонаучной и гуманитарной мысли. Оказывалось, что эти две ветви мысли имеют общие корни, и более того, эти корни – скорее «гуманитарного»
порядка! Во всяком случае, они – в плоскости того, что не «понимается» с помощью каких бы то ни было инструментов, а проживаются: Время, Становление, Судьба, Выбор… Обычно этим занимались области, известные под названием гуманитарных. Искусство прежде всего. И гуманитарные науки. И еще философия, конечно, которую тоже хотелось считать чем-то гуманитарным. А тут вот, нате вам – химия и физика!Значит, можно естественнонаучным языком говорить о человеческих (в том числе и «слишком человеческих») ценностях и смыслах? Да без редукции? Да без насилия нал человеческим естеством, а напротив, с сугубым к нему вниманием?!
Более того, Пригожин провоцировал на аналогии. Он прямо и прозрачно прочитывался как метафора, чуть ли не иносказание демократических идеалов. Словесные обороты вроде «самоорганизация», «степени свободы», словно нарочно предназначенных для прочтения непрофессионального, насыщенного «профанными» – политическими, конечно же, – смыслами, казалось, апеллировали прямо к этим смыслам поверх требований профессионально подготовленного восприятия. Ага, думалось автору сих строк, тогда еще проживавшему страстное увлечение диссидентством, все же ясно: большевики превратили страну в замкнутую систему, которую чуть не погубило нарастание в ней «энтропии», но само естество против них: свобода – в природе вещей. Поэтому конец противоестественной власти неминуем. «Стихия» размоет ее построения. А затем она, стихия, конечно же, сама справится со своей стихийностью. В ней самой достаточно возможностей смысла, и она сама же их и выявит. Она сама, а не внешние ей организующие силы, чем бы они ни были. С пригожи неким «хаосом» легко ассоциировались любые – от политических до собственных душевных – брожения и неустроенности; и хаос казался обещанием плодотворности, смысла, «порядка». Пригожин был пережит не только как раздвигание интеллектуальных горизонтов, но и как надежное обещание возможности очень широко понятого освобождения. Освобождения как естественного обретения формы.
Господи Боже, думалось взвинченному от восторга читателю, да это переворот в мышлении. Это же начало нового этапа в понимании мира.
Полет мысли, полет волос, летящая конструкция – единство формы и содержания, единство начала человеческого и технического.
Портрет Андре Бретона, написанный Андре Массоном, проникнут любимой идеей Пригожина
Ну, что касается возникновения порядка-косм оса из хаоса – это вообще исходный сюжет едва ли не всех мифологий; практически любой миф о созидании мира гласит: вначале был Хаос, а затем его сменили более жизнеспособные и близкие человеку формы. Весьма часто они были порождены даже им самим.
Что же до Времени, ведущей темы личности, жизни, размышлений и научной работы Ильи Пригожина, то это же сквозная тема европейской культуры!
В европейском человеке на протяжении столетий оставался зазор, напряжение, разлад между (неизменным, стабильным) «порядком Космоса» и напряженно динамичным, устремленным вперед «порядком Истории». Не удивительно, что вновь и вновь повторялись попытки их объединить, отсюда весь новоевропейский эволюционизм. Постепенно центр внимания смещался от «бытия» к «становлению», пока наконец первое едва ли не без остатка не растворилось в последнем. При гожи н увидел «порядок Космоса» как «порядок Истории». Он радикально – и парадоксально – срастил оба способа видения.
А установка на подчинение всего, что прежде считалось «неразумным», а потому либо недостойным рационального внимания, либо и вовсе не существующим. Разуму, последовательное вовлечение все новых и новых таких областей в сферу рационального исследования? Не это ли ярчайшая черта новоевропейского рационализма? Фрейд, например, почти за век до Пригожина предпринял попытку подчинить анализирующему разуму Бессознательное – внутренний хаос человека. А теперь Пригожин проделал то же самое с хаосом космологическим, мировым. И что тут принципиально нового?
Да, Пригожин продолжил, довел до глубоких следствий процессы, которые начались задолго до него. Это и вращивание понятия Времени в структуру понимания все новых и новых областей реальности, и вовлечение все новых областей под власть рационального понимания… Но есть что- то, что ставит его во всех традициях, которые он продолжает, особняком. Давние, коренные, «несущие» европейские ценности и интуиции, которые на протяжении веков вели разрозненное существование, Пригожин свел вместе, связал в единый тугой узел. Корни сделанного им не понятийные, они – прежде всего ценностные.