Знание-сила, 2002 № 11 (905)

Заведующий этим психосоматическим отделением – Самуил Яковлевич Бронин. Ему-то я и надоедаю своими расспросами и разговорами. Он занят, очень занят, сильно чем-то озабочен, но в какой-то момент воодушевляется.

Вопросы психиатрии, даже несмотря на перестроечную гласность (наш первый разговор происходил в июне 1992 года), совсем не попадают в печать. И не случайно – люди всячески избегают знакомства с нашим предметом, испытывают к нему явную антипатию и реальное чувство страха. Это подтвердит любой больной и любой врач, находящийся с ним в одной упряжке. Тот и другой расскажут о негласном и потому особо действенном остракизме – умолчании и неприятии, которыми оба окружены. Поэтому любой разговор о психиатрии начинать надо едва ли не с азов.

Мы сидим в его кабинете, маленьком, очень тесном. Все время заходят то сестры, то врачи, что-то спрашивают. Вдруг срочно нужно перетаскивать стулья и шкафы из другого отделения, и Бронин извиняется, вскакивает и убегает. За окном – дождь. Я вижу, как он бежит по лужам, не разбирая дороги. Какие стулья? При чем тут они? Но я ничему не удивляюсь, наша жизнь – сплошной абсурд, и здесь, в больнице, так же, как и везде. Печать убогости и запушенной нищеты лежит на всем. Какая-то неистребимая бедность с ее запахом и бесцветностью! Глаз ни на чем не может задержаться, скользит бесприютно. Приходят на память слова:

Я не пою – я слезы лью Или верней – пою сквозь слезы. Я навеваю рифмой грезы И забываю боль свою.

Это Бронин перевел сонеты Дю Белле, французского поэта XVI века, и мечтает издать их.

Взгляд схватывает поллитровую банку вместо пепельницы, обмылок хозяйственного мыла в разбитом блюдце, пыльное окно без занавесок. А он тем временем, довольный и бодрый, стряхивает воду с халата и объясняет мимоходом, какая все-таки удача с этими стульями и шкафами! Наконец-то удалось их приобрести! Садится и сразу продолжает, как будто и не уходил.

Очень важно знать, насколько распространены психические расстройства и какова потребность в психиатрической помощи.

Это как раз то, что меня интересует более всего, – психическое здоровье общества. Отчего вообще оно зависит? Если вспомнить, что процент самоубийств очень высок в развитых и богатых странах, то, возможно, материальное положение – не самая главная причина? Но Бронин озабочен не причиной, а следствием: как часты психические расстройства, много ли их? Сколько?!

Мы этого не знаем, но все серьезные исследователи в этой области сообщают об удивительно высокой общей частоте психических расстройств и отклонений в психике населения.

В 1968-1969 годах я проходил ординатуру при психиатрической клинике / Московского мединститута. К этому времени у меня уже было пять лет психиатрического стажа, и я работал над диссертацией. Темой ее как раз и было распространение психических расстройств в большом городе – в Москве. Для этого довольно дотошно я обследовал 450 человек из случайной выборки.

– Ходили по домам?

Да, ходил по домам и задавал вопросы, а этого тогда делать было нельзя, нужно было иметь специальное разрешение от КГБ, а у меня его, естественно, не было. Сейчас, кстати, тоже нужно. Однажды случилась история, я попал на одного чекиста, он был зятем генерала КГБ, они допрашивали меня, узнали, откуда я, и позвонили непосредственному начальству, что, дескать, происходит? Был жуткий скандал, и меня чуть не выгнали. Диссертация была одобрена на кафедрой но… работа защищена так и не была, и выводы опубликованы не были. Напрасно старался!

И понятно, почему. Выводы, к которым пришел Бронин, ошеломляющие: четверть населения, безусловно, нуждается в наблюдении или периодической помощи психиатра, еще четверти необходимо содействие психоневролога, психотерапевта или просто общепрактикующего врача, знакомого с психиатрией; третья четверть обнаруживает те или иные отклонения от так называемой нормы. Их нецелесообразно лечить специалистам, скорее они нуждаются в отдыхе, в перемене окружения. И только последняя, четвертая четверть выборки, включающая в себя и младенцев, здорова психически. Такая вот вопиющая картина! Это – 1968-1969 годы. Сегодня все значительно острее.

Измученных, полупотухших глаз Уже не властен я отвлечь от вас, Затем что скорбь излить они желают; Вы дали им частицу сил своих, И жажда слез испепеляет их, Но плакать перед вами не дерзают.

Данте Алигьери

Насколько картина вопиющая, я чувствую своим сердцем. Великая печаль коснулась его непосредственно. Пребывая в больнице который уж день, наблюдая разных больных, я самую общую статистику Бронина вижу в конкретных, живых ее носителях. Для неискушенного человека, каким я была несколько дней назад, – это шок. Потому и явилось решение – написать об одном из кругов ада на земле. А Вергилий – Бронин, он ведет меня своим рассказом.

Чтобы заниматься профессионально, грамотно с такой массой людей, нуждающихся в помощи, половина населения должна быть психиатрами. Это невозможно! Что же в действительности? Из числа больных, безусловно, нуждающихся в психиатрическом содействии, получают его считанные единицы, по моим подсчетам, лишь десятая часть. Это те, у которых болезнь протекает наиболее наглядно, драматично. Именно эта десятая часть была и есть на учете у психиатра, остальные никогда по поводу своих расстройств к психиатру не обращались, кроме, возможно, мимолетных жалоб участковому врачу Теперь (разговор происходит в июне 1992 года), когда за истекшие (от 70-х) двадцать лет положение ухудшилось, открыто признается, что существующие психиатрические учреждения – больницы и диспансеры в их теперешнем виде – пригодны для лечения только наиболее тяжелой группы больных со слабоумием и повторными психозами. Для остальных же по-прежнему нет надлежащего и подходящего места лечения.

– Как нет? А ваша психосоматика?

Конечно, и чиновники от здравоохранения скажут, что я ломлюсь в открытую дверь. Что, на самом деле, есть такие места – это психиатрические санатории, психиатрические и психосоматические отделения в составе общих больниц, дневные стационары. Они давно уже апробированы и одобрены. Так-то оно так, но это сплошь и рядом отписка, обычная наша липа. Но может ли мизерное число этих отделений удовлетворить огромную, огромнейшую в них необходимость?

< image l:href="#"/>

Поначалу я с трудом улавливаю его мысль. Горе гнетет меня, и я поневоле сползаю к очевидному. Вот, значит, почему так тесно и койки в коридоре стоят. А сейчас, когда в которой уж раз открывается дверь и появляется встревоженная сестра, за ней эдаким пушистым шлейфом влетает… пух, выпушенный из подушки какой-то больной. И я, пока дверь открыта, вижу, что пух заполняет все пространство от потолка до пола. Абсурд какой- то! Шкафы, стулья, теперь вот – пух. Я никак не уйду от этой реальности и не поспеваю за Брониным.

Когда я, кончив ординатуру, пришел в районный диспансер и одновременно начал работать в дневном стационаре, я сильно удивился, как много больных можно лечить в этом учреждении! У меня выходило – половину. И дешевле это – наблюдать больных только с утра до полудня. Не говоря уж о нравственной, гуманной стороне дела. Это открытие меня прямо-таки поразило. Однако, получив хорошую прививку против всякого рода исследовательской деятельности, я не стал знакомить с моими мыслями медицинскую общественность.