Знай, что я люблю тебя

— Я смогу это пережить, не волнуйся. Особенно после всего, что произошло здесь. А ты замужем?

Лейла улыбнулась. — Нет, пока еще нет. Я осенью замуж пойду. Я улетала учиться на Кубу на одиннадцать лет и только полгода как вернулась.

Теперь уже Монтсе пыталась проникнуть взглядом в глубь ее темных красивых глаз.

— Аза тоже училась на Кубе, — задумчиво сказала она.

Лейла уже столько раз слышала это имя, что оно казалось ей почти родным. Она опустилась на пол и стала терпеливо ждать, пока Монтсе расскажет ей что-нибудь еще об этой женщине, судьба которой пока что оставалась для нее загадкой. Но та сидела с потерянным видом, будто усталость не давала ей больше говорить.

— Эта женщина и вправду существует? — спросила Лейла, рискуя своим вопросом разрушить доверительную атмосферу разговора.

Монтсе внимательно на нее посмотрела. Девушка напоминала ей Азу. Разве что та была потемнее. Но во взгляде обеих светилось на удивление схожее выражение внутреннего спокойствия.

— Не знаю. Я уже ни в чем не уверена. Иногда я думаю, что все это просто ночной кошмар и ничего со мной не случилось. Я говорю про Азу, аэропорт, про всех этих людей, которых видела в своих снах. Если бы не слабость во всем теле, не последствия укуса скорпиона, я бы всерьез решила, что сошла с ума.

— Я не считаю тебя сумасшедшей. Да и никто здесь так не думает. Но судьба этой женщины нас волнует. Ты же сама сказала, что она погибла.

Монтсе пыталась разглядеть в глазах Лейлы какой-то подвох.

— Почему ты не расскажешь мне все, что помнишь? — в конце концов потеряла терпение медсестра. — Тебе же самой станет легче.

— Возможно, но у меня в голове столько всего перемешалось. Многое почти совсем стерлось из памяти…

— Ты помнишь тот день, когда прилетела в Тиндоф? Ты познакомилась с Азой в полете? Может быть, ты помнишь самолет, аэропорт?

Такое трудно забыть! В жизни Монтсе никогда не было ничего подобного. Она первой спустилась по трапу самолета. Сухой пустынный воздух огненной пощечиной хлестнул ее по лицу. Она с видимым усилием вдохнула, наполняя легкие, посмотрела на свинцовое небо, тяжелым пологом нависавшее над аэропортом. Ей казалось, что оно вот-вот сорвется и рухнет на стоящие на земле самолеты. В какой-то момент Монтсе потеряла ощущение реальности происходящего. Она не могла понять, какое сейчас время суток — с одинаковым успехом мог быть рассвет или закат, полдень или даже полночь. Ее представления о времени исчезли, когда она ступила на раскаленный бетон посадочной полосы. Какой-то военный показал только что прилетевшим, куда им идти. Монтсе почему-то очень торопилась, правда, она и сама себе не могла объяснить почему. Здание терминала цвета красной охры, явно было построено в колониальные времена. Самолет стоял в каких-нибудь двухстах метрах от дверей таможни. Пассажиры сбились в плотную группу перед дверью, куда их запускали по одному. У самого здания собралось несколько алжирцев — кто-то прислонился к фасаду, кто-то присел на корточки — они провожали только что прибывших неприветливыми взглядами. Их черные и голубые тюрбаны, длинные национальные одежды, спрятанные лица, военная форма солдат и оружие в их руках, неприязнь на лицах чиновников — все это производило пугающее впечатление. Монтсе порядком нервничала. Ее раздражала необходимость стоять в длинной и медленно продвигающейся очереди. Она никого здесь не знала, да у нее и не было желания заводить знакомства. Время будто бы застыло навек, ей казалось, что здесь, в ожидании, она провела уже гораздо больше времени, чем в полете. И когда наконец совсем юный солдатик взял в руки ее паспорт, она бесповоротно утвердилась в мысли, что это место мало похоже на туристический рай. Молодой военный бесконечно долго вглядывался в фотографию, периодически поднимая глаза на лицо стоящей за стеклом женщины, будто сомневаясь, что перед ним именно тот человек. Потом он начал так же тщательно сличать данные из анкеты, которую Монтсе заполнила для алжирской полиции, с записями в ее паспорте. Он педантично сверял все, вплоть до запятых и черточек. Периодически принимался выписывать какие-то цифры, чтобы не допустить даже намека на неточность или ошибку. Прошло больше пятнадцати минут напряженного ожидания, в течение которых Монтсе молча стояла, ловя подозрительные взгляды молодого таможенника и пребывая в совершеннейшем неведении, что же творится у него в голове.

Вконец измученная, она вышла на автомобильную стоянку, волоча за собой чемодан. Ее тут же оглушил гомон суетливых испанских путешественников, вокруг громоздился их бесчисленный багаж, а сами они перебегали с места на место. Монтсе порылась в сумке, разыскивая бумажку, на которой было написано имя человека, который должен был встречать ее в аэропорту. Пожалуй, среди такой толпы его будет нелегко найти. Африканцы, которые прилетели из Барселоны, помогали всем рассесться в два грузовика и автобус. Постепенно толпа перед аэропортом редела. Иностранцы кое-как устроились в автомобилях. «Сеньора, вы что, не едете с нами?» — окликнул ее местный парень, стоящий возле одного из грузовиков. Женщина отрицательно покачала головой. Африканец казался удивленным, он отошел от машины и приблизился к ней. «Я кое-кого жду», — объяснила Монтсе, предвосхищая его вопрос. «За вами приедут?» — «Да, меня должны встретить». — «А в какой поселок вы едете?» Монтсе протянула ему свою бумажку. Она ничего не понимала в местных именах и названиях — на ее неискушенный взгляд, все они звучали одинаково. Парень поглядел на записи. «Это очень далеко от того места, куда мы направляемся. Сейчас мы едем в Дайлу. Если захотите, можем отвезти вас, куда вам надо завтра или послезавтра». — «А если меня все-таки будут искать здесь?» Африканец посмотрел на грузовик — шофер настойчиво звал его, периодически нервно выкрикивая что-то и размахивая руками, одновременно не переставая жать на гудок. Все уже давно были готовы к отъезду. «Послушайте, сеньора, вполне возможно, за вами кто-то и приезжал, да уже уехал. Самолет опоздал на двенадцать часов. Расписание сменилось, и тот человек вас просто не дождался». Монтсе задумалась, оглушенная воплями из грузовика. «Поезжайте, вас заждались. Я останусь. Если меня никто не встретит, я что-нибудь придумаю». Африканец пожал плечами и пошел к машине — видно было, что он сомневается в правильности ее решения. Он запрыгнул в кузов, и грузовик тронулся.

Стоя одна на горячем бетоне, с чемоданом у ног, Монтсе чувствовала, что местные, лениво расположившиеся у стены аэропорта, без стеснения разглядывают ее. Больше двух часов она простояла так на всеобщем обозрении, не двигаясь с места, но никто так и не подошел к ней. В конце концов она измученно присела на чемодан. Усталость не давала ей сосредоточиться и решить, что же делать дальше. На пустыню спускалась ночь, и постепенно машин на парковке становилось все меньше и меньше. В здании не было никакого информационного центра или хотя бы окошка, куда можно было бы обратиться с вопросом. Вдалеке виднелись огни какого-то города, но двери аэропорта ни разу не открылись с тех пор, когда оттуда вышли пассажиры последнего рейса. Окончательно потеряв надежду, она потащила чемодан к ближайшей из тех немногих машин, что еще оставались на стоянке. Дверца была приоткрыта, водитель сидел внутри, будто бы ожидая кого-то. Монтсе хотела спросить, где найти отель, чтобы переночевать. Мужчина не понял ее вопроса. Он попытался заговорить с ней по-французски, потом по-арабски. Монтсе повторила свой вопрос на английском, но алжирец, похоже, не знал этого языка. Оставалась еще надежда объяснить ему жестами, чего она хочет, и через несколько мгновений африканец широко распахнул глаза, удивленно вскрикнул и забормотал что-то по-своему. Похоже было, что он начал молиться. Потом схватил багаж Монтсе, закинул его на заднее сиденье и указал ей на кресло, соседнее с водительским. Она не была уверена, что он правильно понял ее вопрос, но без возражений залезла в автомобиль. Мужчина резко что-то крикнул, и рядом с машиной мгновенно материализовался паренек, который молча уселся сзади рядом с чемоданом. Мотор взревел, и они тронулись, впуская в салон воздух через опущенные стекла. Африканцы громко кричали, перебрасываясь какими-то фразами. Монтсе не могла ничего понять. Ее волнение и страх становились все сильнее, она чувствовала себя очень неуютно, но старалась не подавать виду. Они ехали по направлению к Тиндофу по шоссе, которое казалось нарисованным на песке.

Автомобиль был очень старым — он двигался рывками, а сзади стлался хвост черного дыма. Приборная доска была покрыта песком. Когда они въехали на окраину города, Монтсе почувствовала, как сердце ее сжалось. Уже совсем стемнело, и редкие уличные фонари придавали зданиям жутковатый вид. Машин на улицах почти не было, по тротуарам двигались одинокие тени пешеходов. Время от времени попадались велосипедисты или повозки, запряженные ослами. Монтсе казалось, что она едет по городу, который еще не оправился после бомбежки. Ее спутники продолжали орать друг на друга, будто были сильно рассержены. Периодически в поле зрения все-таки попадали относительно хорошо сохранившиеся здания.

Центр Тиндофа производил уже не такое удручающее впечатление. Они постепенно въехали в кварталы, хорошо освещенные фонарями, повешенными на деревянных столбах. По обеим сторонам улицы тянулись бесконечные кирпичные дома. В их стенах зияли абсолютно ничем не закрытые двери и окна, однако люди внутри преспокойно занимались своими делами. Еще дальше Монтсе увидела небеленые здания из полых блоков, даже не скрепленных цементом, просто двухметровые кубы, где роль двери лишь изредка исполняла занавеска. Машина затормозила перед одним из этих безликих строений. На улице было совершенно темно, какой-то пес заливался лаем, как ненормальный. Монтсе увидела, как парень схватил ее чемодан и вошел внутрь. Другой африканец показал ей жестами, чтобы она следовала за ним. Не решаясь возражать, она послушалась. За занавеской испанке открылась картина, заставившая ее содрогнуться. На земляном полу сидело шестеро-семеро детей, они таращились на нее так, будто неожиданно увидели призрак. В центре комнатенки горела газовая лампа. Две женщины готовили ужин, расположившись на выцветшем ковре. В глубине дальнего угла отчужденно сидела древняя старуха, словно отгородившись своей глухотой от внешнего мира. Неожиданно на пороге появились еще дети, очевидно соседские, но мужчина замахал на них руками, гоня прочь, словно это были нечаянно забредшие в дом куры. Женщины оторвались от своего занятия, поднялись с ковра и, не сводя с незнакомки глаз, внимательно выслушали то, что сказал им мужчина. Они не проронили ни слова в ответ, не сделали ни жеста. Просто снова уселись на свои места и продолжили готовить еду.

Монтсе еще раз попыталась объяснить мужчинам, что ей нужен отель, чтобы провести там ночь. Но африканцы говорили все одновременно, и с каждой минутой она чувствовала себя все больше оглушенной. Женщины сидели равнодушные, не обращая не нее ни малейшего внимания. Не в силах ничего больше поделать, Монтсе схватила свой чемодан и попыталась выйти на улицу. Но старший мужчина сцапал ее за плечо и грубо дернул назад. Она налетела на одного из детей и растянулась на полу. Алжирцы продолжали раздраженно говорить что-то, тыкая пальцами то в сторону выхода, то в готовящийся ужин. Монтсе закусила губу, чтобы не разреветься. Стараясь не дать воли эмоциям, она осталась сидеть на полу, не делая больше попыток что-либо объяснять. В комнату вошел мальчик-подросток и уселся рядом с женщинами, не выказав ни малейшего удивления по поводу присутствия в доме иностранки. Он едва перекинулся парой слов с мужчинами. Прежде чем Монтсе сообразила, что происходит, одна из женщин сунула ей в руки тарелку с финиками и плошку молока. Остальное семейство уселось вокруг общего блюда в центре комнаты. Монтсе не знала, что ей делать. Есть совершенно не хотелось, но она все же взяла с тарелки финик и надкусила его. Женщина взяла другой и демонстративно обмакнула в молоко, показывая, как надо есть. Монтсе последовала ее примеру. Ее желудок перевернулся от такого угощения, но она решила, что, если откажется, это может быть расценено как оскорбление. Она так устала, что у нее даже челюсти болели от жевания. Никто не заговаривал с ней и даже не смотрел на нее. С улицы доносился нестройный лай двух собак и детский плач. Так и не поняв толком, что с ней происходит и где она находится, Монтсе задремала. Все вокруг казалось каким-то нереальным.

Она открыла глаза, уверенная, что все произошедшее было просто страшным сном, но вокруг ничего не изменилось. Через штору, исполнявшую роль двери, слабо пробивались первые лучи восходящего солнца. Старуха, которую она видела вчера в углу, расположилась теперь посередине жилища и с отрешенным видом готовила чай. Рядом с ней сидел подросток, который на этот раз не сводил с иностранки глаз. Он приблизился и протянул Монтсе кусок хлеба, твердый, как камень. Больше в комнате никого не было. Чемодан стоял на том же месте, рядом валялась сумка. Она открыла ее, чтобы убедиться, что паспорт все еще с ней. Потом поднялась на ноги. От сна на полу болело все тело. Монтсе вышла на улицу, и увиденное снова заставило все ее существо сжаться. Дома были как две капли похожи один на другой, выстроившиеся безликими рядами, со стенами, лишенными окон, с дверными проемами, завешанными кусками ткани. Полуодетые дети играли в грудах металлолома, среди раскуроченных моторов, остовов брошенных машин и прицепов без колес. Рядом со входом в дом куском троса была привязана за ногу коза. Она кашляла так, что, казалось, вот-вот сдохнет. Ее вконец опаршивевшая шерсть свисала клоками. От дома напротив Монтсе начал облаивать пес. Она прошла несколько шагов, держась за стену дома, как вдруг увидела, что навстречу бежит женщина с закрытым платком лицом, крича что-то и прикрывая голову руками. Она схватила Монтсе за руку и затащила обратно в дом. Это была одна из тех, кто готовил вчера ужин. Испанка не могла понять ничего из того, что та говорит. В конце концов она почувствовала себя несчастной узницей, заточенной в этих четырех стенах. Она слабо попыталась объяснить, что должна как-то добраться до телефона. Женщина не переставая трещала то по-арабски, то по-французски. Монтсе отчаянно рванулась к двери, выскочила на улицу. Она готова была кричать, прося помощи, но молча остановилась, увидев собравшихся на улице алжирок, которые очень серьезно на нее смотрели. Хозяйка дома выбежала следом, не прекращая громко поносить гостью. Монтсе побежала, крепко прижимая к груди сумку и бросив чемодан на произвол судьбы. Она успокаивала себя тем, что успела схватить хотя бы деньги и документы. Она мчалась во весь дух, так быстро, насколько могла, подгоняемая сердитыми воплями женщины. Все дети, игравшие на улице, сорвались следом, образовав огромную процессию. Они смеялись, кричали и кривлялись, изображая бегущую иностранку. Выбиваясь из сил, она долго плутала в бесконечном лабиринте одинаковых улиц, пока наконец не выбралась из проклятых руин.

В груди Монтсе поднялся восторг, когда она неожиданно выскочила на асфальтированный проспект, сменивший пыльные закоулки. Преследовавшие ее дети давным-давно отстали, рядом остались только три девочки. Она обернулась было, чтобы сказать им что-то, но замерла, узнав одно из детских лиц, что видела вчера ночью. «Домой! — закричала она на них. — Ступайте домой, в свои кварталы!» Девочки смотрели на нее очень серьезно. Они никуда не уходили и следовали за ней на некотором расстоянии. Старшей из них едва ли было лет десять. Отчаявшись и окончательно выбившись из сил, женщина присела прямо на бордюр тротуара. Дети сгрудились на другой стороне улицы. Она жестами подозвала их, и они, чуть поразмыслив, настороженно приблизились. «Мне нужно позвонить. Телефон, понимаете?!» Маленькие африканки лить молча таращили на нее свои темные глаза. Водители проезжающих по улицам машин притормаживали, удивленно глядя на необычное зрелище. «Телефон, где найти телефон?» Старшая девочка неожиданно ткнула грязным пальчиком куда-то дальше по улице. Две другие сделали то же самое. Монтсе тяжело поднялась и пошла в указанном направлении. Вскоре она почувствовала, как самая младшая догнала ее и вцепилась ей в руку. Старшие держались позади, но сильно не отставали. По мере их продвижения вперед улица становилась все более оживленной. Люди удивленно разглядывали Монтсе. Мужчины останавливались и оборачивались, женщины прикрывали рты кончиками головных платков. Они все шли и шли, но ни одной телефонной кабины им так и не попалось. Какой-то мужчина, восседавший на спине осла, что-то ей прокричал, но Монтсе не обратила на него внимания.