Мое же самочувствие, наоборот, становилось все хуже и хуже. Первые четырнадцать дней мое нездоровье не давало себя знать, зато последние
одиннадцать дней путешествия дались мне так тяжело, что я прибыл в Бурдан совершенно обессиленным, в еще худшем состоянии, чем после приезда в Джарабуб на краденом муле. Во-первых, когда после безумно жаркого дня наступала холодная ночь, я не мог ни на минутку уснуть. Я метался по кровати и наконец, выбившись из сил, выходил из палатки и бегал взад и вперед, чтобы согреться. Затем, утомившись, я опять ложился, но не мог сомкнуть глаз. Тогда я начинал варить себе кофе или чай на костре и, скорчившись, сидел у огня, выкуривая одну папироску за другой; видя, как звезды постепенно светлеют на небе,
и зная, что наступают последние часы, которые можно использовать для сна, я все же не мог ни на минуту уснуть. Это было нечто новое для меня, привыкшего засыпать при самых странных положениях: я мог спать возле работающей бормашины в шахтах или осенней ночью в прериях, даже не прикрывшись одеялом. Во-вторых, на меня обрушилось еще одно несчастье – зубная боль. Что означает зубная боль – это знает всякий, но каково переносить эту боль в горячей пустыне Сахары может понять только тот, кто пережил нечто подобное, потому что передать это словами почти невозможно. Только одно средство помогало мне немного забыться: я зарывал опухшее лицо в раскаленный песок и лежал так, пока кровь не выступала через поры кожи.