Зодчий
Шрифт:
— Это уж как водится.
— Ну, встали, — зодчий провел ладонями по лицу.
— Может, останетесь пообедать? — учтиво предложил хозяин.
— Время дорого, спасибо вам, прошу вас, пожалуйста, ускорьте работы.
— Если бог будет милосердным.
— От устада Кавама тоже есть заказы?
— Нет. Они пользуются услугами гончаров Васиятиддина и Насреддина. А лазуритовые краски для наших плиток делает сам Мухаммад Сабзавари — химик. Да вы его хорошо знаете, он из рода Шахабиддина Дулдай…
— Вот это большая удача, нам, можно сказать, повезло, — заметил зодчий, направляясь к калитке. — Счастливо вам оставаться, да ниспошлет господь благополучия вам и вашим детям. Успеха вам в работе.
— И вам того же, устад.
Зодчий распрощался с гончаром. Они отправились
Порталы нового медресе уже поднимались в небо.
Изо дня в день все краше и величественнее становилась столица государства, а медресе Мирзо, который строил Наджмеддин Бухари, радовало глаз не только дворцовой знати, но и простых горожан.
Договорившись с гончарами и убедившись в том, что теперь-то уж лазуритовые плитки будут доставляться вовремя, зодчий пришел в хорошее расположение духа и сейчас беседовал без неприязни, почти приветливо даже с Ахмадом Чалаби, которого недолюбливал, считая карьеристом, человеком не слишком честным. Он шел рядом с Чалаби и думал о том, что вот Улугбек Мирза пригласил здешнего известного астронома Алауддина-ибн-Мухаммада аль-Кошчи и оказал ему великие почести. Приехавший из Кеша друг зодчего рассказал ему об этом во всех подробностях. Да и вообще весть о том, что Улугбек. Мирза неустанно печется о служите.; с науки, что он далек даже от мысли преследовать зодчих, астрономов и звездочетов, строителей и врачевателей, что он жалует их своей милостью, весть эта распространилась по всему Мавераннахру и Хорасану, проникла даже в Ирак.
Астроном Али Кошчи родился в кишлаке Кутчи, что неподалеку от городов Кеш и Китаб. В южной части Самарканда, у подножия годы Кухак, у него была крошечная обсерватория. Отец его Фазыл Кошчи, человек, преданный науке, служил у Мирзы Улугбека. Прослышав о том, что сын Фазыла учился у Салахиддина Руми и увлекается астрономией и алгеброй, Улугбек призвал Алауддина в Самарканд, ввел его в круг ученых, дал ему жилье и постоянно держал при себе. Слава Али Кошчи как ученого астронома росла день ото дня, так что вскоре сравнялась со славой великого Лутфи. Зодчий восхищался Али Кошчи, думал о том, что когда-нибудь и он, Наджмеддин Бухари, будет окружен таким же уважением и завоюет такую же известность. До него доходили слухи, что Али Кошчи даже прослыл „Пифагором эпохи“. Думал зодчий и о том, как взволнованно говорил когда-то Улугбек о Субутае. Субутай полагал, что жители Хорасана и Мавераннахра употребляют в пищу слишком много зелени и посему они не люди, а скорее уж животные. Великий султан Субутай созвал ханов монгольских племен и вместе с ними смел с лица земли множество городов и сел. „Мы не едим травы, мы питаемся скотом, потребляющим эту траву. А вот эти племена едят не тех, кто потребляет траву и ботву, а жрут саму ботву. Значит, они не люди. Животные они. Поэтому долг наш истребить сих двуногих животных и тем сберечь корм для наших лошадей“. Вот какие речи держал Субутай перед своим свирепым полудиким воинством.
Никогда не сеяли и не жали племена монголов, и питались они лишь мясом, молоком да маслом. В глаза они не видели того, что родит земля, неведом им был вкус груши, персика, винограда, граната, инжира. Словно Гог и Магог из библейских пророчеств, соя вокруг ужас, налетали они, как стаи ненасытной саранчи, и истребляли все на своем пути. Прекрасные наездники, ловко и мастерски владеющие мечом, не знали они поражений, и, как ни прочны были крепостные стены Хорасана и Мавераннахра, как ни стойки и сметливы были полководцы и военачальники, как ни героически сражались защитники, орды кочевников захватывали и уничтожали все вокруг. После вражеских наездов в руинах остались лежать не только крепости и цитадели, но даже мечети и медресе. Сколько величественных зданий и построек погибло от их руки. А потом настала година, когда повергнутые города Хорасана и Мавераннахра Самарканд и Герат, Бухара и Мешхед вновь возродились к жизни. По словам Наджмеддина Бухари, эпоха эта началась с восшествием на престол Самарканда Амира Улугбека. Началась с того времени, когда сарбадары в битве с беспощадным воинством монгола Ильяса отстояли Самарканд.
И вот тогда-то пришла пора созидания и расцвета: вновь подымались из груды развалин уничтоженные врагом города. Канули в вечность и Дарий, и Искандер, и Чингис, и Угудай, и Субу-дай, и Чигатай, и Мункер. И Тимур тоже. Уходят цари, а здания, воздвигнутые нами, стоят вечно. Нам, зодчим, неведома смерть. Словно недреманные зрачки глаз сверкают вечно лазуритовые узоры и резьба на порталах медресе, и нам дано видеть наших потомков поколение за поколением…Вот такие мысли порою одолевали зодчего.
Глава VIII
Пленный мастер Джорджи
На следующий день рано утром зодчий, как обычно, пришел на строительство медресе с тремя своими учениками. Не обнаружив в маленькой служебной комнатке Ахмада Чалаби, он спустился во двор медресе, а затем по лесам добрался до угловых башен, стоявших но бокам портала. Там работали мастера по облицовке. Одеты они были в незатейливые матерчатые халаты, перепоясаны ремнями, все — в сапогах, и в рыжих выгоревших чалмах, вйдав зодчего, они на маг прервали работу и приветствовали его вежливым кивком.
Юноши, перетаскивавшие кирпичи, проходя мимо зодчего, почтительно здоровались с ним, называли устадом; впрочем, мягкий, обходительный зодчий с открытым добродушным лицом сам торопился поздороваться с людьми первым и ласково им улыбался. Около своих сверстников он задерживался, расспрашивая, здоровы ли они, как их дети; засунув под мышку свернутые трубкой диеты бумаги, здоровался с друзьями за руку, интересовался, нет ли каких затруднений в работе, предлагал свою помощь, буде в ней нужда. Твердил о том, что нет ничего важнее здоровья, что по лесам следует ходить с осторожностью и что надо бы выполнить обещание, данное Мирзе, — закончить стройку к сроку.
Рабочие, лишь недавно поступившие сюда, с любопытством разглядывали зодчего, уступали ему дорогу и останавливались в сторонке, почтительно сложив руки. A кое-кто поспешно подбирал с его пути обломки кирпича и камней.
Нет, не духовники придумали изречение, гласящее: «Сердце живо любовью, а руки — работой», — его придумали зодчие. «Трудись и обретешь счастье», — говорит народ. Еще отец Наджмеддина учил сына тому, что только труд дает человеку удовлетворение, а ревность, равнодушие и небрежность губят его, доводят до нужды и нищеты. Зодчий вспомнил отца, вспомнил, как тот радовался деятельным и ловким людям, как восхищался ими, как восторженно хвалил их.
Зодчий ходил по крыше строящегося здания, наблюдал за работами, останавливался около рабочих, размешивающих ганчевый раствор и клавших кирпичи, остановился он и около братьев Хасанбека и Хусанбека, трудившихся здесь с первых дней, сначала на земляных работах, а теперь на самом верху, поздоровался с ними и от души пожелал удачи этим искусным и умелым труженикам.
— Пусть господь ниспошлет вам удачу, — проговорил он, — я не нарадуюсь на вашу старательность и добросовестность. Мы с распорядителем работ говорили о вас самому Мирзе, и надеюсь, сей достойный и щедрый муж не обойдет вас своею милостью.
— Благодарствуем, — отозвался Хасанбек, — пока господь дает нам здоровье, мы будем трудиться не покладая рук. А доброе ваше участие и забота о нас, дорогой устад, придают нам еще больше сил. Сердце живет любовью, руки — работой…
— Вовремя получаете заработанные деньги?
— Получаем…
— Лучше сказать всю правду, — вмешался Хусанбек, — нам уже давно ничего не платят, устад.
— Не беспокойтесь, — подхватил Хасанбек, — мы сами поговорим с господином Чалаби, он подсчитает и выдаст деньги.
— Нет, поговорю с ним я, — сказал зодчий, — Заработанное следует платить вовремя. Нет никакой причины задерживать деньги, из казны они поступают в срок.
Внимательно прислушивавшийся к этому разговору Заврак Нишапури пометил что-то в своей тетрадке. Эго сам зодчий просил его делать заметки и после напомнить о них.
Попрощавшись с братьями, зодчий снова по лесам поднялся еще выше — почти на самый верх.
«Ах ты изверг», — раздраженно думал он об Ахмаде Чалаби. Позади зодчего шагали его ученики, Заврак, Зульфикар и Гаввас.