Зодчий

— Мы согласны, устад.

— Испытание не совсем обычное и, я бы сказал, даже опасное. И если ваш сын потерпит поражение, не будьте на меня в обиде. Я ведь не всех беру в ученики. Вы из благословенной Бухары… Но в общем-то я сейчас в учениках не нуждаюсь.

— Спасибо, устад… Прикажите ему класть кирпичи на самом высоком минарете, мы и от этого не откажемся.

— Угощайтесь, отведайте сладостей. Я знаю, в Бухаре много прекрасных кондитеров.

— Да, устад.

— Как, впрочем, и ювелиров, портных, любителей книг… там всегда шумно и людно.

Не желая отнимать у зодчего драгоценного времени, отец и сын, прочтя благодарственную молитву, откланялись. Зодчий проводил их до калитки.

— Пусть юноша придет завтра, — бросил он на прощанье.

Радостные и окрыленные вернулись Зульфикар с отцом в караван-сарай, и после скромной трапезы Зульфикар, не теряя времени, достав карандаш и бумагу, принялся решать задачи из геометрии. А потом долго разглядывал листы, на которые были перенесены проекты Магоки Аттори, Масжиди Намазгох, Минораи Калан и других, медресе, и ’все время советовался с отцом. Они еще долго беседовали об устройстве гробниц святого Сайфиддина Бухорзи, Буёна Кулиджана, Исмаила Самани. Не забыли они и декоративную и орнаментную облицовку, густоту ганчевого раствора для этой облицовки, геометрические рисунки орнамента, единицы измерения, устойчивого равновесия, отделку изразцовых плиток для облицовки порталов и верхней части 10 резных дверок. В тот день Зульфикар повторил все, что знал о строительстве, а потом пошел к недостроенным минаретам недалеко от цитадели и долго бродил вокруг них.

На небе уже вырисовывался серпик молодого месяца, и при свете его сверкала, блистала и сказочно переливалась мозаика Мусалло, купола и своды, казалось, во весь голос подтверждали всю ценность этого беспримерно прекрасного творения человеческих рук. Спору нет, они умножали славу хорасанской столицы. Бродил он и вокруг недостроенного медресе Мирзо.

Когда он вернулся в караван-сарай, отец его уже крепко спал. Он тоже лег, но долго не мог уснуть, он думал о завтрашнем испытании, и целый поток мыслей захлестнул его, унес вдаль. Ему чудилось, будто он ничего не помнит, не знает. Все, что он учил в школе, те навыки, которые он приобрел, строя вместе с отцом новую городскую баню и крышу базара, его хоть и небольшой опыт и подлинная страсть к зодчеству привели его сейчас сюда, в столицу, в надежде, стать учеником прославленного зодчего Наджмеддина Бухари. Как же ему хотелось учиться у этого человека, самому стать зодчим.

До рассвета он так и пролежал без сна. Все ему чудилось, будто перед ним сидит знаменитый учитель — зодчий Наджмеддин Бухари — и задает ему вопросы из математики, геометрии, спрашивает о всех тонкостях искусства зодчества и смотрит на него, ожидает ответа. А Зульфикар растерянно молчит и от волнения не может ответить ни на один вопрос. Устав от всех этих мыслей и картин, под самое утро он забылся сном. Но вскоре его разбудил отец. Позавтракав, Зульфикар взял под мышку несколько книг и отправился к зодчему.

Наджмеддин встретил его приветливо, пригласил в ту самую комнату, где они с отцом уже были, сел, кинул проницательный взгляд на красивого юношу, прибывшего из Бухары, и пригласил его сесть напротив. Зульфикар опустился на пятки и положил рядом с собой книги. Он с напряженным вниманием ждал первого вопроса, но зодчий спросил о здоровье отца, о его настроении, осведомился, по душе ли им город, и только.

— Отец просил передать вам поклон. Герат — чудесный город… Настроение у отца хорошее. Он отправился на базар… — растерянно бормотал Зульфикар.

Зодчий снова взглянул на него.

— Не можете ли вы прочитать мне газель? — вдруг спросил он.

Зульфикар, ожидавший вопросов из математики или геометрии, невольно смутился.

— Могу, — улыбнулся он наконец.

— Ну вот и прочтите.

Зульфикар на минуту задумался и, глядя на небольшие расписные ниши ганчевых стен, начал:

Расцветшей розе так сказал однажды соловей: «О, не гордись! Не ты одна меж розовых ветвей». Но, рассмеявшись, та в ответ: «Ты прав. Но под луной Никто не скажет горьких слов возлюбленной своей…» [8]

8

Перевод И. Сельвинского.

— Прекрасно, — сказал зодчий. — Это Хафиз Ширази.

— У отца, — застенчиво пояснил Зульфикар, — есть сборник избранных стихов Хафиза «Мунтахаби девони Хофиз», я люблю читать его и вот запомнил некоторые…

— Вот вам перо и бумаа. Запишите стихи. Я хочу видеть ваш почерк.

— Сейчас! — Зульфикар записал стихи.

— Хорошо. — Зодчий залюбовался красивым, четким почерком Зульфикара.

— А шейха Саади вы тоже знаете наизусть?

— Знаю.

— И тюркские газели?

— Знаю и тюркские. Тюркский — мой родной язык. Дома мы говорим по-тюркски. Ведь мы родом из Шаша.

— А ну-ка, прочтите.

Зульфикар снова обратил взгляд на расписные ниши:

Сердце мое, виночерпий, трепещет от боли давно, Чашу вина поднеси мне, чтоб горе забыло оно! Если в вине заблестят отраженья сияющих рук, Станет серебряной влагой пурпурное это вино. Лжет на меня мухтасиб, и коих он не ценит услуг, Низкой душе оставаться навеки в грязи суждено. Пусть эта чаша уста целовала, царица, твои, Горечь и ревность я выпью сегодня, чтобы высохло дно. Поймано локоном, смотрит на роднику сердце Лутфи, Крепок силок, и не вырваться птичке, нашедшей зерно. [9]

9

Перевод и. Заболоцкого.

— Эта газель из «Дивана Лутфи».

— Превосходно!

— Учителем мавляны Лутфи был Шахобиддин Хия-бани. Мавляна служит при дворце и удостоился милостивого покровительства его величества государя.

— Верно, — подтвердил зодчий, глядя в задумчивые глаза Зульфикара. — А скажите-ка, дитя мое, вы видели Мусалло? Кто его строил?

— Как же, видел, устад. Я издавна мечтал увидеть эти три ни с чем не сравнимые медресе. А строил их устад Кавам.

— Молодец! Ну, отпускаю вас. Вот мы и познакомились! Приходите вечерком после захода солнца, а пока прощайте.

Зульфикар поднялся, почтительно поклонился зодчему и вышел во двор.

Низамеддин пошел проводить его до калитки. Во дворе им попалась Бадия, она бросила взгляд на «этого бухарца» и, словно бы не заметив его, прошла мимо. Зульфикар попрощался с Низамеддином и отправился в караван-сарай, где, как он знал, его с нетерпением ждет отец…

Еще не переступив порога, Зульфикар начал рассказ о происшедшем. Особенно удивило отца то, что Наджмеддин Бухари заставил сына читать газели.

— А настоящий экзамен состоится вечером, — пояснил Зульфикар.

Но мастер Нусрат все дивился.

— Наверно, времени не было, поэтому и перенес разговор на вечер, — решил он.

— Я останусь там ночевать, — сообщил Зульфикар.

— Ну, что ж, ладно, — согласился отец.

Как бы то ни было, пусть даже разговор шел только о поэзии, устад не отказал, он согласился испытать Зульфикара, прежде чем взять его к себе. Значит, он требователен и строг. Недаром ученики его пользовались уважением и почетом бухарских зодчих.

Самаркандская и гератская школа зодчества была создана в Хорасане и Мавераннахре устадом Самарканди, устадом Кавамом и устадом Наджмеддином Бухари; постепенно она стала главенствующей и получила окончательное свое развитие в Лахоре, Багдаде, Дамаске, а также в Бухаре, Мешхеде и Хиве. То было время, когда со сказочной быстротой вырастали красивейшие здания — медресе, минареты, — мосты, бани. Правда, богатые горожане, беки и амиры охотнее пускали своих сыновей по военной, нежели духовной, линии, посылая их учиться в военные школы Самарканда, школы Амира Сулеймана Хаша или Амира Бирандыка.