Золотарь

— Все мои злоключения, — сказал Кристоф, — начались с того, что вы, господин Корпускулус или господин Пуццли, побеседовали со мной, с того, что вы угостили меня своим зельем. Это и вправду был гашиш?

— Да, — сказал маэстро. — Это был гашиш. Но прошу вас, не называйте меня господином Пуццли! Более отвратительной фамилии я не слышал никогда и, уж поверьте, не имею к этой гадости никакого отношения! Это ж надо было придумать такое! Господин Пуццли! Тьфу!…

— Значит, вы признаете, что одурманили меня? — перебил его Кристоф.

— Юноша! Если в трубке и был гашиш, то это вовсе не значит, что я вас одурманил. Гашиш, тем паче индийский, проясняет сознание, расцвечивает ваши мысли, даже самые пустяшные, на которые бы вы никогда не обратили внимания, роскошными узорами. Употребив гашиш, вы видите весь мир в ином свете, не так, как раньше. Восприятие ваше делается особо обостренным. Тем более не может, не должно возникнуть никаких галлюцинаций, уж вы мне поверьте, я на этом деле, что называется, собаку съел. Угостил же я вас этим снадобьем исключительно для того, чтобы вы полней и красочней восприняли мою историю.

Маэстро отчаянно прыгал. Кристофу казалось, что старик оправдывается. Неужели он действительно обустроил и разыграл весь этот бредовый кровавый спектакль? Неужели все эти кошмары, произошедшие дождливым вечером, всего лишь порождения воспаленного сознания? Но зачем это нужно маэстро? Зачем надо было убивать «Кушать подано»?

Затем, что тот напал первым.

Кристоф провел ладонью по лицу. Утром это будет уже не лицо, а один большой кровоподтек. Саднило оцарапанное горло.

— Кристоф! — заговорил Михаэль. — Это вовсе не бред. Мы отчетливо видели ту тварь на полу. И это был не человек.

— Да-да! — воскликнул маэстро. — Уж им-то вы можете верить!

— Клаус! — сказал Кристоф. — Ты тоже видел… то… в коридоре?…

— Видит Бог! — сказал Клаус. — Более мерзопакостной твари не встречал за всю свою жизнь!

— А вы ничего, случайно, не курили? — все еще с недоверием спросил Кристоф.

Егеря лишь усмехнулись в ответ.

— Маэстро, — Кристоф повернулся к старику, — скажите, вас действительно разыскивает полиция?

— Бред и чушь! — воскликнул маэстро. — Архибред и архичушь! Неслыханный по своей наглости поклеп!

В дверь снова постучали.

— Господин барон! Так вы откроете или нет?

«В конце концов, ничего страшного не случится, если я просижу здесь до утра, — подумал Кристоф. — А там уж поглядим, сумасшедший я или нет!»

— Откройте же, откройте!

— Убирайтесь! — сказал Кристоф. — Как бы там ни было, мы останемся здесь до восхода солнца! Все!

— Не вынуждайте нас прибегать к силе! — Голос дворецкого сделался угрожающим. — Ваше безумие, воспаленное к тому же наркотиком, крайне опасно. Разве можем мы спать спокойно, зная, что вы забрались в пороховой склад? Выходите подобру-поздорову, не заставляйте нас врываться силой!

— Убирайтесь! — взревел Кристоф. — Убирайтесь к дьяволу! Я уже сказал: мы будем здесь до рассвета!

— Хорошо же. — Дворецкий уже шептал. Казалось, что за дверью шипит разъяренная змея. — Вот и прекрасно. Но не обессудьте, нам придется выломать эту дверь!

Егеря нацелили ружья на вход, который через долю секунды стали сотрясать страшной силы удары. Массивная дубовая дверь пока держалась, хотя ясно было, что ей не устоять под этим чудовищным напором.

И над всей этой сумятицей грохотом и ревом загремел, поплыл, казалось, заполонил все вокруг уже знакомый Кристофу мерзкий голос, громкий настолько, что заглушил все происходящее, голос золотаря:

— Щенок завалил дверь. Он не хочет выходить. Этот молокосос хочет, чтобы ему сделали больно.

— Мразь! — воскликнул Кристоф. — Подонок! Ты убил мою сестру и мать! Я лично оттяпаю твою поганую башку, слышишь, ты, вонючка! Будь проклят тот час, когда я освободил тебя, Макабр!

Золотарь расхохотался.

— А теперь, щенок, послушай меня! Выходи отсюда по-хорошему. Мои слуги проголодались. Ты отдашь мне своих дружков и лекаришку. За это ты останешься жить. Ты будешь моим почетным пленником.

— Убирайся в преисподнюю! Слышишь, ты, вонючка?

Слова Кристофа покрыл громовой хохот.

— Послушай, щенок, я не люблю, когда мне перечат. Если ты сам не впустишь меня, мои слуги ворвутся сюда силой. Но знай, сопляк, я умею помнить добро, поэтому ты не умрешь. Как-никак ты мой благодетель. Я всего лишь прикажу отрубить тебе руки и ноги, прикажу ослепить тебя, отрезать тебе язык. Я прикажу бросить тебя в то самое подземелье, где я томился тысячу лет, и ты будешь гнить там заживо, пока черви не сожрут тебя. А уж их-то там хватает, можешь мне поверить! Так что не зли меня, а открывай!

— Нет! — воскликнул Кристоф. — Нет! Тебе меня не победить! Я сам уничтожу тебя!

— Ты очень самоуверен, щенок! — скрипел мерзкий, леденящий голос. — Уничтожить меня не сумел даже сам Мерлин. А уж тебе, дристунишка, это явно не под силу. Впрочем, мы с тобой еще побеседуем лицом к лицу.

Удары в дверь возобновились. В арсенал из-под двери, из окон сочился липкий, стылый, сырой ужас.

Судя по звукам, дверь крушили топорами. Затем стали видны острия в облаке разлетающихся щепок. Слышалось разгоряченное, смрадное дыхание рвущихся вовнутрь неведомых существ.

В одном из окон появилась совершенно немыслимая кошмарная рожа, безобразно раздутая, морщинистая, волосатая, с бородавчатым наростом на лбу. Острые клыки вгрызались в сталь решетки. Даже когда в переносицу урода вошла пуля Гейнца, огромные зубы еще несколько мгновений грызли прутья, и лишь затем мерзкое лицо лопнуло.

Во множестве мест дверь уже была пробита. Лезвия топоров расширяли бреши. Дверь скрипела отчаянно, надрывно. Кристофу казалось, что она стонет, как живое существо.

За время своего пребывания в замке он основательно научился стрельбе и сейчас вместе с егерями вел огонь по двери. То и дело лемуры за дверью кричали от боли, сквозь дыры брызгала их белая кровь.

— Вперед, вперед, трусливые негодяи! — гортанно кричал золотарь. — Вперед! Сопляка взять живым!

Арсенал все больше и больше заволакивало едкой, как свежие луковые очистки, пороховой гарью.

Одно из окон штурмовала четырехрукая мохнатая гадина; глядя на ее пятисаженную фигуру, в ней, хоть и с великим трудом, можно было признать бывшего сторожа 0,5 шт. Огромными кулачищами он колотил в решетку. Несмотря на то что егерь Шульц не уставал стрелять в морду бывшему сторожу, тот каким-то образом исхитрился впиться в решетку зубами. Старинная оконная кладка трещала, змеилась трещинами, сталь решетки гнулась. Пули отскакивали от головы сторожа, как безвредные горошины, и, видимо, не особенно ему досаждали.