Золотая баба

Фогель вышел с другой стороны брички и зычно объявил:

– К нам пожаловали его превосходительство горный командир действительный статский советник господин Татищев.

Краткое оцепенение заводской верхушки сменилось испуганно-радостной суетой. Кто-то поспешил в цехи, кто-то бросился к лошадям, а Тихон и еще один чисто одетый уставщик, исчезнув на миг, вновь появились с тяжелыми резными стульями в руках. И потом, во все время осмотра завода Татищевым и Фогелем, как тени следовали за ними, успевая подсунуть стулья, едва начальство останавливалось перед каким-нибудь молотом или домной.

В доменном цехе внимание горного командира привлекли несколько бородатых мужиков, бившихся вокруг вагонетки с рудой. Колеса ее соскочили с деревянных рельсов, и теперь рабочие, не совсем сноровисто орудуя вагами, пытались снова поставить вагонетку на колею.

– Эт-то что за неумехи?
– строго спросил Татищев.

– Кержаки-с, - из-за спины его незамедлительно возник Тихон. Недавно только из деревни Терентьевой. Вздумали было по скитам от повинности заводской бегать, да господин управитель...

– Поди!
– Фогель раздраженно отодвинул приказчика локтем и быстро заговорил: - Во исполнение указа, позволяющего раскольникам селиться и жить при заводах...

– ...Вы решили их на оные заводы загонять, - усмехнувшись, подхватил Татищев.

– Не по-божески это!
– вдруг крикнул пожилой мужик, возившийся у вагонетки.

Татищев раздраженно взглянул на него.

– Начальство перебивать?! Тебя кто спрашивал?

– Дождешься, пока вы спросите, - с ненавистью пробурчал мужик. Что-то не узнавали у нас, желаем ли мы в заводе селиться.

– Издеваться, сиволапый? О высших государственных интересах печься мы державной властью поставлены, а не о твоих удобствах заботиться!

Горный командир грозно оглядел несколько десятков рабочих и заводских служителей, замерших в разных концах доменного двора. Снова заговорил, чеканя каждое слово, будто зачитывал некий указ:

– Да ведаете ли вы, канальи, какие превеликие стеснения и тяготы нашему воинству выпадают, когда в орудьях и огненном бое нужда учинится?! Нынешней весной под вольным городом Данцигом за одну ночь две тысячи душ под неприятельской картечью да под ядрами полегло.

– Енаралы виноваты, а с нас шкуру драть?
– непримиримо уставившись на Татищева, сказал долговязый молодой мужик.

– Ну ты!
– взвизгнул Тихон, подскочив к спорщику. Ткнул его кулаком в зубы.
– Опять народ мутить?..

– Эй, полегче на руку!
– прикрикнул горный командир.
– Строгость строгостью, а по пустякам народ не след обижать.

– На таковом слове благодарствуйте, - проговорил долговязый и поклонился.

Его примеру последовали немногие. Большинство рабочих остались стоять в напряженно-враждебных позах.

– Слово что - тьфу...
– проговорил пожилой рабочий, начавший этот спор.
– Спина-то не от слов ноет. Верни ты нам волю, господин начальник...

– Да что ты заладил, старик!
– Татищев вышел из себя.
– Никто тебя воли не лишает. Только вместо расхристанности вашей, вполне для казны бесполезной, дали вам твердый порядок: поработай на государство, а потом как хочешь живи: песни пой, вино пей, землю паши. Да разве в крестьянском труде легче вам живется?

– Отбились они давно от землепашества, ваше превосходительство, сунулся к начальству Тихон.
– Целыми деревнями рыщут по горам - руду изыскивают. Прослышали, что рудознатцам добрую награду за изысканное железо, за медь дают, вот и кинулись шурфы бить по всему Уралу. Обнищали, оборвались, а все не хотят к земле вернуться, каждый жар-птицу ухватить мечтает.

– Во-от, вот она, ваша воля!
– торжествующе произнес горный командир.
– Во всяком государстве обыватель должен иметь свободу, да только не такую, чтоб каждый делал что хочет по прихоти своей; не такая должна быть воля, как у диких зверей, но рассудительная, законами дозволенная, о благе казенном радеющая. Такая воля в державе нашей водворена покойным императором Петром Великим, а ныне сохраняется высокою защитою ее императорского величества Анны Иоанновны. Если же, безумный старик, твоим речам внять да по слову твоему всем поступать, у нас безгосударная смута придет.

Один из кержаков, стоявших у вагонетки, с вызовом сказал:

– На вольной воле жили и ни для каких казенных польз поступаться ею не желаем.

Народ на доменном дворе задвигался, послышался ропот. Служители стали мало-помалу скучиваться вокруг начальства.

– Не хотите добром на завод идти - заставим, - веско сказал Татищев.

Воцарилось тяжелое молчание. Настороженные взгляды служителей и горных офицеров словно в немом поединке сталкивались с озлобленными взглядами бородатых людей в прожженной, латаной одежонке.

– Ваше превосходительство, - почтительный голос Фогеля прозвучал совсем негромко, но его услышали даже те, кто стоял поодаль.
– А как же с указом о раскольниках быть?

– Мы вольны ему свое толкование давать, - быстро ответил горный командир.
– Будешь ждать, пока эти плуты сами к заводам соизволят приселиться, не скоро толку добьешься... Сейчас у нас полтора десятка казенных заводов, а я думаю к сему числу еще сорок прибавить! Где же рабочих для них напасешься? Зорите скиты, господин управитель, сгоняйте оттуда бездельников к домнам да к молотам!

Польщенный Фогель орлом смотрел на притихших кержаков.

– Вы слышали, это не я вам сказал! Его превосходительство из самого Петербурга недавно прибыли, от ее императорского величества полномочия имеют!

Когда они двинулись дальше, управитель чуть повернул голову к Тихону и спросил:

– Эти пятеро на подаче руды, отец с сыновьями, - как их по уличному-то?..

– Рябых, Карла Иваныч.

– Ты вот что, распорядись, чтоб без кандалов на завод их доставляли...
– Он в раздумье пожевал губу и с видимым сожалением сказал: - А вот старику двадцать пять батогов дать придется. Женщин ихних - жену старика и Анну, с ними в бегах бывшую, - от надзора освободить и работу полегче подобрать...

Тропа вилась по верховому болоту. Сквозь редколесье виднелись мощные складки хребта, покрытые темно-зеленым бархатом растительности. Снеговые шапки гольцов нестерпимо горели на солнце. И над всем этим огромным молчаливым миром плыли белые льдины облаков.

Размеренно покачиваясь в седле, Иван то и дело смотрел на эти быстро движущиеся в синеве глыбы. Вяло отмахиваясь от комаров, путник скользил взглядом по серо-ржавой растительности болота. Ему вновь и вновь представлялась сложенная из плитняка стена каземата. Вот сквозь толстые граненые прутья решетки просунулась рука, узловатые пальцы сжали ладонь Ивана. В полутьме тюремной камеры лихорадочно заблестели несколько пар глаз.