Золотая чаша

Пол хотел было сказать: ты сама такая же невинная, как и Фредди, но вместо этого лишь произнес:

– Ты весьма наблюдательна.

– Знаешь, мне нравится Лия, действительно нравится.

– Ты меня удивляешь. Она совершенно не в твоем духе.

– Да, как ты сказал, «она совершенно не в моем духе». Но в ней нет ни капли притворства. Она честная и прямодушная. Ты всегда можешь быть уверенным в ее правдивости. Она не скрывает своих чувств.

Он невольно вздрогнул, почувствовав, как от лица его отхлынула вся кровь, и вновь склонился над гроссбухом.

– Прости, Мими, но мне действительно нужно поработать.

Это было легче сказать, чем сделать. Мысли его витали совершенно в иных сферах и цифры перед глазами казались какими-то бессмысленными закорючками.

До него донесся шелест юбок. Мими отложила книгу и встала. В следующее мгновение она опустилась перед ним на колени.

– Пол… я не могу сосредоточиться. Скажи мне, если мы вступим в эту войну, тебе придется идти на фронт?

– Мы не вступим.

– Ты уверен?

– Разве можно быть в чем-либо уверенным? Но я действительно так думаю. Как ты сама могла убедиться сегодня, общественное мнение решительно против.

– Но если мы все же примем участие в этой войне, тебе придется пойти, не так ли?

Он ничего не ответил, продолжая молча глядеть ей в глаза, на которых выступили слезы. Она протянула к нему руки и положила голову ему на плечо; он притянул ее к себе и погладил нежно по спине, стараясь утешить.

Его прекрасная жена! Его умная, заботливая Мими, которая каждую пятницу ходила с приятельницами в филармонию, принимала участие в добрых делах сестринской общины, уважала его родителей и друзей, занимала его гостей в залитой светом свечей гостиной, способствуя его карьере, любила его…

Господи, как же она его любила!

– Не волнуйся, – проговорил он мягко. – Иди читай.

– Ты… ты так много работаешь, Пол. Ты должен отдыхать, хотя бы по вечерам. Принести тебе твою книгу? Она на ночном столике.

– Спасибо, я сам.

Если бы только она не была к нему так добра!

С книгой он устроился на этот раз в кожаном кресле, у лампы. Он сидел к Мими вполоборота, так что она не видела, что он даже не переворачивает страниц.

Странно, как Лия – когда бы он ее ни встречал – мгновенно вызывала в его памяти ту, другую! Маленькая Агнес сказала ему, когда он, зайдя как-то навестить родителей, заглянул на кухню, что Анна сообщила им о своем замужестве.

Неужели, переспросил он ее тогда, Анна действительно вышла замуж?

Да, подтвердила Агнес, за того парня, с которым она встречалась все это время.

При этих словах Агнес миссис Монагэн шикнула на девушку. Почему? Почудилось ли ему это или языкастая старуха в самом деле бросила на него какой-то странный взгляд? Во всяком случае, он тут же, как и следовало «благовоспитанному хозяину», сказал, что счастлив это слышать, и пожелал Анне всяческих благ; он также заметил, что она была прекрасной молодой женщиной.

Его родители послали ей в подарок часы от «Тиффани». Не показалось ли ему, что его мать, рассказывая об этом, тоже смотрела на него как-то странно?

– Конечно, она не предупредила нас заранее, как должна была, о своем уходе. Поступок совершенно непростительный, как я считаю, и твой отец в этом полностью со мной согласен. Однако надо уметь прощать, и потом, она ведь совсем одна на свете, бедняжка.

Итак, они послали Анне несомненно очень красивые и дорогие каминные часы, хотя в ее доме, скорее всего, вообще не было никакого камина. Механизм, который отныне будет отмечать течение унылых серых часов. Да и что еще, кроме серости, мог предложить ей тот бедный рабочий, которого он видел тогда с ней мельком? И теперь она, такая нежная, полная жизни, с такой душой… Все это было так ужасно, так несправедливо!

Как-то месяц или два назад, идя через парк, он увидел впереди себя высокую стройную женщину, у которой из-под шляпки выбивалась прядь рыжих волос. Сердце у него бешено заколотилось, он ускорил шаг и вскоре догнал ее, но это, конечно же, была не Анна. Вряд ли она могла сейчас жить в таком квартале.

Он подумал, что, вероятно, всегда теперь, выходя на улицу, будет в какой-то степени ожидать, что встретит ее, желая и в то же время боясь этой встречи. Каким бы ни был огромным этот город, волей судеб они вполне могли когда-нибудь с ней встретиться.

И что они тогда скажут друг другу? Что почувствуют, оказавшись вдруг снова лицом к лицу?

Странно, какими отрывочными были его воспоминания. Иногда они были столь ясными и отчетливыми, что он словно воочию видел перед собой ее золотистые брови вразлет; а временами ему начинало казаться, что он вообразил себе всю эту историю или что его воображение сыграло с ним злую шутку, рисуя в ярких красках то, что на деле совсем не было тем нежным, страстным, удивительным созданием, каким она ему запомнилась.

Нет, он знал то, что помнил!

Господи, ниспошли ему забвение и пусть эти воспоминания оставят его раз и навсегда!

ГЛАВА 3

В доме Ротов было, наконец, объявлено перемирие: не вести никаких разговоров об европейской войне, кроме тех случаев, когда Хенни с Дэном оставались одни.

Лицо Фредди багровело от ярости, когда он перечислял совершаемые преступления.

– Самые зверские, гнусные преступники со времен Чингизхана! Они берут заложников, убивают детей, применяют отравляющие газы, разрушают величайшие памятники западной культуры, и все это единственно из любви к разрушениям! Варвары, вот они все кто!

На что его отец отвечал:

– Они не большие варвары, чем другие! Все они одинаковы; ты что, когда читаешь, не можешь распознать пропаганды? Побереги лучше свою энергию для борьбы за социальную справедливость здесь, дома, вместо того, чтобы тратить ее на немцев.

Итак, пришлось объявить перемирие.

Фредди приезжал к ним на каникулы вместе со своими книгами, теннисной ракеткой и нотами, в то время как его сверстники по всей Европе давно уже распрощались со всеми этими вещами, взяв в руки гранаты и ружья. Они сталкивались друг с другом в бою, они шли в бой снова; каждое новое столкновение вносило какие-то изменения в ход войны, не приводя, однако, к коренному перелому, так что война все продолжалась и продолжалась. После Марны были Ипр и Нев-Шапель… В Нев-Шапеле наступление британских войск обернулось настоящей катастрофой. Сотни тысяч погибли там под германским огнем. Те, кто остались живы, вновь пошли в бой…

Когда Фредди приехал на каникулы в конце зимы, его уже ждало дома только что пришедшее письмо с британским штемпелем. Взяв его, он сразу же ушел к себе. Ужин уже стоял на столе. С того места, где сидела Хенни, была видна через холл дверь его комнаты. Эта закрытая дверь вселяла в нее смутное чувство тревоги и, наконец, не выдержав, она встала и, подойдя к ней, постучала.

– Фредди, мы ждем. Обед стынет. Он не ответил.

– Фредди! Ты меня слышишь?

В следующее мгновение дверь распахнулась, и он вышел. Глаза его были красны от слез.